Льюис Уоллес - Падение Царьграда. Последние дни Иерусалима
Особое внимание князя Индии было обращено отцом Феофилом на братьев обители святого Иакова, как богатейшей и могущественнейшей в Константинополе.
— Они поставляют в святую Софию самых знаменитых проповедников, — прибавил он, — они отличаются знанием и хвалятся, что в продолжение сотни лет существования своей обители в ней никогда не было еретика.
Старик посмотрел на проходивших монахов в черных рясах и высоких черных клобуках: впереди шел игумен, до того старый и болезненный, что факел держал за него сопровождавший его юноша, в котором князь Индии узнал спутника княжны Ирины, разделявшего его заточение в Белом замке.
— Ты знаешь вон того юношу? — спросил он, указывая рукой на Сергия.
— Это недавно прибывший русский послушник. Два дня тому назад княжна Ирина представила его императору во дворце, и он произвел большое впечатление на Константина.
Монахи продолжали идти за монахами, и наконец князю Индии наскучило следить за ними.
Прошло уже много времени, а монахи все шли, шли. Наконец показались епископы в сверкающих золотым шитьем одеяниях. Прислужники несли перед ними факелы.
Весь крестный ход выстроился перед дворцом и замер. Казалось, на площади колышется море огня.
Вдруг на ступеньках дворца появился человек. Он был в простой черной рясе, и, когда он приблизился, князь Индии узнал императора — без короны, скипетра и телохранителей он поражал своей суровой простотой.
— Объясни мне, — спросил князь у отца Феофила, — почему церковь предстала здесь во всем блеске, а мой друг император является в таком виде, словно он лишился престола.
— Ты сейчас увидишь, что его величество один войдет в часовню. Он будет там в присутствии Бога. Поэтому всякое великолепие излишне.
Действительно, сверкавшее золотым одеянием духовенство окружило часовню, но только один Константин вошел в нее. Дверь часовни затворилась за ним, и все преклонили колени в молитве. Красноватый свет факелов освещал эту поразительную сцену. Пение прекратилось, бесчисленная толпа вокруг часовни хранила мертвую тишину.
— Князь, — сказал тихо отец Феофил, — всенощное бдение началось. Более тебе не на что смотреть. Прощай!
И он также, опустившись на колени, стал молиться, перебирая четки и устремив глаза на часовню.
Князь Индии молча сел в паланкин. Он был так поражен виденным зрелищем, которое произвело на него удручающее впечатление, что, когда носильщики вынесли его из больших ворот, крикнул с нетерпением:
— Скорей! Скорей домой!
V. Преступный замысел
Жизнь Сергия в Константинополе была очень однообразной. Патриарх, которому его представила княжна Ирина, отнесся к нему сочувственно, и по его совету Сергий поступил в братство святого Иакова.
Но все-таки Сергий не был счастлив. Душа его жаждала проповеднического подвига, а обстоятельства сдерживали его. Вокруг повсюду он видел необходимость в истинной Христовой проповеди. Находясь среди толпы, он сгорал от нетерпения наставлять на путь истинный. Но каждый раз, как он говорил о своих стремлениях княжне Ирине, она отвечала:
— Погоди, я знаю положение дел, а ты нет. Наша цель добрая, и Господь укажет время для ее исполнения, тогда и мученическая смерть будет не страшна. Я скажу тебе, когда надо действовать. Ты будешь тогда говорить не только за себя, но и за меня.
Слыша это, он успокаивался и ждал. Но по временам его душила тоска по родине, и он в блестящем Царьграде вздыхал об отдаленном Белом озере.
Постепенно у него появилась привычка после полудня, когда была хорошая погода, гулять вдоль городской стены, против древнего Халкедонского мыса. Отправляясь туда, он часто заглядывал в ипподром и святую Софию.
В этом месте городской стены находилась старая каменная скамья, с которой открывался прекрасный вид с одной стороны на Принцевы острова и азиатские владения за Бруссой к Олимпийским высотам, а с другой — на Буколеон с его террасами, а вдали на башню Исаака-ангела, возвышавшуюся над Влахерном, как часовой, стоявший на страже противоположных высот Галаты и Перы. От этой скамьи дорожка, гладкая и широкая, извивалась на север до Акрополя, а на юг до Юлианской гавани. На дорожку вело несколько лестниц, но главный путь к ней составляли каменные ступени близ императорской конюшни. В солнечные дни тут постоянно бывала публика, в особенности больные, гревшиеся на солнце.
В тот день, когда князь Индии находился на аудиенции у императора, Сергий пошел, по обыкновению, на свою любимую прогулку и уселся на скамью, на которой, кроме него, никого не было. Полюбовавшись расстилавшейся перед ним панорамой, он задумался и, перенесшись мыслями на свою родину, совершенно забыл, где находился.
Неожиданно он услыхал голоса двух людей, остановившихся у скамейки и с жаром говоривших между собой.
— Она придет, — сказал один из них.
— А ты откуда знаешь? — спросил другой.
— Я ведь тебе уже говорил, что поручил постоянно наблюдать за домом старого князя. Посланный от него уведомил меня, что к дому принесли ее паланкин. А так как она любит всегда гулять здесь, то мы сейчас и увидим ее.
— Обдумал ли ты, чем рискуешь?
— Вот глупость!
— Не забудь, что князь Индии теперь во дворце и что он гость императора.
— Я все это знаю и основательно обдумал план, но если ты боишься, то обойдусь и без тебя. По закону, обольщение девицы наказуется тюремным заключением, которое можно заменить ссылкой, а в моем положении ссылка не будет продолжительна, и друзья помогут вскоре вернуться. Кроме того, подумай, ведь я похищаю только женщину. А разве ты слыхивал, чтобы в наше время наказывали похитителей женщин?
— Правда, женщины теперь самый дешевый товар на рынке.
— Конечно, индийская княжна редко попадается в Константинополе, и тем больше для меня соблазна. К тому же безнаказанность — одна из самых очевидных черт упадка Византийской империи. Вчера вечером мой дядя рассуждал, что только бедные и униженные подвергаются теперь каре. Значит, нам с тобой нечего бояться. Когда похищение княжны сделается известным, то ее отец бросится во дворец и падет к ногам императора, требуя…
— А если он узнает, что ты похитил его дочь?
— Тем хуже для него. Мой почтенный дядя, в свою очередь, поспешит во дворец. Император не станет пренебрегать просьбой игумена, у него и так забот много, вон какие распри в церкви.
— Я об этом не слыхал.
— Как же, патриарх и Схоларий чуть ли не в открытую враждуют. Его величество сочувствует патриарху, а потому Схоларий выходит из себя и помимо желания патриарха назначил сегодняшнее всенощное бдение. Патриарх обиделся и уехал на Святую гору, так что не будет участвовать в церемонии. Сегодня утром Схоларий публично назвал патриарха аземитом, что уже дурно, и врагом Бога и церкви, что еще хуже. По его словам, патриарх уговаривает признать главенство римского епископа, который не что иное, как сатана, вырвавшийся из ада. Сегодняшнее всенощное бдение устроено нарочно Схоларием с целью уничтожить патриарха. Неужели ты думаешь, что его величество отдаст предпочтение князю Индии перед игуменом братства святого Иакова?
— А братство твоего дяди дружит с его величеством?
— В том-то и дело, что они презирают Схолария, и отказ со стороны императора в просьбе дяди мог бы примирить их со Схоларием. Ты понимаешь, что не только один князь Индии, но все князья этой страны не могли бы пересилить влияния моего дяди в настоящую минуту.
— Ну, если тебя не отговоришь, то будь по-твоему. Но хоть не будем говорить об этом в публичном месте.
— Пустяки. Выслушай лучше мой план. Ты знаешь, что у дяди прекрасная библиотека, и я нашел в ней любопытный документ, помеченный тысяча трехсотым годом. Это доклад патриарха собору епископов. Дело было в том, что какой-то сын сатаны с дьявольским искусством превратил императорский колодезь в вертеп разврата, и патриарх нашел нужным для очистки воды, с целью дальнейшего ее питья, произвести молебен об изгнании злых духов. В сущности же вот что возбудило все это. В Константинополе исчезла женщина, и тщетно ее всюду разыскивали. Об этом поговорили бы три дня и предали бы забвению, но за первым похищением последовало второе, а затем третье. Жертвы были молодые и красивые, а последняя и вовсе принадлежала к знатной семье. Столица взволновалась, а когда возникла еще четвертая жертва, то всюду распространилась паника, и родители всех красивых девушек стали опасаться за их безопасность. Еще пять подобных случаев окончательно свели с ума все константинопольское население, и по общему мнению — турки были виноваты в этих преступлениях. Их прямо обвиняли в похищении христианок с целью пополнения своих гаремов. Так и было порешено. Прошло три года, и уже стали забывать о похищении, как неожиданно одна женщина, опуская ведро в императорскую цистерну, вытащила туфлю с серебряной пряжкой. На подошве было какое-то имя, а когда известие об этом распространилось по всему городу, то оказалось, что это имя одной из похищенных красавиц. Наконец-то найден был ключ к великой тайне. Снова взволновалась столица, и со всех сторон посыпались требования исследовать колодезь. Сначала власти смеялись над предположением, что императорская цистерна могла быть местом для сокрытия преступлений, но потом они уступили, и на мрачные воды колодца была спущена лодка. Вот и она! — неожиданно произнес рассказчик.
