Виктор Карпенко - «Вставайте, братья русские!» Быть или не быть
— Наше имя! И она наша, из-под Новугорода Низовского. Да уймись ты наконец, — с раздражением воскликнул Андрей. — Чтобы языком молоть попусту, лучше бы поехал в конец обоза да подогнал нерадивых. Вона как возы растянулись. Не дай Бог, черемисы нагрянут иль мордва белоглазая.
Сотник ускакал в конец обоза, а Андрей стал перебирать в памяти разговоры с отцом в последний день пребывания в Ошеле. Роман Федорович что-то знал, но скрывал. То тянул с обозом, а то в два дня возы были увязаны и готовы в путь. Неужто татары? Коли так, то сказался бы Роман Федорович. Хотя при прощании как-то мельком проронил: я скоро буду, я следом… Что за этим кроется? — терялся в догадках Андрей.
Последний день пути был самым трудным: запуржило, заметелило. День превратился в ночь. Лошади устали и не хотели идти. И рядом был дом, а пришлось сделать привал и переждать непогоду.
А утром оказалось, что до Городца не дошли всего две версты. Но радость предстоящей встречи с родными была омрачена рыбаком, долбившим лунки под сети в затоне. На вопрос «Как там Городец?» — он угрюмо ответил:
— Нет Городца! Раскатала татарвя по бревнышкам…
— Как это? — вырвалось у кого-то из ездовых.
— А вот так!.. Еще по осени пришли. Налетели яко коршуны. Наши даже ворота не успели запереть. Кто с мечом был взят — побили, остальных в полон увели. Мало кто спасся.
Последних слов Андрей уже не слышал. Обжигая лошадь плетью, он понесся к городу.
Андрея встретил занесенный снегом распахнутый зев ворот, и лишь протоптанная тропинка говорила, что в Городце еще теплится жизнь.
Оставшиеся жители стекались к подошедшему под стены города обозу. Слез не было, они были выплаканы раньше, и лишь ждущие, голодные, наполненные тоской глаза взирали на городецкого воеводу.
— Спаситель ты наш. Мы уж думали, что сгинул в чужой земле или позабыл нас, горемычных.
— Не пережить нам зимы, коли бы ты не пришел, — раздавались то тут, то там выкрики горожан.
Андрей взобрался на ближайшие сани и, обозрев всех, спросил:
— Кто пришел во главе татар?
— Темник Котый, — выкрикнул кто-то из сгрудившихся у обоза горожан.
— Точно он, собака! Темник Котый! — подтвердил стоявший ближе всех к Андрею рыбак, что встретился при подходе к городу.
Андрей кивнул и чуть тише спросил:
— Понимаю, у всех горе. Но хочу знать: что с Цветаной и мальчишками?
Молчание было ему в ответ.
— Кто что знает, не таись. Может, кто видел что?
Из толпы городчан выступил мужик в добротном заячьем тулупе, поярковой шапке. В заросшем волосом горожанине Андрей с трудом признал купца Артемия Кучку.
— Ты уж прости нас, Андрей Романович, но здесь собрались те, кто мало что видел. Потому и живы остались. Одно скажу: среди тех, кого земле предавали, ни жены твоей, ни детишек не было. Видно, увели басурманы в полон. Надысь из Володимира человек был, говорит, что хан Неврюй с Дона приходил. Туда и ушел. Туда и полон увели.
Это уже было что-то, и это что-то давало надежду. Андрей еще раз оглядел толпу горожан и медленно проговорил:
— Что же, други мои, надо жить. Пройдет время, и татарам отольются ваши слезы. Я был в княжьем тереме — разорен, но стоит цел. Туда обоз приведем. Ноне устраиваться будем, возы разгружать, а завтра поутру приходите. Все получат долю, никого не обидим.
Но никто из горожан не ушел от обоза. Дорогу до терема очищали от снега всем миром. В кладовые княжеские перетаскивали привезенный груз. Во дворе терема разожгли большой костер, возле него и скоротали ночь. Утром, раздав часть зерна и соли, дружинники занялись устройством жилья. Как ни рвался Андрей сердцем на Дон, здравый смысл заставлял думать об оставшихся в живых городчанах, а кроме того, зимой идти в Орду, не зная пути, не подготовившись, — обречь себя на неудачу и, возможно, смерть.
Не прошло и десяти дней, как в Городце объявился Роман Федорович. С ним было три сотни воинов, большей частью булгары.
Роман Федорович все понял по запавшим глазам, черному, исхудавшему за короткий срок лицу. Андрей поведал о случившемся. Первая горячка потери спала, теперь же он говорил спокойно, рассудительно. Но заявления Андрея, что, как только подготовится, пойдет на Дон, Роман Федорович не одобрил.
— Даже если Господу будет угодно, ты дойдешь до ставки хана Неврюя, и если сразу тебя не убьют, то на одного полонянина у хана станет больше. Я завтра возвращаюсь в Булгарию. Заручившись грамотами Гази Бараджа, а он мне не откажет, пойду на Дон. Ты жди. Я найду и Цветану, и внуков. Не найду у Неврюя, пойду в Сарай. Обязательно их отыщу. И вот еще что, — Роман Федорович немного помялся, подбирая слова, — мог в Ошеле сказать, да не решился. Может, и ноне твое спокойствие нарушу напрасно, но умолчать не могу. На великокняжеский стол во Владимире сел князь Александр. Он знает, что у князя Юрия Всеволодовича был еще один сын и он должен был унаследовать великокняжеский стол. Но кто он, того Александр не знает. А коли узнает, тебе не жить!
— Я — твой сын и о столе княжеском не помышляю…
— О том, что ты сын Юрия, знает митрополит Кирилл, у него и грамоты от великого князя Юрия Всеволодовича. Ноне он дружен с Александром, а не дай Бог, дружба та пойдет прахом, вот тогда митрополит может явить народу грамоты… Так что поберегись. И еще, через неделю придет еще обоз с мясом, рыбой, хлебом. В феврале еще обоз направлю. Так что перезимуете. По весне присмотри место тайное в лесах, за болотами, и поставь там крепостицу, чтобы в тяжелую годину народ мог спастись. Ноне сражаться с татарами — смерти подобно. Их много, они оружны и крепки родственными узами и… страхом. Я видел, как за трусость одного воина убивали весь десяток, в который тот входил. Главное — выжить и копить силы.
Роман Федорович спешил и уже на следующий день прощался с Андреем.
— Оставляю тебе пять десятков молодцов. Воины отменной выучки. Были в полоне, да я их выкупил еще детьми. Теперь мне служат. Кроме меня, у них нет родственников. Будь им вместо отца, а они за тебя жизни положат, но не предадут. От меня жди вестей: коли на Дону твоих не найду, пришлю весточку, а коли отыщу, то сам приеду. Прощай, сын. И бережись.
2
Новгород опять напомнил о себе, своем буйном, безудержном характере. Воцарившееся с приходом на княжеский стол Василия Александровича спокойствие вновь было нарушено приверженцами жить по старине. Они посчитали, что Василий стал на княжеский стол не по решению веча, а по воле Александра Ярославича. И посадник Степан Твердиславич занял место тоже по княжеской воле.
Вечевой колокол гудел ежедневно, собирая толпы новгородцев. Споры о нарушении вечевых вольностей доходили до мордобоя, и только вмешательство епископа Далмата разводило непримиримых противников. В конечном счете приверженцы старины одержали верх над стремившимися к дружбе с Владимиро-Суздальским княжеством, и княжич Василий со своей малой дружиной был изгнан из Новгорода, а на его место вече пригласило младшего брата великого князя Ярослава Ярославича, считавшего себя обделенным и хитростью, а больше силой завладевшего псковским княжеским столом.
Князь Ярослав въехал в Новгород Великий под звон колоколов. Правда, поправить городом не успел. Великий князь Александр Ярославич пошел с дружиной в Торжок, где находился Василий, и, присоединив малую дружину сына, устремился к Новгороду. Узнав об этом, Ярослав спешно покинул город и ушел во Псков. В Новгороде же разгорелись нешуточные страсти: приверженцы старины, а это все больше бедный ремесленный люд, мелкие купцы, служилые люди, собрали свое вече на Торговой стороне у Дворищенского собора на Ярославовом дворе. Горластые сторонники «Правды новгородской» сместили посадника Сбыслава Якуновича. Князь Александр, став у Городища, прислал на Торговую сторону грамоту с требованием выдать зачинщиков, на что мятежники ответили избранием посадником извечного врага Александра Невского Ананию — человека, не единожды высказывавшегося против князя на вече. Это было прямым вызовом князю Александру. Вечники Торговой стороны поклялись на иконе Пресвятой Богородицы стоять за Святую Софию и Правду новгородскую насмерть. Софийская сторона тоже провела свое вече и выбрала посадником Михалку Степановича, внука Твердислава. И та, и другая сторона стали собирать войско. Вечники Торговой стороны поставили свою конную рать у церкви Рождества, а пешцев — у церкви Святого Ильи. Вечники Софийской стороны свое войско поставили у Юрьева монастыря, напротив Городища, и только Волхов разделял непримиримых противников.
Александр, видя серьезность положения, колебался. Он не хотел кровопролития в городе, которому было отдано так много лет жизни. Князь сделал попытку мирного разрешения разногласий. К вечникам Торговой стороны он отправил боярина Бориса с посланием. С паперти Святого Ильи старшина кожевенной сотни Иван Пророк старательно читал: «Дети мои, новгородцы! Не по злобе пришел я к вам, а в великой печали, что вы горячностью своей и неразумностью принудили меня прийти к вам с дружиной. Выдайте мне Ананию-посадника, и я вас прощу. А коли не выдадите, то я вам не князь и иду на город ратью!»
