Георгий Марков - Строговы
Не прошло и часу, как старик поднялся и, никем не замеченный, пробрался к огороду Зимовского. Егорка и работник сидели на-бревне и набивали широкие железные лопаты на свежеоструганные черенки.
Деда Фишку это очень заинтересовало.
Одним прыжком он перемахнул через прясло и, подойдя к ним, сказал:
– Егор, отец не уехал еще на поля? Соль-то я, браток, взял, а крючки на жерлицы позабыл. А ведь, почесть, за тем и приходил.
Услышав голос старика, Егорка растерялся.
Дед Фишка покосился на лопаты и удивился вслух:
– Ух, лопат-то сколько!
Егорка, такой же щупленький, как и отец, поднялся и невнятно пробормотал:
– Погреб на огороде копать собираемся.
Дед Фишка сделал вид, что поверил.
– Погреб – это добрая штука. Дом без погреба – это что штаны без карманов.
Говоря это, дед Фишка про себя сосчитал лопаты. Всего их было семь. Четыре были уже с черенками. Тут же лежали две кайлы и одна кирка.
«Не многовато ли для погреба?» – подумал он и спросил у Егорки:
– Тятя-то в лавке?
Егорка опустил глаза.
– Нет, кажись, дома был. – Он встал и хотел позвать отца.
Но дед Фишка рукой остановил его.
– Погоди, Егор, не бросай дела. Я и сам управлюсь.
Едва договорив это, старик юркнул к воротам и через несколько секунд уже подымался на крылечко лавки.
Когда он вошел в лавку, Зимовской стоял у весов и деревянной плицей бережно сыпал на медную тарелку сахарный песок. За весами пристально наблюдали три бабы: лавочник частенько недовешивал.
Зимовской никак не предполагал, что дед Фишка может вернуться. Увидев его, он растерялся не меньше Егорки. Деревянная плица в его руке задрожала, а вороватые глаза уставились на охотника с таким испугом, словно в лавку ввалился по крайней мере медведь или разбойник.
Дед Фишка оценивающим взглядом окинул полки, примечая все мелочи. Но он не мог долго разглядывать товары: надо было чем-то объяснить неожиданное возвращение.
– Вот и возьми меня, Степан Иваныч, старого дурака, за рупь за семь гривен, – быстро заговорил он. – За чем приходил, то и забыл спросить. Верст пять отмахал, и пришлось воротиться. Крючков для жерлиц мне надо. Будь другом, уступи десяток.
Зимовской поспешно вытащил из-под прилавка коробку, отсчитал десять крючков.
Охотник бросил на весы тяжелый медный пятак и опрометью выбежал вон. Ему хотелось создать впечатление торопливости, занятости, и он выполнил это блестяще.
Истинные намерения деда Фишки для Зимовского так и остались загадкой. Только потом уже, когда Степану Иванычу стало известно, что старик возвратился не улицей, а через огород и видел инструмент, приготовленный для работ на Юксе, он понял, что «лешак таежный» снова его провел.
Из Сергева дед Фишка направился прямо на пасеку. По дороге настрелял глухарей и домой принес изрядную добычу.
Передохнув денек, он взялся за работу: мастерил туески, бочата для меда, кадки для соления грибов и капусты. Артемка не отходил от деда. А тот рассказывал ему без умолку были и небылицы из своих таежных похождений, то и дело пряча свои не по-стариковски веселые глаза под нависшими бровями.
5
Наступили последние перед осенней непогодой теплые, ясные дни.
Однажды за ужином дед Фишка сказал:
– Ты, Агаша, посуши мне сухарей. В тайгу я думаю отправиться. Шишковать буду. В компанию кого-нибудь из Волчьих Нор прихвачу. У них в кедровниках урожай ныне не дюже хороший.
Агафья в этот же вечер завела квашню на сухари. А утром, кое-как переспав ночь, дед Фишка отправился в Волчьи Норы.
В селе он заходил к многосемейным мужикам и, не вдаваясь в излишние подробности, говорил:
– Ну как, браток, шишковать собираетесь? Давай отряжай своего парня в артель ко мне. Гляди, между делом и заработаешь на орехе десятку-другую.
За какие-нибудь час-полтора Фишка набрал в артель на ореховый промысел пятнадцать парней и молодых мужиков. Больше ему не требовалось.
Через неделю он вновь появился на селе. Пришла пора выходить в тайгу. Артельщики его были готовы. К пятнадцати прежним присоединились еще четверо парней. Они упрашивали деда Фишку взять их с собой на промысел, и он по доброте своей не смог отказать. Да и не так уж это было плохо. Чем больше выйдет в тайгу народу, тем увереннее он будет чувствовать себя там.
Добравшись до Юксы, дед Фишка оставил артель на своем стане на дневку, отдыхать, а сам под предлогом поисков хороших мест для промысла отправился рыскать по лесу.
За день он исколесил, по крайней мере, верст пятьдесят и никаких признаков присутствия человека не обнаружил: значит, Зимовской отсиживался еще дома.
Вернувшись на стан, старик разделил всю артель на шесть групп и каждой из них отвел определенное место. Артельщики построили на своих участках землянки. И хотя землянки находились одна от другой на сравнительно большом растоянии, вряд ли посторонний рискнул бы селиться между ними: по неписаному таежному закону это не полагалось. К тому же дед Фишка наказал своим артельщикам всех, кто бы ни появлялся в тайге, гнать прочь.
Сам старик с двумя парнями жил в своей избушке и не столько занимался сбором кедрового ореха, сколько поисками «клада».
Он изрыл весь Веселый яр, к которому почему-то все время стремился Зимовской. Но как ни старался дед Фишка, найти ему ничего не удалось.
От людей ему приходилось слышать, что в земле имеются какие-то приметы, по которым можно узнать, где искать золото. Говорили, будто люди выдумали для добычи его даже машины. Дед Фишка и верил этому и не верил.
Изредка он посещал своих артельщиков. Все-таки и за ними надо было присматривать. Мужики освоились с тайгой и теперь держались в ней смело.
Но время шло, а Зимовской на Юксе не появлялся. Старик приуныл. Неужели Зимовской не увидит, какова у него, деда Фишки, сила? Не затем он привел мужиков на Юксу, чтобы, не показав их Зимовскому, вести обратно.
Как-то с одного участка сообщили ему, что в тайге появились чужие люди. Их было трое. Дед Фишка расспросил приметы этих людей и в двух безошибочно признал Егорку Зимовского и работника. Кто был третий, оставалось неясным. Но по всем приметам он не походил на Степана Иваныча.
Вскоре о встрече с этими людьми деду Фишке сообщили артельщики с другого участка, а день-два спустя – с третьего.
После этого чужие люда из тайги исчезли, словно в воду канули.
Дед Фишка сам пробовал искать их, исходил с полсотни верст по окружности, но, по-видимому, они ушли из тайги совсем.
Старый охотник снова почувствовал себя победителем.
6
Зима наступила ночью. Вернее, она не наступила, – она обрушилась со страшной силой, как смерч или ураган.
С вечера ее никто не ожидал. Закат не по-осеннему был оранжево-прозрачен, а сумерки безветренны.
Но в полночь Матвей услышал дикий вой ветра: грохотало железо на крышах и, взвизгивая, стучали ставни. А когда утром он открыл глаза, в мрачной, закопченной комнате было необычайно светло. Он взглянул в окно – снег был сияюще бел.
Второй месяц жил Матвей о бараке тюремных служащих. В большой отведенной ему комнате было пусто и по-холостяцки неприветливо.
Поднявшись в этот день слишком рано, Матвей от нечего делать решил прибрать немного свою квартиру. Он дважды писал Анне и не переставал ждать ее. Хотелось встретить жену в чистой комнате.
Протерев мокрой тряпкой окна и собрав метлой из углов паутину, Матвей пошел на дежурство. На улице встретил тюремную вольнонаемную прачку Капку и позвал ее зайти вечером вымыть пол.
Капка жила в соседнем бараке. О ней Матвей знал только то, что всем было известно. Капка обвинялась в отравлении мужа и находилась в заключении в этой же тюрьме. За недостаточностью улик следствие по ее делу прекратили, но возвращаться домой она не захотела, несмотря на мольбы своих родителей, и осталась в тюрьме, на черной работе. Все считали, что она не совсем в здравом рассудке.
История Капки заинтересовала Матвея. Встречаясь с ней на тюремном дворе, он не раз хотел заговорить с нею и замечал, что она тоже присматривается к нему.
Вернувшись с дежурства, Матвей прождал Капку до часу ночи. Он решил, что она уже не придет, разделся и стал читать книжку.
В дверь постучали. Матвей соскочил с постели, завернулся в одеяло и, подойдя к двери, сбросил крючок.
Перед ним стояла высокая, стройная женщина с узкими плечами и тонким, гибким станом. Немного косой разрез глаз и чуть вздернутые кверху уголки тонких губ придавали ее лицу насмешливое выражение. Иссиня-черные пышные волосы оттеняли нежную белизну лица и длинной, слегка выгнутой шеи. Это и была Капка.
– Я думал, ты не придешь, – смущенно сказал Матвей.
Капка молча улыбнулась ему, прошла на середину комнаты, поставила на пол ведро и, вынув из него горячую, окутанную паром тряпку, направилась в угол.
Матвей вернулся в постель, взял книжку, но читать не мог, смотрел на гибкий стан Капки, на ее голые ноги. Она тоже оборачивалась и через плечо бросала на него насмешливые взгляды.
