Петр Бородкин - Тайны Змеиной горы
— Ты писал?
— Не могу знать, о чем говоришь, ваше благородие.
— Не можешь! Тогда слушай.
Прослушал Соленый, пожал недоуменно плечами.
— Такого никогда не писывал. Да и почерк, как видно, не мой.
— А мы сейчас проверим, твой ли. А ну, садись пиши!
Послышался скрип. За гусиным пером потянулись цепочки ровных букв с жирными, красивыми росчерками.
— Правильно. Не ты писал подметное письмо, — сказал управляющий. — А теперь возьми перо в левую руку…
— Зачем же? Чай не левша. Левой-то рукой и единой буквы не нацарапаю.
— Приказываю, значит, исполняй. А ну пиши!
«Все равно заставит писать. Буду упорствовать, чего доброго, еще сильнее заподозрит», — подумал Соленый, медленно и уверенно принялся выводить корявые, падающие буквы.
— Все! Хватит! Истинно не ты писал. Можешь идти…
Канцелярский писец легко улавливал сходство почерков по признакам, незаметным для неискушенного глаза. Характер и душу человека умел отгадывать чернильный чародей по мертвым буквам. Он долго вглядывался в подметное письмо и в то, которое нацарапал по приказу управляющего Соленый. И заключил:
— Оба писаны одним человеком…
— По чему узнал?
— Сходственны в буквах хвостики и закругления. В одной записке буквы выведены ровными линиями, в другой — волнистыми. Только и разницы.
— Пиши заключение, — приказал управляющий.
Ровно через час писец принес два листа бисерных строк. Управляющий не скрывал восхищения.
* * *За год Змеева гора изрыгала из утробы сотни тысяч пудов богатых руд. От добычи руды до выплавки металлов длинная дорожка. За это время сотни человеческих рук прикасались к руде, отдавали ей силу и тепло. Поднятые наверх руды поступали в специальные сараи — неуклюжие и приземистые строения. Под толстым слоем рудной пыли сараи походили на черные гробы. В иных местах с целью экономии строили простые навесы. В них, особенно в непогодь, гуляли злые, губительные сквозняки.
В летние месяцы в сараях и навесах закипала жаркая работа. По приказу Канцелярии Колывано-Воскресенского горного начальства на рудник съезжались со всей округи малолеты, сыновья приписных крестьян и работных людей. Приезжие малолеты жили в казармах.
Подростков давили непосильными работами, жесткими порядками. Их разбивали на рабочие команды во главе с «дядьками» — отставными солдатами или нарядчиками.
…Гулкая барабанная россыпь потрясла казарму. Сквозь слюдяные оконца еле пробивался рассвет. Какая-то минута, и в казарме как не бывало молчаливой ребячьей суеты.
К ровным, застывшим в оцепенении, шеренгам малолетов не придраться самому взыскательному взгляду. Но дядька Кузьмич, старый служака, в прошлом ефрейтор, перед утренней раскомандировкой для порядка устроил шумный нагоняй малолетам, будто перед ним стояли солдаты, уличенные в нерадении к службе.
— Ноги, ноги в линию! Бодрей держать головы! Руки, руки-то куды суешь, болван! Кто там носом шмыгает? — Кузьмич играл властным голосом и заодно не скупился на щелчки. На лбах малолетов наливались густые синяки.
— Слушай меня! До полудни робить без роздыху, — с внушительной расстановкой сказал Кузьмич и зачастил заученное много лет назад: — Робить без лености, с надлежащим радением, дабы не последовало ущерба интересам ея императорского величества, самодержицы, заступницы и спасительницы нашей. За ослушание и леность с каждого взыщется по достоинству…
Руды, которые не вмещались в сараи и навесы, ссыпали в кучи прямо под открытым небом. Их в первую очередь и разбирали малолеты — отбрасывали пустую породу, потом сортировали по величине кусков.
Кузьмич залез на вершинку рудной кучи, сдернул с головы видавший виды солдатский картуз. Троекратный крест дядьки означал сигнал к началу работ. Шеренги поломались.
Все круче и выше на небосклон карабкалось жаркое солнце. Руда накалялась, обжигала, больно, до крови кусала руки острыми изломами. От усталости покачивало ребят. Беспорядочнее и реже становилось сочное цоканье рудных камней.
Одиннадцатилетний Мишка Мезенцев, хилый и болезненный мальчишка из деревни Кривощеково, раньше других сдал в работе. Из его рук вырывались куски руды и не долетали до рудной кучи.
Откуда-то снизу потянул теплый ветерок. Густое облачко едкой рудной пыли накрыло малолетов. Мишка захлебнулся от затяжного приступа сухого, лающего кашля, присел на землю.
У дядьки — чуткое ухо. Уловил звуки глухих шлепков руды о землю, встал, медленно потянулся. С рудной кучи грянул гром:
— Пошто, постыльник, празднолюбствуешь! Погоди вот, я ужо тебя!
Ребята затаили дыхание. Дядька щедр на расправы. Кулак у него с детскую голову, жесткий и шершавый, в крупных бородавках. Таким кулаком быка по лбу бить.
Неожиданно дядька свернул в другую сторону — кто-то властно позвал его к себе. Ушел в дальний сарай, и надолго. Малолеты столпились вокруг Мишки. Послышались теплые слова.
— Водички испить бы ему…
— Где взять-то? В казарму бежать надобно. Дядька увидит…
— Ворот у рубахи расстегни — легче станет.
— Приляжь в тень. Пока дядьки нет, отдышись малость.
На долю малолетов неожиданно выпало короткое счастье. Сейчас можно посидеть, пока не перестанут ныть натруженные руки, помечтать о веселых забавах.
Пашка Звягин, сынишка змеиногорского бергайера, рассказывал страшное про свистящего змея, хозяина горы.
— …А сидит он в самой середине Змеевой горы, все видит и слышит. Сказывают о семи головах. И все разные. Одна голова — главная. Как у черта, рогастая, вся в длиннющей шерсти. Стоит отрубить ту голову, и конец змею. Остальные просто страх на всех нагоняют. А свистит тот змей так, что большие камни с горы скатываются. Отродье у него так себе, мелюзга… тыщами ползают по горе. Нас заставляют змей хлестать, чтоб тот, главный змей подох от тоски-печали по своим детям.
Ребячьи лица вытянулись, в глазах затаенный страх. Кто-то из старших подростков неожиданно поломал оцепенение.
— Брехня тот змей. Все говорят — змей, змей. А кто видал его? Если всамделишный, то в гору не пустил бы никого и свое отродье в обиду не дал бы.
Малолеты загалдели. Змеиногорские горячо поддержали Пашку — настолько змей казался одухотворенным существом, а не сказочной выдумкой.
— Истин крест, живет змей о семи главах. В три года раз выходит из горы. Не каждый зрит его, а если и узрит — через два дня умрет… Вон дедка Антон, когда дух испускал, сказал: намедни змея встретил. От испугу, стал быть, умер дедка.
Те из малолетов, что не верили Пашкиным рассказам, отошли в теневую сторону рудной кучи. После сдержанного разговора оттуда донеслась полуголосая песня. Недоумение, тихая грусть по безвременно отнятому детству слышались в ее словах. Не песню, а заупокойную пели малолеты. Лица строгие, скорбные. Казалось, малолеты окаменели, ни одного лишнего движения, каждый ушел в мир, далекий от того, что видел своими глазами.
…На разбор нас посылают,
Шибко нас дерут и мают.
И сами за что, не знают,
В отдаленные края посылают…
Видать — на горке, на горе,
На высокой, на крутой.
Над плотиной, над водой
Стоит рудник Змеев золотой.
Да нам противный он какой…
В казарме мы живем,
Хлеб с водой только жуем.
С работы убежим,
По целым дням в кустах лежим,
Нас поймают и тогда до смерти
Задирают и замают…
Средний куплет малолеты пропели последним. Запевал его одиннадцатилетний Николка Лелеснов звонким приятным голосом. Ни малейшей надежды на светлую пору не слышалось в песне.
Жаловаться не знаем кому.
Только богу одному.
До него высоко,
До царя далеко,
И говорим охо-хо,
Житье наше плохо…
На виду показался строгий дядька. Малолеты смолкли, принялись за работу, чтобы наверстать потерянное.
Дядька ранее слышал, что среди малолетов прижилась предерзкая и вредная песня, неведомо кем сложенная. Начальство настрого запрещало распевать такую песню. Кузьмичу, слава богу, не доводилось слышать песни во вверенной ему команде. Гордился тем немало: моя, мол, заслуга, что не поют.
И вдруг…
Еще из сарая дядька краем уха уловил песнопение. Беда, что слов не разобрал. «Неужели, стервецы, осмелились? Шкуру спущу с каждого за то».
Усердие малолетов в работе несколько рассеяло подозрение дядьки. Он было направился на свое обычное место, но вспомнил о нерадивце Мишке Мезенцеве. И какая дерзость!
Мишка сидел на земле в праздном безделье. Более того, он, занятый мыслями, даже глазом не повел в сторону дядьки. Полное неуважение к старшему по должности!
