Юрий Галинский - Лихолетье Руси. Сбросить проклятое Иго!
Случай спас Сеньку от ордынского полона. Когда из леса стали выскакивать конные, отрок, который вместе с Фролом и Любимом сгонял стадо, оказался у скирды. Еще не осознав толком, что случилось, ужом зарылся в солому и затаился. Ордынцы не заметили его, пронеслись мимо. До леса было недалеко, скирда стояла почти на самой опушке. Сенька быстро пополз к лесу. Спрятался за кустом орешника, с минуту-другую наблюдал, как ордынцы по всему полю гоняются за Гонами, и в ужасе бросился в чащу.
Весь во власти пережитого, отрок в страхе крался по лесу, за каждым деревом ему чудился враг. Но понемногу он успокоился. Места были знакомые: вот старый дуб с двумя глубокими дуплами, обугленная молнией сосна… Тихо шелестел лес, перекликались птицы, с ветки на ветку прыгали длиннохвостые рыжие белки. Выйдя к ручейку, отрок напился, смыл кровь с щемящих порезов и двинулся дальше.
Однако по мере того, как Сенька удалялся от деревни, шаги его замедлялись. Радость, охватившая отрока, когда он уверовал в свое спасение, улетучилась. А сердце заполнили тоска и жалость к близким… «Куда он идет? Бросил Настю, Ивасика. Пропадут же они!.. — Сенька остановился, заплакал. — Может, пойти обратно? Что, ежели ордынцы обожрутся: бабы добрые щи вчерась сварили, кашу с тыквой. Нажрутся да лягут спать. Тогда можно втихую развязать мужиков да вырезать поганых! А он, дурень, убег…» И Сенька повернул назад.
Неподалеку под тяжестью шагов затрещали сухие ветки, послышались людские голоса. Отрок метнулся к дереву, спрятался за широким стволом. Пуститься наутек побоялся лес был редкий и далеко проглядывался. Саженях в тридцати от дуба, за которым стоял, мелькали фигуры людей. Они шли стороной, и парнишка смог разглядеть каждого. На душе у него отлегло: незнакомцы, хоть и пестро одеты, но все в русском; за плечами луки, в руках топоры и дубины, кое-кто с мечами, один даже с копьем.
Сенька настороженно следил за незнакомцами. Но страха и боязни у него не было — все вытеснила мучительная тревога за попавших в беду родичей. С надеждой вглядывался в лица, губы его беззвучно шептали:
Может, они спасут, чай, ведь наши, русские!
Отрок решительно вышел из-за дерева, сначала робко, затем все смелее двинулся наперерез чужим.
Кое-кто из лесовиков схватился за оружие, а большинство стало креститься — уж очень неожиданно, словно из-под земли выросло перед ними видение в разодранной белой рубахе. Только Гордей сразу распознал, что перед ним обычный отрок.
— Ты откель взялся в сей глухомани? — с любопытством уставился он на Сеньку.
— Тутошний я, дяденька! С деревни, что поблизу, — испуганно поглядывая на грозного лесовика, отвечал тот и вдруг зарыдал.
— Ты чего, молодец? — участливо спросил Гордей. — Не бойся, никакого лиха тебе не сделаем.
— Дяденьки, спасите наших! Пропадут они теперь! — Парнишка бросился на колени.
Ватажники, ничего не поняв, недоуменно переглянулись.
— Погоди, не голоси! — Атаман, взяв Сеньку за плечи, поднял его с колен. — Сказывай толком!
— Деревня наша недалече отсюда! — всхлипывая, заговорил отрок. — Живем мы там, дяденька, с Гонами вместе. С год уже, как осели…
— Ну! — нетерпеливо воскликнул Гордей. — Дальше-то что?
— А сей день лихо учинилось великое, ордынцев привела на нас сила нечистая. Похватали они всех Гонов и Настю, сестренку мою! — скороговоркой выпалил отрок и, шмыгая веснушчатым носом, робко обвел взглядом хмурые лица лесовиков.
— Вишь как оно! — угрюмо буркнул Федор.
— Кошки нет — мышам раздолье, — с необычной для него серьезностью заметил Митрошка.
— А много ль ордынцев? — спросил Клепа; он с трудом сдерживал волнение, лицо побагровело, печальные глаза застыли в настороженном ожидании.
— Страсть! — выкрикнул Сенька, но, увидев, что ватажники и вовсе насупились, спохватился, добавил: — Не дюже много их, дяденьки! Душ двадцать, не больше.
— Пуганая ворона и куста боится, — неожиданно пришел ему на помощь Клепа.
Атаман удивленно покосился на рыжего лесовика, переспросил отрока:
— Так сколько их?
— Вот те крест! — взволнованно воскликнул Сенька. — И двух дюжин не будет!
Он с мольбой переводил взгляд с одного лесовика на другого.
— Надо идти! — глядя на атамана, сказал Федор — Негоже, Гордей, дать пропасть сиротам, что в беду такую попали. Ежели изгоном нападем, управимся.
— Это, конечно, верно… изгоном, — не очень уверенно протянул тот. — Только маловато нас, дабы с двумя дюжинами конных татар сладить.
— Все одно идти надо! — упрямо повторил порубежник.
— Куда идти, поздно уже! — сердито буркнул Рудак. — Там, чай, никого уже не осталось. Ордынцы, они на руку скорые — кого не убили, поугоняли в полон.
— Может, и не поздно, да не по пути! — с ходу поддержал его молодой чернец в линялой скуфейке, который пристал к ватаге в Серпухове.
— Ежели по совести сказать, братцы, и у меня не лежит душа к сему, — недовольно заметил долговязый лесовик. — Как бы оно не обернулось так, как давеча, когда хотели тарусскому князю помочь, а едва сами ноги унесли.
— А я бы пошел! — блеснув задорными глазами, выкрикнул Ивашко-кашевар. — Вишь, как поганые измываются, нигде от них спасу нет!
— Будто и впрямь все снова повоевали! — подхватил кто-то. — Запамятовали, должно, как в Куликовскую сечу побили их.
Но Гордей молчал, он все еще колебался… После того как лесовики вместе с молодыми крестьянами и монахами-чернецами покинули подворье Владычного монастыря, они направились в Тарусу. Но в городе, куда под вечер следующего дня добрались ополченцы, тарусских ратников уже не оказалось, князь Константин еще накануне переправился с полками через Оку.
Ранним утром отряд Гордея и Федора был уже на правой стороне реки. Увы, помощь лесных и монастырских людей запоздала. За Окой в одиночку и группками стали попадаться им конные и пешие беглецы. От них узнали: ордынцы разгромили тарусскую рать. Пока судили-рядили, как быть дальше, татары обнаружили отряд. В ожесточенной схватке большинство плохо вооруженных ополченцев погибли, остальные разбежались. Отбиться от татар удалось лишь Гордею, Федору да полутора десяткам лесовиков и монахов. Оторвавшись от преследователей, они укрылись в лесной глухомани, где и повстречались с Сенькой…
Лесовики спорили, что делать дальше, а время шло. Вдруг Клепа, который по-прежнему не спускал глаз с Сеньки, решительно направился к нему.
— Слышь, малый! — положил он на плечо отрока тяжелую руку. — Почудилось мне иль вправду ты молвил что-то о Гонах?
— Сказал, дяденька, — с готовностью кивнул тот.
— Ты сам-то кем им приходишься?
— Сестренка моя, Настя, за Фролкой Гоновым.
— Вона что!.. Так ведь Гоны под Тарусой жили?.. Иль, может, не те?
— Мы и жили. Только раньше жили, а нынче тут, с Ивана постного уже. Ушли от лиходея боярина Курного. А ты откель про нас ведаешь? — Сенька впился взволнованным взглядом в лицо рыжего.
— Погоди, погоди, малый, — побледнев, сказал Клепа. — Сказывай: Антипко, мужик Степаниды Гоновой, тож тут с вами?
— Ага! — радостно воскликнул отрок. — В осень на него волки напали… — увлекшись, стал рассказывать он. — Мужики его еле отбили тогда. Костер он не доглядел, вот волки в ночи и полезли. Изб мы еще не срубили тогда, в шалашах жили. А волки-то лезут, лезут!.. — И вдруг осекся. Выпрямился, тяжело вздохнул.
Столпившиеся ватажники с любопытством смотрели на обоих.
— Соседи или сродники они тебе? — спросил атаман у Клепы.
— Антипко — брат мне родный, — угрюмо потупившись, ответил тот.
— Так ты дядька Егорко будешь? — встрепенулся Сенька. — Я про тебя знаю. Наши тебя часто вспоминали, когда дядька Антипко хворый был… Пойдем со мной. Может, спасем наших, а? — с надеждой попросил отрок, прижимаясь к рыжему лесовику.
— Ты как хошь, атаман, а я иду! — решительно молвил Клепа и, подвинув вперед висевший на поясе колчан, стал, загибая пальцы, пересчитывать стрелы… — Маловато. Кто добавит?
— Ежели изгоном напасть, управимся, Гордей, — настойчиво повторял Федор.
— Коль дело такое, все пойдем! — бросил тот.
— Верно! Друга в беде грех покинуть! Веди, паря! — оживились ватажники.
— Для милого дружка и сережка из ушка! — залихватски сдвинув набок колпак, крикнул Митрошка. — Эх, накрутим хвоста ордынцам!
Глава 4
Ватаге пришлось долго продираться через лесные заросли, пока она добиралась к деревне. Но вот ветер донес запах дыма, в просветах опушки замелькали избы и поле. Дойдя до лежащих на земле деревьев, которые зимой свезли переселенцы, расчищая под пашню лес, разбойники остановились. Вдали, между сложенными в поле скирдами хлеба, сновали конные ордынцы, посредине деревни столбом поднимался густой дым от костра. Крестьян не было видно, зато в глаза ватажникам сразу бросилась заваленная хворостом по оконца ближняя изба.
