Долгая дорога домой (СИ) - Костелоу Дайни
В окно заглянул Эмиль.
— Как вы тут? — спросил он.
— Готовы ехать, — ответила ему жена.
Он дал команду, и карета медленно, постукивая на неровностях, двинулась к выезду со двора гостиницы на дорогу, ведущую к Парижу.
Розали зашторила окно, и все приготовились вытерпеть последние несколько миль неудобного путешествия. Элен, на этот раз сидевшая возле Мари-Жанны, думала над словами Кларисы. Она поняла, что Париж может оказаться совсем не таким, каким она его помнила, и ей стало страшновато. Одна горничная в Сент-Этьене, Анна-Мари, говорила про осаду, расписывая ее во всех подробностях, которые ей подсказывало богатое воображение:
«И вот с места мне не сойти, мадемуазель Элен! Робер, мой брат, он там был. Люди говорят, скелеты ходячие, просто скелеты! А прусские солдаты знаете какие бывают? Они детей едят. Варят и потом едят».
У Элен глаза на лоб полезли, а Анна-Мари, чувствуя, какое производит впечатление, понизила голос до леденящего шепота:
«А еще говорят, что у некоторых солдат по две головы! Все потому, что пруссаки эти совсем не такие, как мы, французы, и уж конечно ни одной девочке к ним и на милю подходить нельзя. А Робер говорит…»
Но дальнейших сведений из этого источника Элен не получила, потому что в комнату вошла Мари-Жанна, которая по блеску глаз Анны-Мари и страху на лице Элен немедленно оценила ситуацию и, послав горничную заниматься делами, сама всеми силами постаралась успокоить девочку.
В какой-то мере няне это удалось, особенно что касалось мифа о двух головах и пожирании детей. Ужас перед услышанным несколько ослабел, хотя все равно Элен было непонятно, какая опасность может грозить девочке за милю от пруссака. У них такое острое зрение? И почему только девочкам? Пруссаки их ненавидят сильнее, чем мальчиков?
Боясь ответов, Элен не стала задавать вопросов.
Карета катилась, постукивая, своей дорогой, и Элен смотрела на уползающий назад пейзаж. Все было не так, как ей помнилось, а совсем незнакомо и страшновато. В окрестных деревнях стояли покинутые дома и усадьбы: их владельцы сбежали в Париж, когда пришли немцы, и в захваченных домах разместились войска. Элен глядела, побледнев от страха, на блиндажи и укрытия, соединенные длинными ходами сообщений, превратившие деревни в одну длинную ленту укреплений.
— Мама, — позвала она шепотом, почему-то не решаясь говорить вслух. — Почему все деревни полны солдат? Это пруссаки?
Мать, плотно сжав губы, кивнула, и Клариса тихо вскрикнула:
— Ой, нас же всех убьют!
— Клариса, спокойно, — оборвала ее Розали. — Война окончена, нам нечего бояться. У твоего отца в кармане разрешение на поездку.
Но собственный страх ей не удавалось подавить до конца, тем более когда вблизи городских стен она увидела причиненные войной разрушения. Исчезли дома и деревья, снесенные, чтобы облегчить оборону Парижа — дать большим пушкам на стенах города широкий сектор обстрела, — и остались уродливые пни да груды щебня. Во многих местах сама дорога, по которой ехала карета, исчезла полностью, и приходилось продвигаться с черепашьей скоростью по неровной каменистой земле, рискуя в любой момент потерять колесо и даже перевернуться.
Карета подпрыгивала, раскачиваясь, на замерзших колеях, и Элен, крепко держась за руку Мари-Жанны, со страхом наблюдала картины опустошения. Впечатление разрухи усиливалось снежной пеленой, скрывшей все цвета местности, сделавшей из нее черно-белую гравюру на фоне грифельно-серого неба.
Больше никто по дороге в этот день не ехал, и жутковатую тишину нарушал лишь звук движения экипажа. Поэтому Эмиль сразу заметил идущий навстречу конный отряд и дал сигнал кучеру Пьеру его пропустить. В блаженный миг, когда прекратилась качка и подпрыгивание кареты, Элен, выглянув в окно, увидела приближающихся конников, услышала цокот копыт по замерзшей дороге.
Возглавлявший отряд офицер приказал остановиться и подъехал к отцу, о чем-то его спрашивая. Все пассажиры кареты застыли в испуганном ожидании после слов Элен:
— Это солдаты. Один с папой говорит.
Эмиль предъявил разрешение на поездку, полученное от майора Шаффера, и немецкий офицер после короткого разговора пожал плечами и махнул рукой своим людям, чтобы продолжали движение. Те рысью объехали карету с двух сторон, и девочки смотрели на них в окна. Луиза с большими от удивления глазами помахала рукой, и, как ни поразительно, один из немецких солдат улыбнулся и помахал в ответ.
— Луиза! — в ужасе крикнула Клариса. — Это же враги!
— А этот был хороший, — безмятежно заметила Луиза. — Он же не враг, правда, мама?
— Луиза, он немец, — ответила Розали. — Но, возможно, он добрый человек. Может быть, у него даже есть маленькая дочка, такая как ты.
— У немцев бывают маленькие дочки? — всерьез заинтересовалась Луиза.
— Конечно, бывают! — свысока воскликнула Элен, хотя, вопреки ее утверждению, мысль о том, что у немцев имеются семьи, была для нее абсолютно нова и даже несколько трудна для восприятия. Немцы или пруссаки — это буйная армия, вторгшаяся во Францию и разлучившая Элен с братьями.
Эмиль Сен-Клер снова подъехал к окну, Розали опустила стекло, и муж спросил:
— Как вы тут? Мы уже недалеко от ворот.
Жена ответила, что нормально, и Эмиль велел Пьеру ехать дальше. Карета снова начала мучительное продвижение.
Элен с жутким интересом, смешанным с ужасом, глядела в окно, ожидая увидеть описанных Анной-Мари ходячих скелетов, но ни одного не заметила. Наконец карета остановилась, и девочка долгую минуту могла только радоваться, что больше не трясет. Выглянув в окно, чтобы понять причину остановки, Элен увидела, что они уже у стен Парижа и ждут возле ворот. Потом громкие голоса привлекли к возникшему спору внимание всех пяти пассажирок. Слышно было, как папа сердито что-то говорит, а кто-то другой кричит в ответ. Элен и Кла-риса привстали, вытянув шеи, пытаясь разглядеть, что происходит, но были усажены матерью на место.
— Девочки, пожалуйста, сидите спокойно и ждите, пока ваш отец поговорит с привратником. Все, что вам полагается знать, папа вам, без сомнения, сообщит. — Розали высказалась резче, чем намеревалась, — страх обострил ее речь. Она и сама тоже напрягла слух, пытаясь понять причину задержки.
Однако неведение длилось недолго. Эмиль Сен-Клер вернулся к карете и открыл дверцу. На лице его полыхала едва сдерживаемая ярость, и он произнес тихим, сдавленным голосом, присущим ему в минуты гнева:
— Дорогая, я должен попросить вас всех выйти из кареты на минутку, если не трудно.
Шагнув в сторону, Эмиль предложил жене руку, помогая спуститься по ступенькам, потом необычайно заботливо взял на руки каждую из дочерей и осторожно поставил на землю рядом с матерью.
— И вы тоже, Мари-Жанна, — сказал он, заглянув в карету, и даже протянул руку старой няньке, неуклюже вылезавшей наружу. Потом обернулся к солдату, который лениво стоял у ворот, и гневно бросил: — Ну теперь, я надеюсь, вы удовлетворены? Наше разрешение на поездку у вас в руках, все перечисленные в нем стоят перед вами, и сейчас, с вашего позволения, мы хотели бы въехать в город и мирно добраться до своего дома.
Солдат шагнул вперед, все так же держа в руках подорожную Сен-Клеров. Элен, вспомнив россказни Анны-Мари, подалась ближе к матери и вцепилась в ее плащ. Розали инстинктивно притянула к себе детей и взглядом в-упор встретила приближающегося солдата. Лицо у нее было бледным и спокойным, голова гордо поднята. Элен уставилась на солдата. «Значит, это и есть пруссак», — подумала она. Вид довольно свирепый. Лицо потемнело от щетины, мундир грязный и кое-где требует починки. Солдат шел к ней, протягивая руку, и Элен отпрянула, сжавшись. Солдат опустил руку и обратился к матери:
— Ваши дети, мадам? Будьте добры назвать их имена.
Розали перечислила имена, и солдат демонстративно сверил их с подорожной.
— Благодарю вас, мадам. Соблаговолите минуту подождать.
Он подозвал другого солдата, и они вдвоем небрежно обыскали карету. Семья стояла на холоде, ожидая. На Луизу вдруг навалилась накопившаяся усталость последних дней, и девочка стала плакать. Даже резкое замечание отца не заставило ее успокоиться. Розали обняла дочку и начала успокаивать, не замечая нарочито мрачного высокомерия солдат, копающихся в вещах путешественников в поисках чего-нибудь спрятанного.
