Мелвин Брэгг - Дева Баттермира
— Пески очень опасны, — продолжала она, — а вы гуляете тут без проводника. Канал Кир, как мы его называем, еще не самое плохое место, но вот дальше… как раз за вами… это канал Кент… там и всадника может смести волной, как пустую ракушку.
— Отчего же ты так тревожишься за меня, Энн?
И вновь наступила недолгая заминка. Отчасти замешательство женщины было вызвано стремлением подыскать нужные слова, ясные и простые, к тому же ей очень хотелось, чтобы этот ужасный местный диалект был как можно менее заметен в ее речи. Отчасти же она понимала, что такая пауза необходима и ему, дабы обрести уверенность в себе. А затем она поведала свою историю. Историю, которую она крайне редко рассказывала кому-либо вообще, однако на сей раз она чувствовала: ее слова окончательно убедят его.
— У меня была дочка — мое единственное дитя. Самое дорогое в моей жизни. Она утонула прямо здесь. Мы нашли ее тело в Песках на следующий день. Просто тогда опустился туман… хуже не придумаешь… и она заблудилась, пока искала моллюсков. Я бродила по берегу, разыскивала ее, а потом прилив подхватил меня и понес в открытое море. В тот день мне невиданно повезло: меня вынесло на песчаную отмель. Ей было всего девять. С того самого времени я и поселилась на побережье и все время начеку. У меня лачуга неподалеку от фермы, где вы оставили коня. Мне все кажется, что, живя здесь, у самого моря, я и к ней поближе.
Он кивнул, сделал несколько шагов ей навстречу и, протянув правую руку, положил ладонь ей на плечо.
— И как же ты живешь?
— Море кормит. Меня называют Старушка Удача: мне всегда перепадает какой-нибудь улов.
Тепло его руки согревало, и эта теплая тяжесть вдруг заставила ее ощутить страстное желание зависеть от кого-нибудь.
— Вряд ли ты старше меня. Ты только притворяешься старой каргой, ведь верно?
— Верно, так безопасней.
— Если твое тело умастить маслами, Энн Тайсон, да нарядить в шелка, ты бы стала ничуть не хуже любой великосветской дамы.
Его черты отличались привлекательностью, загорелое лицо было исхлестано непогодой. Крупный нос, прекрасные зубы, карие поблескивающие глаза и широкие черные брови; он не носил парика, и в его длинных густых волосах седина уже давно преобладала над каштановым цветом, а на левой щеке белел шрам, который образовывал ямочку всякий раз, когда он улыбался. Он жестко прижал свою ладонь к ее плечу, едва не причиняя ей боль; и она слегка отклонилась назад, стремясь как можно лучше рассмотреть его. В ее движениях сквозила неуверенность, однако, давно привыкнув повиноваться тем, кто выше ее по положению, она сознательно сбросила с себя наносный образ старой карги, превратившись в обычную женщину, которую ему удалось разглядеть с первого же взгляда. Он попытался взять ее за руку, и только теперь она обратила внимание, что два средних пальца на его левой руке плотно прижаты к ладони, точно когти хищника. И в этот миг ее неловкое движение разрушило близость, только что появившуюся между ними.
— Старая рана, — объяснил он, вскинув обе руки, а затем безвольно опустив их. — У меня много ран, Энн, и на теле, и в душе. Потому-то я и пришел сюда. Тебе лишь надо исцелить душу и тело, передо мной же возникают такие преграды, которые вряд ли преодолимы.
— Вы разговариваете сами с собой.
— Я лишь хочу изменить свою натуру и стать иным человеком. Ты понимаешь?
— Нет, — призналась она, и ее внезапная усмешка разрушила физическое желание, которое он в ту минуту испытал к ней.
— Ну что ж, может, мне теперь лучше вернуться, пока прилив и пески не поглотили меня?
— Еще есть время.
— Я все равно собрался уходить. Вот. — Он протянул женщине мелкую серебряную монетку. — В благодарность за твое беспокойство.
Ей не хотелось брать деньги, однако она так и не осмелилась отвергнуть его дар. Она взяла серебро, но почувствовала себя униженной.
— Ты привлекательная женщина, Энн Тайсон… Я не забуду своего ангела-хранителя с залива Морекамб.
Он приложил руку к сердцу и поклонился.
Она улыбнулась, но теперь в его манерах проглядывало некоторое нетерпение. И с переменой его настроения молчаливая неосязаемая связь, возникшая было между ними, бесследно испарилась. Скорее всего, он уже и вовсе забыл о ней. Он вновь отвесил женщине небрежный поклон и направился к берегу. Она вернулась к ловле креветок, суетливо возясь в безжалостно холодных потоках воды и стараясь обуздать чувства, которые внезапно он пробудил в ней…
Сумев противостоять одному искушению, он почувствовал за собой право поддаться другому. Ньютон предостерегал его от случайных связей, однако же эти опасения всегда оказывались преувеличенными. Слава Богу, что уже утром им придется расстаться. Ньютон негодовал по поводу расходов, вызванных внезапно возникшей задержкой. Он никак не мог взять в толк: какая необходимость тратить несколько дней в полном одиночестве в Песках? Между тем цель этого уединения заключалась отчасти именно в том, чтобы скрыться от бдительного взгляда Ньютона. Но как бы он мог понять это, если между ними речь шла исключительно о необходимости должным образом отрепетировать роль. И подготовиться следовало весьма тщательно: единожды начав действовать, им уже не представится возможности повернуть назад. На сей раз не должно быть ни единой ошибки: ему и без того достаточно приходилось страдать, слишком часто он проигрывал. К тому же молодые годы уже давно остались позади, и он собирался бросить судьбе последний вызов — все равно что заглянуть в черное жерло готовой выстрелить пушки. Ему вдруг пришло в голову, что Ньютон, которому никогда не доводилось бывать на линии фронта, представления не имел о потребностях души, о воле и воображении, которые приходилось держать на взводе, точно пистолетный курок, дабы поддерживать себя на протяжении многих недель. Эти безумные монологи, обращенные к морю, необъяснимо укрепляли его.
Будь проклят этот Ньютон с его запретами… он заслужил отличную выпивку и, несмотря ни на что, обязательно устроит себе праздник, сохранив его в тайне.
— Он вел себя очень даже спокойно, — заметила она, слегка поглаживая тонкими пальцами мускулистую шею жеребца, покрытую бархатной кожей.
— Это потому, что он доверяет тебе, Сэлли.
— Ага… уж теперь, поди, он меня точно знает.
— Проведи его немного по тропинке, хорошо?
Она развернула коня, и они двинулись вдоль узкой тропинки, с обеих сторон обрамленной зарослями боярышника и платанами, которые лишь местами прорезались пунктиром серебристо-серых березок. После пустынных песков это закрытое со всех сторон местечко представлялось уютным убежищем.
Они шли молча, и конь неторопливо брел между ними. Это была всего четвертая их прогулка к морю, и все же девушка чувствовала, что даже за такое короткое время он успел узнать ее гораздо лучше, чем те, кто годами служил с ней на ферме. Всякий раз, получая от него по шесть пенсов, она была вынуждена отдавать эти деньги своему хозяину, у которого работала служанкой. Однако, рассказывая ему об этом, она не проронила ни единого слова жалобы. Напротив, провести несколько минут с ним рядом представлялось ей настоящим счастьем, которые бы она не променяла ни на какие сокровища мира, в то время как старый болван только и заслуживал жалких шести пенсов.
— Ты знакома с Энн Тайсон? — спросил он, и она кивнула. — Наверное, еще несколько лет назад она была весьма похожа на тебя. Такие же волосы — чуть рыжеватые, как спелый каштан, забранные в пучок на затылке… я заметил, у многих женщин в этом краю именно такой цвет волос… и голубые глаза… тревожный симптом для такого старого человека, как я, правда, Сэлли?
— Да вы ничуточки не стары! Да вы и вовсе не такой, как другие! Вы — самый красивый мужчина из всех, что я видала! И вы такой добрый! — выпалила она короткий панегирик и торопливо отвернулась, вконец смутившись. Вдруг такой богатый, красиво одетый джентльмен проявит нежное чувство к ней, а это ее «другие» прозвучало так, точно у нее и впрямь был некто из совершенно иного круга, который она себе и вообразить-то не могла.
Но даже такой неловкий комплимент ему пришелся по душе.
— Нет, нет, Сэлли. Это ты красавица. Истинная красавица.
Он остановил на ней взгляд, и она, совершенно осмелев, выдержала его. Однако вскоре девушка ощутила всю откровенность этого пристального взора, краска залила ее лицо, и она снова смущенно отвернулась. У нее чересчур широкие верхние скулы, подумал он, представляя, как его пальцы скользят по ее лицу, и тонкий рот излишне широк, точно разрез. Копыта коня приглушенно цокали по пыльной тропинке. Он почувствовал безошибочную неотвратимость невероятного сексуального удовольствия и задохнулся от счастья. Над их головами платаны так и тянулись ветвями друг к другу, как бы стремясь переплестись и превратить тропинку в узорчатую галерею.
