Николай Амосов - ППГ-2266 или Записки полевого хирурга
Разместили нас, как в вагонах: командиров, женщин. И отдельно — «рядовой состав».
Я забрался за дом, на бревна, и изучаю «Указания». Сказали: завтра будем проводить учения.
Очень интересное понятие «Единая доктрина военно-полевой хирургии». Это значит: все хирурги на всех фронтах должны лечить раненых одинаково, по этим самым «Указаниям». И тут регламентация... Значит, никакой творческой инициативы? «Делайте, как я»?
Нет. Дальше читаю разумное объяснение. Оказывается, регламентация нужна потому, что в большую войну хирургией занимаются, в основном, не хирурги, знаний у них нет, и от инициативы — одни потери. Может быть.
Содержание этой самой доктрины. Военно-полевая хирургия — это сочетание четырех видов деятельности. Эвакуация — по назначению — в то самое санитарное учреждение, в котором данному раненому будет оказана положенная ему помощь. Госпитализация — задерживание для лечения — от вида ранения, состояния раненого, оказанной помощи и от обстановки на фронте!
Хирургическая помощь — профилактическая хирургия. Самое важное — убрать пищу для микробов: размозженные осколком или пулей ткани. Здоровые клетки микробов не боятся, за исключением особо «ядовитых». К таким относятся возбудители газовой флегмоны или гангрены, так называемые анаэробы4. Раз дело не в микробах, то можно и после шести часов обрабатывать — все равно будет польза. Можно и не иссекать, а только рассекать рану. И что самое главное — нельзя ее зашивать! Ни в коем случае. Это подчеркнуто в «Указаниях» несколько раз. Практика войны показала: в медсанбате иссекут рану, зашьют, эвакуируют, а пока раненый придет в госпиталь, где перевязка, — уже газовая, уже ампутировать нужно. А то и поздно...
О переломах ничего нового для себя не нашел. Иммобилизация5 — шины, гипсовые лонгеты, мостовидные гипсовые повязки. Показаны те же уродливые конструкции, что были в наших учебниках. Вот только в натуре я многих военных шин не видел. Особенно самую важную — шину Дитерйхса6.
О ранениях живота — тоже ничего нового. Лечить, как и в мирное время. Сумею. Только оперировать нужно в первые шесть часов. Как их так быстро доставить, если армия отступает? Но не будет же отступать вечно... Череп должны оперировать нейрохирурги в спецгоспитале. Бурденко это разделал хорошо — его главная специальность.
Грудь — туманно. Главное новое — отсасывать гемоторакс7. А насчет операций — осторожно. Только грудную стенку. Да, еще ушивать пневмоторакс8. И то — до кожи! Не знаю как. Однако основа всего — это сортировка. Впечатление, что раненых нужно все время сортировать. На эвакуацию, на госпитализацию, на перевязку, на операцию. Всюду — 1-я и 2-я очереди. Все в зависимости от общего состояния, от ранения, сроков поступления, загрузки МСБ или госпиталя. И — превыше всего — от «санитарно-тактической обстановки».
После этого был еще один переезд — в г. Жиздру, где мы получили медицинское имущество и развернулись в летнем пионерском лагере. Раненых не было, но хорошо прорепетировали и подучились: повязки, шины накладывали, «Указания» прорабатывали. А где-то шла большая война — грустные сводки, бомбардировки Москвы...
* * *4 августа мы вплотную подходим к фронту. Вечереет. Впереди нас то ли туча, то ли сплошной густой дым — мрачно. Непрерывный гул артиллерийской стрельбы. Уже целые сутки мы его слышим. ППГ-2266 шагает на запад, «4-го августа к 18.00 развернуться в районе г. Рославль и принять раненых от МСБ». Этот приказ лежит в кармане у начальника.
Обоз, двадцать две пароконные подводы, уже двигается на Жиздры шестой день. Спешим, боимся опоздать — осталось несколько часов до срока.
Штабная подвода впереди, рядом с нею шагает Хаминов в крагах. Я знаю, что у него расширение вен и он страдает, но впереди стрельба, -- и он должен идти первым. Комиссар сегодня сзади подстегивает, чтобы не растягивались, не отставали. Кони шагают споро, хотя позади — 180 км за шесть дней, и телеги нагружены тяжело...
Мы идем пешком. Лишь несколько женщин, которые стерли ноги, стыдливо примостились на повозках. У некоторых туфли порвались, идут босиком — маленьких сапог так и не получили.
Моя база — телега операционной. Здесь же приписаны Лина, Лиза, Татьяна, Тамара, Зоя. Хороший народ в нашей компании. Побаиваются канонады, разумеется, но сомнений в правильности приказа не высказывают.
Я тоже думаю, что все правильно. Стреляют? Так это же война. Всю дорогу мы едем проселками: избегаем бомбежек и чтобы машины нам не мешали... Правда, кони уже привыкли и не шарахаются в сторону, как вначале. В глуши перелесков мы не чувствовали войны, пока не услышали стрельбу... Даже сводок не знаем, радио у нас нет.
Уже привыкли к походу. Спим на земле — с вечера валимся, как подкошенные, а ночью просыпаемся от холода — чертовски холодные ночи на Смоленщине. Но шинель хороша! И теплые портянки тоже пригодились — на ночь я разуваюсь и ноги в них завертываю. Пилотку тоже не снимаю — уши мерзнут.
В Жиздре кипятильник приобрели, поэтому кипяток есть два раза в день, а вечером — еще суп, если сон не сморит, пока Чеплюк варит, прислушиваясь к ночному небу, не летят ли там самолеты. Еда хорошая, только нерегулярная. Но сейчас не до желудка и не до ног. Впереди дым, стрельба явно усиливается. Ропот:
— Куда он нас ведет? Сусанин нашелся!
— Неужто не видит? Прямо в пекло!
— Где эти начальники, что встретить нас должны?
— Они давно сами смылись!..
Солдаты стали попадаться часто — в каждой деревеньке кто-нибудь есть. Не только обозы, но пушки и машины со снарядами. Раненых, однако, не встречали... Начальник послал собирать информацию. Сведения противоречивые.
— Бои в Рославле.
— Наши оборону держат километров десять западнее Рославля.
— Немцы прорвались — прут, страшное дело!
— Не видите, что ли? Горит Рославль!
Восемь вечера. Мы уже опаздываем. Начинает смеркаться. Подъезжаем к следующей деревне. Тут нам нужно на Варшавское шоссе поворачивать — хватит плутать по проселкам. Где-то на шоссе при въезде в город нас должен встречать представитель санотдела. На опушке леса артиллеристы устанавливают орудия, стволы направлены к дыму. В разговоры не пускаются — заняты. Только посмотрели удивленно.
Мы решительно поворачиваем на север и направляемся к шоссе. Стрельба, кажется, совсем рядом. Некоторые даже пулемет слышат, но я не разбираю. Уже слышен дорожный шум — трактора трещат, а может, танки. Машины идут почти непрерывно. До Рославля — 8 километров. Насыпь высокая, на шоссе с трудом взобрались. Выехали и выстроились на обочине. Только проехали метров сто — остановка. Эмка с щелевидными тусклыми фарами освещает группу: Хаминов высится, рядом поменьше — Зверев и еще один военный в фуражке. Я подхожу и слышу разговор:
— Покажите мне вашу карту и приказ.
Хаминов открывает планшет.
— Поворачивайте обратно и поскорее уезжайте. Замешательство. Молчание.
— Ну, что же вы? Командуйте!
Зверев:
— А как же приказ?
— Я вам приказываю. Полковник Тихонов из отделения тыла армии... Можете сослаться в санотделе. Ясно? Выполняйте!
— Слушаюсь.
Хаминов дал команду и сел в первую повозку.
— Ну, поехали!
И мы поехали. Да как! По асфальту легко, все забрались на телеги, повозочные взмахнули вожжами и — бегом, рысью, а где и в галоп!
Отмахали километров двадцать. Ни разу не остановились, лошади не хромали, колеса не ломались, возы не развязывались. Наконец, переехав реку Остер, мы свалились вправо от шоссе в реденький лесок. Не греем кипятильник, не раздаем даже хлеб и сахар — прямо спать.
Мы отступаем. Все дальше и дальше на восток. Сегодняшняя сводка: оставили Смоленск... Бои, надо думать, под Киевом, Умань и Белая Церковь уже упоминались.
Мы, ППГ-2266, тоже отступаем со всеми. После того, как чуть было не отбили Рославль, дневали в бывшем сельхозтехникуме. Рославль, между прочим, был у немцев уже — его сдавали как раз в те часы, когда мы вышли на шоссе. Отступили в Сухиничи. Имеем приказ развернуться. Даже машину дали для переезда. Едем вдоль железной дороги мимо станции, нефтебазы, обсаженной тополями, и поднимаемся в гору. Там бараки. Начальник вылез из кабины.
— Посмотри, Николай Михайлович, неплохое место для нас.
И вдруг: з-з-з-... Б-бах! И сразу еще, ближе: з-з-з-з-з... Б-бах!
Все ссыпались с машины, попадали, притаились... Нет, я не ложился, только присел, но голова втянулась в плечи, не удержал. Однако больше ничего не последовало. Только гул улетающего самолета и несколько запоздалых выстрелов зениток. Тишина и солнце. Мир. Вылезли, возбужденные и смущенные. Две воронки обнаружили метрах в ста, ближе к нефтебазе. Далеко от нас... Зря испугались. Пропал интерес к осмотру места. Хотя, впрочем, неплохое. Два ряда пустых одноэтажных бараков, коридорная система, большие комнаты.
