Валентина Лелина - Мой Петербург
Вот как «слышится» Петербург первого десятилетия нашего века в стихотворении Саши Черного:
…Орут ломовые на тёмных слоновых коней,
Хлещет кнут и скучное острое русское слово!
На крутом повороте забили подковы
По лбам обнаженных камней — и опять тишина.
Пестроглазый трамвай вдалеке промелькнул.
Одиночество скучных шагов… «Ка-ра-ул!»
Все черней и неверней уходит стена.
Мёртвый день растворился в тумане вечернем…
Зазвонили к вечерне.
Вот звуки, которые стали постепенно возвращаться в Петербург. Всё больше оживает храмов, так долго молчавших, и колокольный звон, особенно вечерами, разносится по городу.
Хорошо ли, плохо ли, но нынешнее время вернуло и голоса газетчиков, выкликающих названия газет, новости. А вот звуки точильного колеса уличного точильщика, звон колокольчика, возвещающего о том, что привезли керосин, как-то незаметно исчезли. Зато теперь иногда что-то срывается в стоящем у обочины автомобиле, и вся улица оглашается тревожной сигнальной сиреной.
Казалось, что фабричные и заводские гудки долго ещё будут призывно звучать по утрам разными голосами, однако они замолчали. Как и паровозные гудки.
У Анны Ахматовой есть строчки:
Паровик идет до Скорбящей
И гудочек его щемящий
Откликается над Невой.
Паровиками называли маленькие паровозики паровых линий городских железных дорог. Одна из них шла почти за город мимо Скорбященской церкви недалеко от Стеклянного завода, мимо фабрик, мастерских, мимо корпусов Обуховского завода. Локомотив тащил вагоны коночного типа, некоторые с империалами или открытые, летние.
Одним из самых «типичных» уличных звуков Петербурга перед первой мировой войной было треньканье трамваев. Первый звонок кондуктор давал перед тем, как трамваю тронуться, — дергал за верёвку, которая шла от входа к звонку у вагоновожатого. Вагоновожатый сигналил прохожим ещё одним звонком, соединённым с ножной педалью. Здесь он звонил часто и настойчиво, и звук этот был привычным на улицах с трамвайными линиями.
Он и теперь слышен на петербургских улицах — звон трамвая. Именно он возвестил о возвращении города к жизни, когда Ленинград очнулся от блокады.
Еще многие петербуржцы помнят, как трамвай ходил по Невскому проспекту. Владимир Ладыженский в стихотворении «На Невском» писал в 1910 году:
Трамваев скучные звонки,
Автомобиль, кричащий дико.
Походки женские легки,
И шляпы, муфты полны шика;
Вдруг замешательства момент.
Какой-то крик и вопль злодейский…
Городовой, как монумент,
И монумент, как полицейский.
Городской звукоряд во многом изменился с того времени, но что-то осталось. Ведь уличные звуки — это ещё и состояние города: тревожное, напряжённое или спокойное.
Столица спит. Трамваи не звенят,
И пахнет воздух ночью и весною.
Адмиралтейства белый циферблат
На бледном небе кажется луною.
Лишь изредка по гулкой мостовой
Протопают весёлые копыта,
И снова тишь, как будто над Невой
Прекрасная столица позабыта.
По-прежнему на Неве ночами перекликаются низкими голосами пароходы. Особенно хорошо они слышны на Васильевском острове. Почему-то становится тревожно, точно перед расставанием. Но трудно даже представить, что Фонтанка в начале века оглашалась свистом, шипением пара и командами капитанов — по ней ходили маленькие пароходики Финляндского пароходного общества с открытыми машинами.
Зато шум ледохода на Неве совсем не изменился, и каждую весну слышен то глуховатый шорох, то стеклянный звон ломающегося льда.
Весёлый ветер гонит лед,
А ночь весенняя — бледна,
Всю ночь стоять бы напролёт
У озарённого окна.
Глядеть на волны и гранит
И слышать этот смутный гром… —
писал Георгий Иванов. И у Николая Гумилева есть строки:
Взойди на мост, склони свой взгляд:
Там льдины прыгают по льдинам,
Зелёные, как медный яд,
С ужасным шелестом змеиным.
Выстрел пушки в полдень на Петропавловке, и звуки курантов, медленно растекающиеся над водой, и мелодичный бой часов на Думской башне, на Никольской колокольне — всё это драгоценные звуки нашего города.
Редко, но всё же иногда и теперь можно услышать в городских садах духовой оркестр. А на рубеже веков военные оркестры ходили по улицам Петербурга очень часто. То полк шёл на праздник, то хоронили какого-нибудь генерала. Преображенцы или семеновцы каждый день ходили на развод караула к Зимнему дворцу.
В нынешней оркестровой стихийности возле станций метро больше случайного. И даже знакомые всем вальсы, марши и популярные мелодии в толкотне дня звучат странно и беспомощно.
Есть в городе звуки вечные. Так, весною улицы наполняются грохотом падающего из водосточных труб льда. Князь Сергей Волконский в своих воспоминаниях о Петербурге писал:
«Греет солнце, и ледяные сосульки вдоль карнизов тают, тают, и каплет, каплет с крыш, и в водосточной трубе вдруг нет-нет оборвется льдина и ледяной пробкой шумно обрушится, и свалится в ледяной ушат, на котором чёрные буквы „А Н“ — Академия наук».
Ещё всегда в городе были «тихие» звуки. Звенели шпоры военных. За звоном своих шпор офицеры следили. Шпоры часто были серебряными. Нынче к «тихим» городским звукам можно отнести разве что стук форточки во дворе, позвякивание фонаря, раскачивающегося на ветру, шарканье метлы дворника.
Дворник царапал метлой по асфальту с утра,
Где-то со стуком открыли оконную раму,
Дождь шелестел, залетевший в колодец двора,
Плакал ребёнок, и кто-то разучивал гамму…[1]
Зимой, в снегопад, все звуки заметно приглушаются, гаснут. Об этом еще в начале нашего века писал Дмитрий Цензор:
Сегодня звуки и движенья
Заворожил упавший снег,
И нежностью изнеможенья
Овеян уличный разбег.
Беззвучно движутся трамваи,
Шипя на мёрзлых проводах,
Скользят полозья, развевая
На поворотах снежный прах.
Деревья, выступы, решётки
Светло одеты в белый пух.
Весь город стал такой нечёткий,
Притих, задумался, потух…
Старожилы-петербуржцы ещё помнят голоса торговцев-разносчиков. Они ходили по дворам, предлагая купить или продать. И на сколько различных голосов, напевов, размеров и ритмов рекламировали они свой товар!.. Ходили по дворам и шарманщики.
С громким звоном специального прикрепленного колокола мчались пожарные в блестящих касках, стоя на подножках. Звонили и на пожарных каланчах.
А каждое лето в Петербурге перекладывали мостовые, ремонтировали, выравнивали. И было слышно особое постукивание деревянных молотов по булыжникам или диабазовым плиткам. Нынче в городском благоустройстве опять стали мостить тротуары плиткой, и потому вновь можно услышать этот забытый городской звук.
Вместо исчезнувших звуков теперь в городском шуме часто можно услышать невыносимый треск компрессора во время ремонта дома или трубопровода. Резкими звуками сирены скорой помощи или пожарной машины влетает в город тревога. Стук колёс и свисток дальней электрички тоже вошли в городскую жизнь.
Мы не задумываемся, что городской звуковой фон, как ни странно, действует успокаивающе. Он означает, что город живет. В лихолетье, когда подступала беда, Петербург замирал. К звукам тогда прислушивались с особой тревогой — они могли таить опасность. Об этом времени петербургские строки Мандельштама.
…Дикой кошкой горбится столица,
На мосту патруль стоит,
Только злой мотор во мгле промчится
И кукушкой прокричит.
С возвращением городской привычной жизни улицы опять наполнялись звуками. Незаметно, но так быстро одни сменялись другими, новыми. Каждый уголок города откликается особыми звуками. Радостно шумят струи фонтанов у Казанского, в Александровском саду. А рукава Невы у островов в летние дни наполняются всплесками весел и беспокойным шумом моторных лодок. А какие разные голоса у петербургских садов! Это только кажется, что деревья шелестят и переговариваются на ветру одинаково.
