Валентин Ежов - Горькая любовь князя Серебряного
— Дяденьки, отпустите!.. Больно!
Митька, открыв рот, испуганно смотрел на нее.
— Что ты? Это ж я, Митька… Ты что? — он подошел к невесте, стал гладить волосы.
Глаза ее стали более осмысленными. Она отшатнулась и завыла громко.
— Уйди-и!.. У-у-у!
Широкая, ободранная рожа Митьки сморщилась, и он осел наземь.
Порка подошла к концу.
— Это самое питательное дело, — сказал Михеич, подходя с довольным видом к князю. — Оно вроде и безобидно, а все ж памятно будет.
Ратники привязывали осилами одного к другому опричников.
— Как приеду на Москву, обо всем доложу царю! — пообещал Серебряный, садясь в седло.
— Боярин, — вновь подошел к нему черноглазый незнакомец. — Уж если ты едешь с одним стремянным, то дозволь и мне с товарищем к тебе примкнуться. Вместе все веселее будет!
Князь не возражал. Тучи надвинулись на солнце. Никита Серебряный с Михеичем и новыми товарищами поскакал дальше. Кони в опор несли седоков…
Елена медленно шла вдоль частокола, за которым виднелся сад. Послышался стук копыт, и перед ней снова очутился князь Вяземский.
— Я ведь своего добьюсь, Елена, попомни мои слова! — соскочил он с седла. — Я ведь, Елена, страшен! Хочешь, прямо сейчас увезу? Без церкви, без венца!
— Не губи меня, князь! — перепугалась Елена. — Легко обижать сироту!
— Я теперь не князь, я кровавый бес, опричник!.. Я меч царев! — темнея зрачками, надвигался на нее Вяземский. — Я — проклятие, сошедшее с небес! Мне остановить себя — умереть!
— Ты в себе ли, Афанасий Иваныч?
— Думаешь, я помешался?… Мне нечем жить, не для чего жить мне, Елена, без тебя!
Она отшатнулась, попятилась вдоль забора. Обронив с головы ленту, провалилась спиною в чью-то незапертую калитку.
Захлопнула калитку и задвинула дубовый брус засова.
— Елена! — Вяземский обрушился на дверь. — Елена! Его опричники, набравшись храбрости, взяли Вяземского за плечи.
Один хотел поднять с земли ленту Елены.
— Не смей! — зверея от гнева, Вяземский поднял плеть. — Холоп!
Удар пришелся по лицу. Опричника шатнуло, он едва устоял на ногах. В беспамятстве князь еще и еще перекрестил его плетью.
Опричники подхватили избитого под руки, уводя от греха.
— Меня?… Меня-то за что?! — размазывая по роже кровь, выкрикивал холоп.
Подняв ленту, князь снова забарабанил в дверь.
— Елена! — в голосе его были и мольба, и ярость, — Отвори, Елена!
Из глубины сада послышался хриплый лай сторожевых псов.
— Прочь! Пошли прочь! — раздался голос — Собаками затравлю!
Охваченная ужасом, Елена едва держалась на ногах.
— Не откроешь? — страшно, почти срывая голос, прокричал Вяземский. — Не откроешь, Елена? Ну, так знай! Государь Иван Васильевич обещал сам посватать меня к тебе!.. Жди теперь, Елена, царских сватов! Завтра же, с утра жди!
Почти разорвав удилами губы коня, Вяземский рванул с места, безжалостно увеча стременем бока скакуна.
Перед Еленой, прислонившейся спиной к запертой на засов калитке, стоял боярин Морозов. Дородный, седоволосый, Дружина Андреевич смотрел на нее из-под нависших бровей.
— Как ты очутилась тут, у меня в саду, Елена Дмитриевна? — спросил он строго.
— Позор!.. Стыд!.. Господи, какой стыд! — губы Елены не слушались.
— Так это к тебе грозился князь Вяземский заслать царских сватов?
Елена стояла, вздрагивая, на губах ни кровинки.
— Никогда! Нет и нет!.. Нет!
— Он тебя приневолить хочет? — глаза Морозова потемнели. — Эк оно пакостливо! Пойдем в мой дом, дитятко, я тебя в обиду не дам!
Приобняв, он повел Елену через темнеющий сад.
— Эй, нечесаный! — поднявшись на стременах, закричал из-за забора опричник. — Припас на себя веревку?
— Больно зажился, старый сыч! — крикнул другой.
Но боярин не обратил внимания на их ругательства. Он откинул свою седую и очень длинную гриву волос — знак царевой опалы — и повел Елену к себе в терем.
В горнице Елена присела на край лавки, выпрямилась. Боярин смотрел на нее с участием.
–. Да-а… — с глубокой горечью протянул он. — Царским сватам не откажешь — могут и на веревку посадить.
— Что это? — подняла голову Елена.
— И вымолвить — страх, какую они теперь муку придумали, кромешники! Самому Малюте на зависть… Натянут веревку промеж столбов, а на нее — девушку верхом… И возят, несчастную, за ноги, пока кровью не изойдет. — Морозов вздохнул, отвернулся.
В глазах Елены полыхал ужас Сжав виски, она прошептала:
— Значит мне одно остается — в омут головой. Морозов повернулся к ней.
— Полно, дитятко, люди знают, что из-за тебя Вяземский и пошел в опричники, погубил душу свою. Правда ли ты его так не любишь? Ведь в силе и красоте ему не откажешь!.. А сердце девичье — воск! Стерпится — слюбится.
— Никогда! — Глаза Елены наполнились слезами. — Скорее сойду в могилу! Я перед иконой поклялась, — прошептала она.
Боярин смотрел на нее проницательным взглядом.
— Елена Дмитриевна, — сказал он, помолчав. — Есть средство спасти тебя. Послушай. Я стар, но еще крепок. Я люблю тебя, как дочь свою… Я был в дружбе с твоими покойными родителями. Поразмысли, Елена, согласна ли ты выйти за меня?
Елена увидела рядом красивое, с чуть сведенными бровями, серьезное лицо боярина Морозова. Слезы навернулись у нее на глазах. Закрыв лицо руками, она склонила голову.
— Подумай хорошенько, — продолжал Морозов. — Нынче же и обвенчаемся в моей домовой церкви. Завтра будет поздно!
Поздним вечером жарко горели свечи в домовой церкви. Перед богатым иконостасом стоял священник.
Напротив него — Елена в подвенечном платье и рядом с ней, осанисто выпрямившийся, боярин Морозов.
— Отвечай, раб божий Дружина, — торжественнее вопрошает священник, — согласен ли ты взять в жены рабу божью Елену?
— Согласен, — ответил Морозов.
— Венчается раба божья Елена рабу божьему Дружине!.. Отвечай, раба божья Елена, — согласна ли ты взять в мужья раба божьего Дружину?
— Согласна, — прошептала Елена, стоящая со склоненной головой.
Священник перекрестил их, надел им на пальцы обручальные кольца, провозгласил:
— Целуйтесь!
Елена, побледнев, со страхом взглянула на своего мужа. Тот склонился к ее губам, нежно поцеловал.
После венчания Елену проводили на ее половину просторного боярского дома. Отныне ей предстояло жить в этих богатых хоромах.
В большой светлице по лавкам были грудами навалены женские наряды. Высокая роскошная кровать занимала чуть ли не половину помещения. Вокруг Елены, безучастно стоявшей посреди опочивальни, крутились сенные девушки, Паша и Дуняша. Они наряжали боярыню. Озорная Паша без умолку тараторила:
— То ли еще будет, боярыня!.. Эти-то наряды, пока ты венчалась, привезли. Наш Дружина Андреич хотя и крут маленько, а на подарки уж как горазд! — Дуняша подала ей богатый кокошник с жемчужными наклонами. Паша приложила его к голове Елены. — Ой чудо, боярыня! Помереть можно за такой кокошник! А уж как личит он боярыне!
— Подарю тебе такой, Пашенька, когда выйдешь замуж, — сказала грустная Елена, и слезы покатились из ее глаз.
— Ну, ну, боярыня! — снова зачастила Паша. — Я, чай, все невесты плачут под первую-то ночь, й все ж не надо огорчать нашего боярина.
— Будет с меня примерять, девушки, — сдерживая слезы, сказала Елена. — Битый час наряжаете.
— А чтоб Дружина Андреич язык проглотил, когда ты сойдешь к ужину!.. Дуняш, к этим сапожкам нужен другой летник! Подай вон тот. — Дуняша поднесла к ним платье с широкими кисейными рукавами и алмазные зарукавники к нему. Паша, быстро разув Елену и оставив ее в одних только сафьяновых сапожках, блестящих золотой нашивкой, стала надевать на нее нижнюю рубашку, приговаривая:- А какие грудки у нашей боярыни!.. А ноженьки! Ну, чистый сахар! Глянь, Дуняша! Я, чай, на всей Москве таких не сыскать!
Как ни горько было Елене сейчас, но она, польщенная, зарделась.
— Полно, Пашенька, стыд какой!
— И какой стыд, когда чистая правда, боярыня! — продолжала свое Паша, одновременно одевая Елену. — Вот уж повезло нашему боярину на старости лет!.. Только ты не думай, боярыня, что он и впрямь такой старый. Он еще и другого молодого за пояс заткнет! Ты бы его в бане поглядела — богатырь, право слово, богатырь! А уж как ловок на нашу сестру! Пока мы его парим да ополаскиваем, он, почитай, нас всех перещупает! — она быстро захлопнула ладонью рот, но глаза ее озорно смеялись.
— Паша! — нахмурилась Елена.
— Ну, что плетет?… Что плетет! — всплеснула руками Дуняша. — Не верь ей, боярыня!
— Прости, боярыня! Пошутила я, — поклонилась Елене Паша и, повернувшись к кровати, сказала:- А уж какое чудо — постель! Век бы с такой постели не слезала!
Оглядела постель и Дуняша.
