Николай Зряхов - Битва русских с кабардинцами
Юная Селима вспыхнула огнем и потом побледнела.
Он продолжал: «Обо всем этом он скоро приедет сам удостовериться, а теперь покажите нам место, где его сложить. Мы очень устали».
Во мгновение ока Селима схватывает мягкие подушки, выносит к ним и ведет их в богатую кибитку ее отца, где разостлан был сафьянный тюфяк; кладет сама подушки в головы и говорит носильщикам:
«Положите его, но ради Аллаха и Магомета, как можно осторожнее»!
Те тихо кладут Победоносцева на постель, и тот же воин говорит ей:
— Князь наш приказал, чтоб врач его, Бразин, точно так же бы поступал с раненым, как он перевязал сам раны, и употребил бы все средства его вылечить.
— Хорошо, это все будет исполнено сейчас же! — отвечала Селима. — Вот вам за труды (дает им пять золотых монет); тебе две за извещение, а этим трем по одной за труды их. Ступайте и скажите отцу моему, что я все силы употреблю исполнить его приказания. Скажите также, что мы все здоровы и об одном молим день и ночь Аллаха, чтоб он спас его от рук христианских. Ступайте-ка, там вас угостят.
Принесшие раненого, делая низкие поклоны прекрасной княжне, отступают до входа в кибитку и за двери, ибо у магометан полагается неучтивством и даже преступлением, уходя, оборачиваться задом к своим начальникам и владельцам.
По выходе их прелестная Селима, размышляя о приказаниях, данных отцом ее, почувствовала трепет в сердце и пожелала рассмотреть черты лица раненого.
В это время солнечные лучи прямо ударяли в стекла кибитки и в лицо раненого. Селима подходит, разглядывает Победоносцева и приходит в жестокое смущение, увидев в нем самого прекраснейшего из мужчин.
Темно-русые кудри осеняли гордое чело его с топкими бровями; густые согнутые ресницы доказывали, что они скрывают прекрасные глаза; белое лицо, покрытое смертною бледностию, оттенивалось самым слабым румянцем на ланитах его; губы небольшого рта, уже споря се смертию, все еще были алы. Широкие плечи, высокая грудь, тонкая талия, рост более обыкновенного представили ей Победоносцева знаменитым героем.
Она томно вздохнула, и слезы выкатились из прелестных очей ее, когда она подумала, если раненый умрет.
Эта первая искра невинной любви, этот зародыш, неприметно закрадывающийся в сердца паши, уже расположил нежную душу юной Селимы в пользу нашего героя.
— Ах, родитель мой, ты прав! — тихо восклицает Селима и бежит, чтоб позвать к раненому Бразина.
Вскоре является она опять в кибитку с Бразином, который осматривает больного и делает ему возможное пособие по обыкновению страны своей. Здесь можно сказать о сих народах азиатских, что простые их лекарства, мази и пластыри, ими составляемые, так же скоро возвращают больным и раненым здоровье, как и европейские.
Я приведу здесь один пример, которому был я очевидным свидетелем.
В первый поход под Еривань однополчанин мой, поручик Д — в, неосторожно наелся недозрелых плодов, через что страдал жестоко болью в желудке, с обыкновенными последствиями сей болезни, с лишком год. Все лекаря, и притом очень искусные, по испытании всех средств к его излечению, наконец отказались невозможностью возвратить ему здоровье. Это жестоко поразило больного; ибо он полагал, что смерть его неминуема, как и прочих офицеров и солдат, бывших в сем походе, от сей же болезни лишившихся жизни в весьма значительном количестве, как под Ериванью походом оттуда, так и по возвращении на занимаемые нами квартиры.
Я и эскадронный мой командир предложили этому офицеру испытать жившего в том селении, где мы имели свои квартиры, армянского лекаря, весьма искусного в пользовании. Он прибыл к нам из штаба. Азиатский врач был призван смотреть его болезнь, расспросил о всем подробно п обещался, с помощью Бога, возвратить ему здоровье. Такая надежда оживила умирающие чувства больного и поселила радость в душе его. Врач составил сам лекарство своего изобретения, предписал больному диету и в шесть недель излечил сию болезнь совершенно. Вольной со слезами принес благодарные моления Всевышнему, спасшему его от смерти, н чувствительную признательность достойному врачу своему.
Оправившись совершенно, вышел он в отставку и уехал на свою родину.
Вот доказательства искусства азиатских врачей. Я, быв болен такою же болезнию, излечился от оной сам простым лекарством. Взяв красного виноградного цельного вина и натерев на терке, смотря по количеству вина, сухой гранатовой корки с оленьим рогом, вскипятив на огне, употреблял по нескольку чанных чашек в день и в короткое время выздоровел, но утвердительно сказать не могу, от этого ли вяжущего лекарства или от милосердия Всевышнего, — кажется, последнее справедливее.
Да и всякий врач, если только он не вольнодумец (атеист), полагающийся на одно свое искусство, должен с помощью пекущегося о нас святого промысла приниматься пользовать больного, в особенности страдающего жестокою, опасною болезнию. Но обратимся к нашей повести.
Помощью искусных средств, употребленных Бразином, чрез несколько минут Победоносцев пришел в чувство, открыл черные большие глаза спои, окинул быстрым взором все его окружающее и с крайним удивлением тихо воскликнул:
— О Боже, где я теперь нахожусь?
Селима, затрепетавшая от радости, знав несколько наш язык, скромно отвечала:
— У твоих друзей, пекущихся о спасении твоей жизни.
Нежный, хотя и неправильный выговор юной Селимы заставил раненого обратить на нее свои взоры, и Победоносцев, пораженный красотою кабардинской княжны, почувствовал внезапно пламень в груди своей, сердце его забилось сильнее обыкновенного, и яркий румянец покрыл его щеки.
— Где я? — спросил он снова, — и кто ты, которая являешься ко мне и называешь себя моим другом?
Я Селима, дочь кабардинского князя Узбека, — кротко н простодушно отвечала юная княжна. — Ты, раненный, попался к нему в плен, по, видя твое неимоверное мужество, он спас твою драгоценную жизнь, доставил тебя чрез своих людей к нам, приказал исцелить твои раны, содержать как сына и (краснеет)… мне именно поручил смотреть за тобою с этим врачом Бразином.
Победоносцев, развлеченный различными чувствами, сказал тихо:
— В плену у кабардинцев… следовательно, рука моя, носящая булатный меч, мне изменила! (Смотрит на правую свою руку, хочет ее поднять, но она ему отказывает). А, теперь я знаю, почему я здесь нахожусь! Итак, я разлучен и может быть навеки — с моими родителями… Соотечественниками… С товарищами… И, что важнее для меня, с славою, которая украсит лавровыми венками главы их; а я, несчастный пленник, — в это время буду влачить здесь оковы неволи!.. О, это ужасно!.. (Стирает левою рукою выкатившиеся из глаз его слезы).
Селима (нежно и с состраданием). Христианин! Разве герои плачут? Не стыдно ли это!.. Ведь я тебе уже сказала, что ты у друзей своих. Разве ты мне не веришь?
Победоносцев (растроганный). Верю, от всего сердца моего верю тебе, прелестнейшая княжна; но русскому такому воину, как я, весьма горько быть в неволе в то время, как мои соотечественники проливают кровь свою за царя и отечество!
Надобно знать читателям, что в разговоре сих новрождающихся любовников, где требовалась осторожность, они говорили по-русски, а в другом случае по-черкесски. И потому, в течение сей повести, не надобно сомневаться, если они будут вольно при посторонних между собою изъясняться: это значит то, что они говорят по-русски; если же разговор открытый, то по-черкесски.
Селима. Да ведь ты уже и так много пролил ее для них: у тебя пять глубоких ран, и двадцать моих самых храбрых соотечественников, сраженных твоей рукой и лишившихся жизни, достаточны засвидетельствовать твою храбрость и покрыть славой геройское чело твое.
Победоносцев (приметно слабея от напряжения сил в разговоре с княжною, тихим голосом). Благодарю тебя, прекраснейшая княжна, за доброе твое обо мне мнение! Ты оживляешь мою душу.
Бразин (к Селиме, на своем языке). Ради Аллаха, замолчите, светлейшая княжна! Ваш разговор ввергнет этого прекрасного и чувствительного воина в опаснейшее положение. Посмотрите, как он приметно слабеет от напряжения сил. Это очень невыгодно для его жестоких ран, кои имеют теперь воспаление и могут еще навлечь опаснейшую болезнь ему, и тогда смерть его неизбежна: а всему этому виною будете вы, княжна, а не копья и стрелы наши. Удалитесь на часок отсюда, пока он укрепится от лекарств моих, которые я ему сейчас дам принять; а то они уже не спасут его.
Селима (бледная, трепещущим голосом, на своем же языке). О, Аллах! Итак, я погубила сего храброго и прекрасного гоношу?.. О! тогда я не прощу себе… я знаю, как заплатить за сию мою неосторожность! Хорошо! Я повинуюсь тебе, Бразин, — и хотя с горестью, но оставляю вас наедине с ним; но только умоляю тебя Аллахом, спаси этого героя, и благодарная Селима не пощадит для тебя злата. (Хочет идти).
