Дмитрий Петров-Бирюк - Степные рыцари
— Гм-м, — неопределенно замычал старый казак, покачивая головой. — Это что верно, то верно. Но… Хотя бы одним глазком взглянуть на эту таинственную грамоту. — А она за сургучами, а?
— Ну, конешное дело, как и положено, все как надо, — деловито ответил мальчуган. — За сургучами, красными…
— А что, ежели б на нее взглянуть, а?
— Взглянуть-то, пожалуй, и можно, — заметил Гурейка. — Но только ты никому о том не скажешь, дядь Ивашка?
— Никому. Ни единому человеку.
— Поклянись.
— Вот те истинный господь, — закрестился старый казак. — Чтоб у меня лопнули глаза, чтоб у меня руки отвалились… Чтоб я провалился сквозь землю, ежели скажу кому…
Страшная клятва подействовала на Гурейку. Оглядевшись вокруг и убедившись, что поблизости никого нет, он осторожно вынул из-за пазухи пакет из грубой синеватой бумаги и показал старику.
— Во!
— Ох ты! — в удивлении вытаращил глаза старик. — Вот это да! Печати зело красные. А какие гербы! Глянь, Гурейка, да ведь пакет-то вскрыт!..
— Да-а, — протянул мальчишка. — Вскрыт. Должно, войсковой дьяк читал.
— Зачти-ка.
— Батя заругает.
— Да он не узнает.
Соблазн велик. Паренек, еще раз оглянувшись из предосторожности по сторонам, опасливо вынул из конверта бумагу.
— Давай лучше войдем в хату, дядь Ивашка, — прошептал он.
Старик кивнул:
— Ладно.
Они заговорщически шмыгнули в дверь и, зайдя в хату, прильнули к слюдяному оконцу, слабо пропускавшему свет.
Письмо от царя Михаила Федоровича Войску Донскому было написано еще 26 февраля.
Царь писал казакам, чтобы они помирились с азовскими турками и свободно пропустили бы в Москву находившегося в Азове турецкого посла грека Тому Кантакузена…
— «…И как вам сия на-ша гра-мо-та, — по складам, медленно читал Гурейка, — придет, и вы б, атаманы и казаки, видя к себе нашу государскую милость и жалованье, нам, великому государю, послужили и с азовцами помирились, а турского посла Тому Кантакузена из Азова приняли, и почесть ему учинили, и проводить послали по прежнему обычаю, чтоб ему до Москвы здорово и бесстрашно…»
— Ну, уж это не то. Не то, милостивый царь-батюшка, — укоризненно закачал головой дядя Ивашка. — Разе ж мочно терпеть такую измыву от азовцев, каку мы терпим от них?! Будь они трижды прокляты, антихристы! Что они наделали-то осенью у нас?.. Да разе ж сие можно простить?
И действительно, жители Черкасска жили под впечатлением жуткого набега турок-азовцев, который они совершили на предместия Черкасска осенью.
Воспользовавшись тем, что многие казаки, по обычаю своему, в первые осенние заморозки, по пороше вышли из городка на гульбу[4], турки под прикрытием темной ночи, на рассвете перебравшись по тонкому, звенящему льду к окраине казачьего городка, напали на казачьи курени, разграбили их, зверски поизрубали ятаганами стариков, решивших защищать свое добро, захватили с собой в полон десятка два женщин и ребятишек, подожгли хаты и умчались безнаказанными.
— Да и запозднился царь-батюшка с письмом-то этим… — сказал снова дядя Ивашка, — будто к Монастырскому гультяи ужо вал валом прут…
— Истинно так, дядь Ивашка, — мотнул толовой Гурейка. — Гультяи ужо пошли… Батя еще ж зимой около турецкого набега писал по всем речкам прелестные[5] письма…
— О господи!.. Матерь божья! — возведя очи к потолку, промолвил Чекунов. — Хоть бы услышали вы наши молитвы, дали б нам возможность погулять с сабелькой-дончихой этой весной.
— Погуляем, дядь Ивашка, — убежденно заметил Гурейка. — Беспременно будем штурмовать Азов-крепость. Доведется и нам с тобой поиграть с сабельками острыми.
— Ей-богу? — загорелись глаза старого казака молодечеством.
— Ей-богу, — подтвердил мальчуган.
Старик радостно засмеялся и покрутил свои длинные усы.
— Дал бы господь. Тебе, Гурейка, все едино под дорогу, завези-ка ты меня в кабак… Хочу с радости глотнуть хмельного, чтоб душа моя взыгралась…
— Ладно, — сказал паренек. — Садись в каюк, подвезу.
В МОНАСТЫРСКОМ
Шли дни. Жаркое солнце сушило дороги. Весенний воздух наполнялся дурманящими запахами расцветающих придонских лугов, по которым дивными огоньками вспыхивали тюльпаны.
Со всего Дикого поля к Монастырскому городку стекались пешие и конные казаки. Немало их прибывало с верховья Дона и на стругах.
Монастырский городок обосновался на границе с Турцией, в семи верстах от Черкасска вниз по Дону. Городок этот ничем особенным не отличался от других казачьих городков. В те суровые времена на Диком поле добротных больших домов не строили, ибо каждый час можно было ждать нападения кочевников, турок, крымчаков. Все равно все сожгут, а поэтому казаки рыли себе неприхотливые землянки в них и жили.
Вдоль улицы Монастырского, как сурочьи холмы, торчали казачьи землянки, окружая в центре городка большую бревенчатую рубленую становую избу и часовню.
В становой избе станичный атаман свершал административные обязанности, а в часовне беглый поп справлял церковную службу.
Городок обнесен крепкими надолбами из бревен и камня. В час опасности население городка вмиг высыпало на вал и отбивало нападение врагов.
Мимо городка величаво нес свои воды тихий Дон, а вправо от него пласталась равнина. Вот на этой-то равнине исстари и повелось: как только она просыхала от полой воды, собирались казаки со всего Дикого поля вершить свои казачьи дела на Войсковом кругу.
А после дел здесь же, на лугу, проводились игрища, соревнования между казаками, кто лучше стреляет из ружья и лука, кто ловчее рубит лозу, джигитует на добром коне. Отличившимся выдавались награды, подарки.
Еще в феврале, когда по Дикому полю бушевали лютые метели, атаман Татаринов разослал с оказией письма по городам и станицам, прося атаманов оповестить казаков о том, что весной этого года под Монастырским предстоит «зело важный разговор на высоком кругу».
Письма эти вызвали большое оживление на Диком поле. О них много толковали казаки, вечерами собираясь в становых избах.
Все они понимали, о чем это будет «зело важный разговор»— о штурме турецкой крепости Азова. Уже давно об этом поговаривают казаки.
С давних времен завязалась вражда между ними и азовцами. Между казаками и турками споры часто переходили в кровавые стычки и даже сражения. Слухи об этом доходили до царя московского Михаила Федоровича и султана турецкого.
По этому поводу между царем и султаном велась оживленная дипломатическая переписка. И московский царь и турецкий султан хотели во что бы то ни стало как-то уладить это дело. Ссора между Россией и Турцией в то время была не выгодна ни той, ни другой стороне.
Царь Михаил Федорович не раз в своих письмах на Дон увещевал казаков, просил их жить в мире с азовцами, но ничто не помогало. В своих ответах царю казаки отписывали ему, что подчинятся его воле и постараются жить с турками мирно, но мира с азовцами не было.
Когда турецкий посол Тома Кантакузен собрался ехать в Россию, Султанский сановник капитан Госсман-паша сказал ему:
— Мы во что бы то ни стало должны избежать ссоры с русским царем. Ты должен это твердо уяснить… У тебя ум хитрый, изворотливый…
— Я это, милостивый паша, отлично понимаю. Все, что в моих силах, сделаю. Я постараюсь укрепить дружбу султана с московским царем, но вот эти казаки… Они стремятся посеять ссору между нами и Россией…
— Ах, эти казаки! — словно от зубной боли, сморщился Госсман-паша. — Слушай, грек, может быть, ты договоришься с русским царем о том, чтоб нам совместно с Россией истребить всех казаков на Дону?
— Это невозможно сделать.
— Почему? — удивился паша.
— Дикое поле велико. Казаки разбегутся… А потом еще пуще будут мстить нам на радость нашим недругам.
Госсман-паша задумался.
— Это верно, — сказал он. — Ох, эти мне казаки!.. Надо что-то придумать. Я поговорю с его величеством султаном. Может, он разрешит переселить казаков с Дона в Анатолию. Пусть бы они жили там своими обычаями и порядками и добывали бы себе необходимое для жизни у наших врагов.
— Нет, ваше превосходительство, — покачал головой грек. — Казаки никогда не покинут свою родную землю… Знаю я.
* * *У Монастырского городка, на лугу, собралось в эту весну более трех тысяч казаков. Шум, гул, гогот, веселый говор. Настоящая ярмарка. Предприимчивые торгаши на скорую руку расставили лотки, палатки, пооткрывали харчевни, кабаки. Смрадный чад от жареного мяса бьет в нос. У коновязей ржут добрые кони, отмахиваясь хвостами от липнущих к потным брюхам зеленых мух.
Толпы казаков бродят от кабака к харчевне, от харчевни к кабаку, пробуют хмельные меды, фряжские вина.
Народ здесь собрался самый разношерстный. Среди русобородых с добродушными, открытыми славянскими лицами гультяев, русских крестьян, здесь можно увидеть и скуластого калмыка, и горбоносого черкеса, и приземистого татарина, и смуглолицего грека, и юркого еврея, и многих других представителей разных народностей.
