Сергей Зарубин - Трубка снайпера
– Слушай, начальник, – обратился он к командиру. – Однако зря записал к спасателям. Я стрелять умею, охотиться приходилось.
– Я знаю, что делаю, – нахмурился командир. – Становитесь в строй!
Товарищи по взводу сказали, что склады захватили враги, оружия не хватает, что спасать имущество, рыть окопы и траншеи – тоже очень важное и нужное дело. Понял Номоконов, что на войне особо требуется послушание и дисциплина. Вот и теперь безропотно подчинился хирургу, заставившему делать костыли, и все-таки терпеливо ждал дня, когда вновь нальется силой тело и можно будет бросить скучное занятие.
Однажды утром встревоженно засуетились люди. Возле госпиталя стояли санитарные машины, грузовики и подводы. Несли тяжело раненых; по двору, неумело опираясь на новенькие костыли, ковыляли ходячие. Слышались глухие раскаты артиллерийского боя. У синих озер, куда уходили войска, висели облака пыли.
– Немцы близко, – заглянул в столярку хирург. – Собирайтесь, товарищ санитар, с нами поедете.
– Санитар? – переспросил Номоконов. – Это как?
– При госпитале будете, – сказал хирург. – Сейчас соберите инструмент и – на машину! Долго еще придется лубки и костыли делать. Торопитесь!
– Хорошо, доктор.
Тронулись чуть ли не последними, когда уже прошли через село отступавшие войска. Надолго запомнился Номоконову командир отделения санитаров сержант Попов. В кузове полуторки коренастый человек с большими оттопыренными ушами и бегающими глазами «знакомился» со своим новым подчиненным.
–Эй, папаша! Слышал? Санитаром назначен в мое отделение. Перевязывать умеешь? Жгуты накладывать, кровотечения останавливать?
Отрицательно покачал головой Номоконов – нет, не умел он этого делать и не понимал, почему его назначили санитаром.
– Повоюем! – усмехнулся Попов. – Ты вообще что-нибудь по-русски толмачишь?
Номоконов хотел сказать, что придется учиться, раз надо ухаживать за ранеными, но рыжий санитар, сидевший рядом с Поповым, очень его обидел: «Команду на обед он понимает». Номоконов нахмурился и отвернулся от насмешников. Долго ехали молча. Но вот внезапно остановилась вся колонна. Позади послышалась частая орудийная стрельба, внизу, в долине, взметнулись взрывы, и санитары забеспокоились. Убежал куда-то сержант Попов, вернулся, испуганно сказал: «Немцы и по этой дороге прорвались». Захлопали дверцы машин, из кузовов выскакивали люди. А потом Номоконов увидел страшную картину. Из-за поворота, вздымая клубы пыли, вылетел большой серо-зеленый танк и, выстрелив из орудия, врезался в заднюю санитарную машину с красным крестом. В ней были раненые и больные. Яростно грохоча, танк принялся утюжить дорогу. С треском рушились повозки, метались кони, валились на обочину санитарные машины. А на пригорок уже выходили другие танки. Возле Попова, укрывшегося в густом ельнике, собрались шестеро. Сержант тревожно огляделся по сторонам, прислушался и со злорадством спросил Номоконова:
– Ага, и ты прибежал? Запыхался? Не хочешь пропадать? Никому не хотелось оказаться в плену, и Номоконов мысленно одобрил решение сержанта Попова уходить на восток. По шоссейной дороге, тяжело лязгая гусеницами, шли танки, шумели автомашины, и санитары все глубже удалялись в лес. На семерых была одна винтовка и подсумок с патронами. Уже далеко впереди слышалась стрельба, и, ориентируясь по этим звукам, сержант повел всех за собой. К вечеру неожиданно наткнулись на двух обессилевших людей.
Это были свои: солдат, раненный в голову, и майор с большой рваной раной на боку. Перевязали их, посовещались. Попов приказал разбиться на группы и выносить раненых. Рыжий санитар и Номоконов подхватили майора на руки, понесли, а сержант с винтовкой в руке шел впереди и просматривал путь. Тихо продвигались по лесу, сменялись, часто останавливались передохнуть. Скоро группы разошлись и потеряли друг друга из виду.
Пришлось и Номоконову выбирать путь в лесу. Это было привычное дело: тысячи километров исходил он по таежным дебрям с оружием в руках. В раннем детстве – с луком и запасом стрел, потом со старенькой кремневкой, с отцовским дробовиком. А в шестнадцать лет берданку заимел – в Урульге на ярмарке купил. Сотни крестиков, кружочков и точек наставил он на ложе той берданки. Каждый крестик, вырезанный кончиком ножа, – медведь, каждый кружок, выдавленный пустой гильзой, – изюбр или лось, а точки –всякая мелочь, попавшая на мушку. Кабаны, косули, соболи… Так делал отец. Оставлял отметки на оружии и сын. Года за три до войны отобрали у Семена Номоконова берданку, сказали: «Не полагается охотникам нарезное оружие»…
Но где время, чтобы спокойно рассказать об этом сержанту с бегающими глазами, вынырнувшему из чащи. Он протягивает винтовку и презрительно кривит губы:
– Твоя очередь. Просмотришь немца – плохо будет тебе. Возьми винтовку! Наверное, никогда и в руках не держал?
Да, боевая трехлинейная винтовка впервые в руках у Номоконова. Бережно принял он ее от сержанта, вздохнул, осторожно раздвинул ветви, пошел вперед.
Вскоре командир отделения грубо отобрал винтовку, передал рыжему санитару, а тот, когда опять пришел его черед нести раненого, швырнул ее на траву. Очень удивило Номоконова такое отношение к оружию, но он снова промолчал.
Когда опустились в лес вечерние сумерки, сержант и рыжий санитар отошли в сторону и опять стали совещаться. Несидел без дела и Номоконов. Он нарыл ножом немного холодной земли, завернул ее в платок и положил майору на лоб. Раненый шевелил воспаленными губами. Ни капли воды не было у санитаров. Номоконов срезал кору дерева, наскреб целую горсть живицы и выжал сок в рот человеку. Подошел сержант Попов, нагнулся к майору, обыскал его, забрал документы, деньги и строго сказал, что пойдете санитаром разведать местность. И это решение одобрил Номоконов: в темноте группа могла совсем неожиданно наткнуться на немцев. Потянулся сержант за винтовкой, закинул за плечо, но вдруг снял ее и прислонил к дереву.
– Карауль командира, – сказал он и исчез в зарослях.
Долго ждал Номоконов сержанта и его товарища, много передумал в ту тревожную темную ночь. На востоке то затихала, то снова разгоралась беспорядочная стрельба, в небе гудели чьи-то самолеты, слышались глухие разрывы. Раненый бредил. Щемящее чувство тревоги и тоски охватило Номоконова. Берестяной чум на берегу порожистой Урульги видел он, простор забайкальской тайги, скалистые гольцы, светлые струи горных рек. Там еще в юношеские годы бродил он с ружьем по звериным тропам. В свой дом в Нижнем Стане переносился мыслями солдат…
Давно, еще в 1919 году, женился Семен, но словно чья-то жестокая рука все время забиралась в его маленький чум и уносила счастье. В 1920 году смерть унесла первенца, сына Юру. Потом, только родившись, умерли другие сыновья: Алексей, Александр, Николай. Уже трехлетней скончалась дочь Елена. Шестой ребенок, сын Владимир, поборол скарлатину, косившую детей, но сильно похудел, еле двигался. Однажды, вернувшись на стойбище, не увидел Семен родного человека, помогавшего собираться на охоту. Какая-то болезнь унесла в могилу его жену. Сын Володька, кем-то привязанный за ногу к койке, грыз старую кость и был очень похож на волчонка.
Потом другая подруга ставила чум и оберегала его слабого сына – Марфа Васильевна. Не захотела молодая красивая жена скитаться по лесным урочищам, жить в одиночестве, вдали от деревень. Уговорила мужа осесть на земле, записаться в коммуну, обещала крепких сыновей – помощников в нелегких делах, наследников. Уже не в дымном чуме, а в бревенчатом домике родился сын от второй жены – Прокопием назвали. Опять заглянула в дом охотника знакомая болезнь, а только не поддался ей малыш! Подросли сынишки, окрепли, пошли в школу. Перед войной опять прибавка в семье получилась. Сын родился – Миша.
Что делает теперь семья, как живет? Володьке шестнадцатый год пошел. Нет, еще не кормилец. Проньке – одиннадцать, а Мишка только-только ползать начал. Как здоровье жены, у которой скоро снова будет ребенок? Есть ли в доме хлеб? Не много выдали перед войной на трудодни.
Ночной мрак был кругом. Напрасно всматривался и прислушивался Номоконов – сержант и рыжий санитар не возвращались.
– Люди, – тихо позвал раненый, – вы здесь?
– Здесь, – встрепенулся Номоконов. – Возле тебя.
– Дай руку, – слабым голосом попросил майор. – Где остальные?
– Поглядеть дорогу ушли, – погладил Номоконов руку раненого. – Утром дальше двинемся, носилки сделаем.
– Напрасно… Умираю… Откуда ты, чей?
– Номоконов я, свой…
–Запомни. Документы возьмешь… Партийный билет, адрес… Домой напиши. Стояли до конца, раненым из боя вынесли… Дочке моей расскажи. Сделаешь?
– Все выполню, командир. Чего загоревал? Со мной не пропадешь.
– Нет, товарищ, все кончено… – Раненый снова бредил и метался. Временами возвращалось к нему сознание, и тогда он скрипел зубами.
