Сара Дюнан - Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь
– Откуда вы знаете? – быстро спросил молодой человек. Удивление – а может, и удовольствие от лестных слов – пересилило его обычное желание отмолчаться.
– Я знаю, потому что подсчитывал голоса, а кроме того, мне удалось заглянуть в сердца голосовавших. – Борджиа улыбнулся, но уже совсем не радостно. – На следующих выборах делла Ровере обойдет Сфорцу и соберет еще больше голосов, но для победы их будет все равно недостаточно. После этого Асканио Сфорца, который, в общем-то, мог бы стать неплохим папой, несмотря на то, что благоволил бы Милану в большей степени, чем Флоренции, начнет паниковать. И на это у него есть все основания. Ведь делла Ровере на папском престоле будет покровительствовать кому угодно, лишь бы тот щедро платил. А деньги, которые он использует, чтобы достичь своей цели, даже не его собственные. Ты знаешь, откуда они? Франция! Только представь! Итальянский кардинал продался Франции! Уверен, ты уже наслышан об этом. Должно быть, ты подумал, что все это гнусная клевета? Но не забывай, в Риме в слухах больше правды, чем лжи. – Старик многозначительно вздохнул. – Несомненно, это обернется сущим кошмаром! Власть чужестранцев в папском дворце! Чтобы не допустить такого поворота, Асканио Сфорца обратился ко мне. – Он немного помолчал, давая собеседнику возможность осознать его слова. – Ведь в данный момент я единственный человек, который может не допустить катастрофы.
– Обратился к вам? Но… – Юноша осекся, вспомнив наставления отца пользоваться чаще ушами, чем языком. – Но я думал…
– Что ты думал? Что папа Борха тоже будет чужестранцем? – спросил Родриго, намеренно произнося свое имя на испанский манер. – Человеком, который станет покровительствовать только своей семье, а поддержкой баловать Испанию в ущерб Италии? – Его глаза на миг сверкнули гневом, который он был не в силах скрыть. – Скажи, а станет ли папа из рода Медичи меньше заботиться об интересах святой церкви только потому, что любит свою семью и прибыл из Флоренции?
– Кардинал Борджиа, я вовсе не хотел…
– Обидеть меня? О нет! Ты и не обидел. Сильные мира сего должны открыто говорить друг с другом. Иного я и не жду.
Он улыбнулся, хорошо понимая, что своими словами обидел молодого человека сам.
– Да, я из рода Борджиа. И с детьми своими я говорю на нашем родном языке. Но при этом я не меньший итальянец, чем те, кто запускает руки во французскую казну! Если папская тиара продается – а Бог свидетель, не я начал эту торговлю, – то пусть она хотя бы останется на этой земле! – Он снова вздохнул и хлопнул собеседника по плечу. – Что ж, боюсь, я сказал уже слишком много. Смотри-ка, ты вытянул из меня всю правду. Как же ты похож на отца! Он был прирожденным политиком. Всегда держал нос по ветру и, уловив изменения, разворачивал паруса, чтобы направить корабль по верному курсу.
Молодой Медичи ничего не ответил, слишком потрясенный происходящим. Всю жизнь наблюдая, как отец в случае необходимости с легкостью превращал уксус в мед, он лучше любого другого знал, что такое политика, но даже ему в новинку были и эта театральность, и это поистине гениальное коварство.
– Ты устал. Отдохни. Что бы ни случилось, утро вечера мудренее. Знаешь, думаю, моему Чезаре алые одежды придутся к лицу, как и тебе. – Борджиа лучезарно улыбнулся на прощанье. – Я буду счастлив увидеть, как вы оба стоите рядом, стройные и крепкие, как кипарисы. Только представь, какой огонь вы сможете разжечь своей энергией и юностью в этой обители стариков! – Он засмеялся. – Ах, не слушай меня, во мне говорит глупая гордость человека, любящего сына сильнее, чем себя самого.
После того как он ушел, молодой человек крепко задумался. Однако мысли его были заняты не предстоящим голосованием. Из головы никак не уходил образ Чезаре Борджиа в красном одеянии. Как-то он встретил его на улицах Пизы – выглядел Чезаре так, будто все двери мира открыты ему, даже стучать не нужно, да еще и не всякий дом он почтит своим присутствием. Всем известно, что верхушка церкви полна людей, весьма отдаленно представляющих себе, что такое смирение, высокомерных и ленивых (да и сам он не без греха), но по крайней мере на публике они ведут себя как положено, чего не скажешь о Чезаре Борджиа.
Впрочем, самоуверенность Чезаре не шла ни в какое сравнение с амбициями его отца. Неважно, сколь высоко по карьерной лестнице забирался Родриго Борджиа, ему всегда хотелось выше. Каноническое право, которое они усердно изучали много лет, на этот счет совершенно недвусмысленно говорит: незаконнорожденные – пусть даже отпрыски самого папы – не могут войти в ряды священной коллегии кардиналов.
Снаружи стали собираться к ужину. Донесся смех Родриго Борджиа и гул разговоров где-то в глубине общего зала. Если делла Ровере должен собрать все необходимые голоса на следующих выборах, кто-то обязательно агитирует сейчас за него в попытке обеспечить ему победу.
Молодой человек достал письмо отца. Бумага пропиталась потом, и не только потому, что в комнате было жарко. Он встал на колени и вознес Богу горячую искреннюю молитву – впервые с тех пор, как собрался конклав.
Глава 2
Следующим утром в главном зале капеллы состоялось третье голосование конклава.
Подсчет показал, что делла Ровере заметно вырвался вперед. Сам он – слишком хороший политик, чтобы обнажать свои эмоции – сидел с непроницаемым лицом, в отличие от Сфорцы, который сразу стал выказывать беспокойство, нервно поглядывая в сторону вице-канцлера. Но кардинал Борджиа лишь смиренно потупил глаза, будто в молитве.
Затем кардиналы разошлись по своим лагерям. Борджиа отправился в уборную. Сфорца смотрел, как он уходит, нервно переминался с ноги на ногу, будто его собственный мочевой пузырь вот-вот лопнет, и последовал за Борджиа, едва закрылись двери. Спустя несколько минут он вернулся с лицом белее мела. Пусть его брат правил частью Северной Италии, здесь требовалось обладать иной властью. Сфорца исчез в толпе кардиналов, а через некоторое время зов природы почувствовали его могущественные сторонники. Наконец Борджиа вышел из уборной. На этот раз он не улыбался. Его лицо выражало покорность неизбежному. Если, конечно, он не стремился просто ввести противника в заблуждение, прикидываясь проигравшим и в то же время планируя реванш.
Не успела на город опуститься тьма, как через запертые двери и заколоченные ставни новости потекли из Ватиканского дворца подобно дыму, и слухи достигли столов городских богачей еще за ужином, так что все почтенные мужи (чьи интересы в борьбе за папский престол представляли их личные кардиналы) пошли спать с именем делла Ровере на устах, а его покровители мысленно уже распределяли должности среди своих фаворитов.
Тем временем под покровом ночи на полдороге между мостом Святого Ангела и Кампо-деи-Фиори вершились иные дела. Дворец Борджиа был известен всему Риму как пример удачного союза больших денег с хорошим вкусом. В этом доме не только жил могущественный богатый кардинал, но и располагалась служба вице-канцлера: немаленькая и весьма доходная счетная организация. Не успели подсчитать голоса, как двери конюшни сбоку от дворца открылись, выпуская лошадей. Первым показался чистокровный породистый турецкий жеребец, а на нем – скрытый плащом с капюшоном наездник. Следом пронеслись шесть мулов. Жеребец достиг северных городских ворот, когда мулы еще тащились по одному из семи холмов Рима. Серебро весит много, даже когда нагружено на вьючных животных. Восемь тюков, все набиты задолго до этой ночи, ведь собрать такое количество серебра разом не удалось бы никому. Куда они направлялись? Во дворец кардинала Сфорцы. Поражение горько, но есть способы подсластить его.
А под звездами на потолке Сикстинской капеллы жизнь конклава кипела. Молодые и старые, продажные и праведные бодрствовали и вели бесконечные разговоры. Даже кардинал из Венеции девяносто трех лет от роду не спал, слушая сладкие речи Джованни делла Ровере, Асканио Сфорцы и, наконец, Родриго Борджиа. Торг шел так бойко, что удивительно, как кардиналы справлялись с подсчетом прибыли без счетов. Тарелки с едой остались нетронутыми, но жиденькое вино лилось в избытке, и то тут, то там звучали призывы принести еще. В другом конце зала Иоганн Буркард, папский церемониймейстер немецкого происхождения, имеющий природную склонность к точному протоколированию, записывал в свой дневник все, что видел и слышал, искренне полагая, что никто, кроме него самого, никогда этого не прочтет.
К исходу ночи они сидели кругом на своих величественных резных креслах под куполами, украшенными гербами каждого из кардинальских приходов. Воздух был пропитан запахом тел, пылью и резкими ароматами духов. Большинство присутствующих с ног валились от усталости, но это не мешало им насладиться торжественностью момента. Став частью истории, сложно не испытать душевный подъем, особенно если удалось на этом подзаработать.
