Звезда морей - О’Коннор Джозеф

Вернувшись домой на заре, он застал брата в поле. Николас ступал по камням окровавленными босыми ногами и весело распевал отнюдь не веселый гимн. Пайес сперва решил, что брат играет. Утро стояло холодное, брат же разделся по пояс, и его обнаженная мертвеннобледная грудь была в мурашках и росе. Николас тихо объяснил, что наказывает себя. Смиряет плоть ради душевного блага. Он заслужил наказание: он омерзительный грешник. Если бы люди только знали, какие страсти терзают его душу, с усмешкой сказал Николас, то утопили бы его или сожгли на костре. Когда он повернулся спиной к Пайесу, дабы продолжить кару, тот от увиденного застыл как вкопанный. Окровавленная спина брата была исполосована кнутом.

Пайес вошел в дом: алый кнут вопросительным знаком лежал на утрамбованном земляном полу. К ремням его прилипли клочки кожи Николаса: Пайес дрожащей рукой подобрал кнут и швырнул в огонь. Запахло жареным мясом, и Малви со стыдом (так, словно поймал себя на страсти к родной сестре) почувствовал, как от этого аромата изголодавшийся рот его наполнился слюной. Он смотрел, как кнут коробится, обращается в расплавленную черноту, и вдруг понял, что теперь действительно поменялся местами с братом, выиграл негласное соревнование за старшинство. Пайес ругал себя за то, что когда-то хотел подобного: ведь старшинство влечет за собой ответственность, которой он страшится.

Он привел всхлипывающего брата в дом и поудобнее усадил возле очага. Где же ты был, Пайес? Я искал тебя, ты ушел. Николас Малви говорил негромко, будто спал с открытыми глазами, и дрожал всем телом, как теленок, заразившийся вертячкой. Ради тебя, Пайес. Я сделал это ради тебя. Чуть погодя он умолк, забылся беспокойным, прерываемым бормотанием сном. Малви вышел из дома, встал на дороге. Самые разные мысли проносились в его голове. Куда идти? Кого просить о помощи? Священника? Доктора? Соседа? Кого?

Тогда-то он и заметил оставленную у камня бумагу. Поднял. Развернул. «Последнее предупреждение о выселении» — гласила первая строка, но это была не баллада о храбрецах и не песня о сопротивлении. Братьям Малви дали четыре месяца сроку. Если они не выплатят долг за аренду земли, их прогонят прочь.

Из хижины донесся ужасающий стон, мучительный вопль зверя, угодившего в капкан. Брат его, пошатываясь, ступал по мшистым черным камням, вытянув вперед левую руку, из которой лилась кровь; в правой руке Николас сжимал кузнечный молот. Пайес не успел его подхватить, и Николас свалился в яму с золой, на испитом его лице играла блаженная улыбка, из запястья исхудавшей левой руки торчал обломок шестидюймового гвоздя.

Николаса Малви увезли в сумасшедший дом в Голуэе, но через два месяца он вернулся — уверял, будто излечился. О случившемся в то утро не желал говорить: во всем виноваты голод и усталость, ничего боле. Но Пайес Малви не поверил брату. В его глазах появился новый блеск, неведомый свет, почему-то казавшийся противоположностью света, хотя и мраком его не назовешь. Точно в коже брата ныне жил кто-то другой. Более рассудительный и очевидно спокойный, но только не брат, чью тревожность и безрассудство Пайес знал как собственные и даже по-своему любил.

Рождество в Арднагриве выдалось голодным и холодным. Весь день они пролежали в кровати: из еды остались два сморщенных яблока. Пайес словом не обмолвился брату о полученном предупреждении — опасался, что тот снова спятит. Он успеет рассказать Николасу обо всем, когда тот в состоянии будет выдержать ужасную весть. Пайес еще не знал, что этому разговору не суждено случиться. Слишком поздно делиться страхом.

Николас принял решение. Он стянет священником. Он подумывал уйти в монастырь, но, поразмыслив, предпочел поступить в семинарию. В Коннахте не хватает священников. Бедняки ужасно страдают из-за этого. Судя по всему, в следующем году жди голода. И тогда потребуется множество священников. А не на следующий год, так через год. Голод непременно наступит, в этом Николас не сомневался. Ирландию постигнет страшная кара. Тысячи будут голодать. Может, и миллионы. Люди понесут наказание, и лишь когда покаются, мучения прекратятся. Николас тщательно все обдумал и решил. Прежде он полагал священство пустой тратой времени, но теперь видит — болезнь открыла ему глаза, — что пустая трата времени это все остальное. Никакое другое занятие не принесет ему облегчения. Безумие было послано ему как откровение.

— Побудь со мной еще немного. Пожалуйста, Николас.

— Вот уже много лет я изучаю Писание. Отец Фейгин говорит, меня примут пораньше. И постараются рукоположить как можно скорее.

— Старый пьяница и святоша Микки Фейгин из Дерриклера, который не отличит собственной задницы от дыры в трясине?

— Он слуга Божий.

— Который вечно твердит, что о женщинах думать грешно? И проклинает евреев за то, что распяли Христа?

— Да, порой он говорит неприятные вещи. Но он уже старик.

— А как же земля? Земля твоего отца.

— Я иду возделывать землю отца моего.

— Я в прямом смысле, — пояснил Пайес.

— Я тоже, — ответил Николас.

— Не бросай меня здесь. Я не выживу тут один.

Ради Бога, подожди хотя бы до весны.

— Почему?

— Наше дело табак. Нас вот-вот прогонят отсюда. — Положись на Бога, Пайес. Ты не останешься один.

— Ты слышишь, что я говорю? Я не о Боге!

— Так и я не о Боге. Хотя, пожалуй, следовало бы. — Брат улыбнулся кроткой прелестной улыбкой. — У тебя есть девушка, верно? Я по тебе вижу. Ты последнее время резвый, как апрельский барашек.

— Апрельских барашков режут к Пасхе.

— Ты понял, что я хочу сказать.

— Да, у меня действительно есть девушка. Уж не знаю, что из этого выйдет.

— Не сладится с этой, найдется другая. Таково естество. И твои склонности. Святой Павел учит: «Лучше вступить в брак, нежели разжигаться» [29].

— А ты разве не хочешь жениться? Землю поделим: хватит и на двоих.

— Пол-руда? [30] На две семьи?

— Многие в Голуэе и того не имеют. Справимся, Николас. Пожалуйста, не уезжай.

Николас Малви негромко рассмеялся, точно брат его сказал глупость.

— Такая жизнь не для всех, Пайес. Мне бы смелости не хватило.

— Разве тебе никто не нравится?

Брат странно вздохнул, посмотрел ему в глаза.

— Порой по ночам я готов расплакаться от страсти. Дьявол умен. Но это не любовь, это всего лишь плоть. Я не смог бы полюбить женщину так, как ты. Ты лучше меня, ты всегда был лучше. Ни у кого на свете нет друга верней.

Ненависть пустила в сердце Пайеса черный росток. Даже в слабости брата он усматривал спесь.

Было пятое января 1832 года, канун Богоявления, когда с Востока к Вифлеемской звезде пришли трое волхвов. Последний вечер, когда братья Малви разделили трапезу, последняя ночь, когда они спали в одной поломанной кровати. На рассвете Николас отправился в семинарию в Голуэе, с материнским молитвенником под мышкой и горстью родной земли в кармане — на счастье; в прощальный подарок брату оставил несведенный завтрак и пару прелых рабочих башмаков, которые ему больше не понадобятся (он так сказал).

В тот же день темноглазая девушка Пайеса Малви, Мэри Дуэйн из Карны, деревушки во владениях лорда Мерридита из Кингскорта, сообщила, что ждет его ребенка и летом должна родить. Мэри плакала; Пайес решил, что от радости. Она сказала, что теперь им придется пожениться. Оно и к лучшему, ведь она любит его, и он не раз говорил, что любит ее. Жить они конечно же будут тут, на земле его родителей. Богатства вряд ли наживут, зато всегда будут здесь. Что бы ни уготовила им судьба, они вместе встретят любые испытания. Проживут здесь и умрут здесь, как родители Малви.

Они подошли к кровати его родителей, разделись, легли и до самого вечера предавались любви. Ветер ревел на болотах. Дождь со снегом барабанил в окна. В тот день они любили друг друга, как одержимые. Будто знали, что это последний раз.