"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет

Впервые с самого рассвета мне удалось остаться в одиночестве, и я содрогнулся, словно с облегчением сбросил с себя тяжкую ношу. День за днем у смертного ложа…

Я медленно шел по сказочному саду. Тени казались особенно четкими, а лунный свет отливал серебристой голубизной. Моя длинная тень плыла между неподвижными причудливыми тенями деревьев.

— …скоро умрет. Недолго ему осталось.

Я замер, неожиданно услышав чьи-то голоса. Они звучали неестественно резко и громко в прохладном безмолвии ночи.

— Все равно он уже стар…

— Не так уж стар. Ему пятьдесят два, по-моему.

Голоса приближались. Они принадлежали двум лодочникам, которые только что причалили к пристани и теперь направлялись к дворцу.

— Он был неплохим королем.

— Ну да, по сравнению с Ричардом.

— Не слишком обременял нас.

Оба рассмеялись.

— А что слышно про нового короля?

— Он еще юнец, — после изрядной паузы произнес один из лодочников. — Говорят, его волнуют только турниры.

— А женщины?

— До женщин ему нет дела. Пока нет! Ему всего семнадцать.

— При определенной склонности этого вполне достаточно.

— Пожалуй, но у него другие интересы.

Они почти поравнялись со мной. Если бы они повернули головы, то наверняка заметили бы меня. Но лодочники, ни о чем не подозревая, устало продолжили путь к входу для слуг.

— Сколько он еще продержится, как ты думаешь?

Выразительное мычание второго собеседника явно показало, что у него нет желания задумываться о столь сложном вопросе.

Мое сердце отчаянно колотилось. В тот момент я решил, что больше никогда не позволю себе подслушивать чужие разговоры. Эти люди не сказали ничего особенного и тем не менее расстроили меня. С какой бесцеремонностью обсуждали они жизнь отца и мои привычки… словно знали нас лично и имели на нас собственнические права…

Уилл:

Такое решение — не подслушивать сплетни — Генри не сразу удалось осуществить. (К счастью для меня, именно эта его слабость привела к нашему знакомству.)

Генрих VIII:

Для них кончина отца не имела особого значения, поскольку предполагалось, что она не вызовет новых смертоубийств и потрясений.

А для меня? Я не хотел, чтобы он умер, покинул меня… оставил одного. Я любил его. И ненавидел… До нынешнего момента я не осознавал, что во многом полагался на него. Король был нашим неизменным кормчим, защищал меня от вредоносных течений и прочих треволнений, присущих жизненному пути. Если отца не станет, то все это обрушится на меня самого.

Лодочники скрылись из вида. Я продолжил прогулку. Как ни странно, я живо помню влажные ароматы той ранней весны, бренный запах пробуждающейся земли. Цветущие кроны были совершенно недвижны. В скудном свете луны ветви выглядели орнаментом, вырезанным в мраморе. Ничто не могло поколебать их каменную твердь.

Подняв руку, я тряхнул ветку, ожидая, что меня накроет цветочный ливень. Но этого не произошло. Бутоны только распустились, и лепестки держались крепко. Им еще не пришло время опадать. А когда наступит срок, они хлынут на землю изобильным снегопадом, с завидной легкостью расставшись с породившим их древом…

Мне уже исполнилось семнадцать, приближалась пора потрясений и битв, но я опасался, что не сумею выдержать их с достоинством и изяществом.

Однако страхи мои сменились покорностью судьбе. Чему быть, того не миновать. Изучая жития святых, я узнал, что Августин Блаженный взывал к Богу: «Дай мне целомудрие и воздержание, но не сейчас». Господь уважил его просьбу, даровав ему святость в конце жизни. Так ведь и я тайно желал стать королем, «но не сейчас»! Всемогущий не услышал моих молитв. И мне, не успевшему обрести достаточно сил и знаний, придется надеть корону. Я ждал этого поворота судьбы, как осужденный ждет удара палача.

Смерть подкрадывалась к отцу мягко и незаметно, точно вор. И час, отрезавший мое прошлое от настоящего, пробил.

Еще три дня я каждое утро приходил в покои больного. По правде говоря, там уже слабо ощущалось его присутствие, вокруг роились придворные, которым вменялось в обязанность ухаживать за умирающим монархом. Линакр и еще двое лекарей постоянно дежурили у его постели. Рядом безотлучно находились два священника: одному надлежало выслушать последнюю исповедь, а другому — провести соборование, в то время как третий монотонно и беспрестанно бубнил молитвы у алтарной ниши в дальнем конце опочивальни. Вокруг топтались законники, желавшие обсудить с королем традиционную амнистию для арестантов, которые не совершили особо тяжких преступлений. Непрерывным потоком, как вереница муравьев, сновали туда-сюда сиделки и слуги, поставляющие пищу, лекарства и салфетки. Заглядывал, чтобы посовещаться, даже Торриджано, флорентийский скульптор. Отец заказал ему надгробный памятник для своей будущей усыпальницы в Вестминстерском аббатстве, где уже несколько лет строилась его погребальная капелла. Отец продержался до самого конца.

Нам о многом не удалось поговорить, и, несомненно, он намеревался еще раз серьезно побеседовать со мной, однако по привычке откладывал это напоследок. Не имея опыта в столь скорбном деле, король не осознавал, что вскорости у нас не будет ни времени, ни возможности для уединения. Так и случилось. Мы с Марией (Маргарита, шесть лет назад обвенчавшаяся в шотландским королем Яковом IV, жила теперь далеко на севере) стояли рядом с кроватью, испытывая неловкость и смущение. Отец не сводил с Марии полузакрытых глаз, он очень долго взирал на нее, должно быть, видел в ней материнские черты. Сестра тогда была хрупкой тринадцатилетней девочкой.

На четвертый день состояние больного заметно ухудшилось, он уже едва дышал. Обложенный горами подушек, которые высились наподобие зловещего трона, он напоминал обтянутый кожей скелет, и бледность его лица соперничала с отбеленными простынями и салфетками. От стоящей рядом курильницы с розовыми лепестками поднимался ароматный дымок, но он больше не вызывал у короля приступов кашля. Я, стараясь почти не дышать, с трудом подавлял рвотные позывы, порождаемые этим резким запахом.

Отец жестом показал, что хочет говорить со мной, и я наклонился поближе к изголовью.

— Я забыл, — прошептал он, обдав меня гнилостным дыханием. — Дайте обещание сражаться с неверными. — Он помедлил. — И еще… У вас не должно быть друзей.

Не дождавшись моего ответа, отец тихо продолжил:

— Вам известно о де ла Поле. Он опасен. Но и доверительные отношения могут стать лазейкой, через которую проникнет измена. Не приближайте к себе никого. Король друзей не имеет.

Я почувствовал к нему глубочайшую жалость. Его странная бродяжническая жизнь совершенно лишила его друзей детства, связь с которыми порой сохраняется до самой смерти. Я глубоко благодарен судьбе за то, что она подарила мне Карью, Невилла, Генри Куртене… С ними я не чувствовал себя обездоленным и дорожил нашей дружбой. Я помню, с какой неизменной и бурной радостью размышлял о ней. (И решил честно написать об этом именно из-за их последующей измены. Хотя мог бы, разумеется, представить себя более дальновидным и осторожным.)

— Я не могу жить отшельником, — еле выдавил я.

— Тогда вы не сможете стать королем, — чуть слышно отозвался он. — Я теперь вижу, что вы рождены для иного. Вы оказались правы… Сие есть Божий выбор. И вам следует…

Ему не дал договорить сильнейший приступ кашля, из его горла хлынула кровь, окропив кровать и пол.

— Священника… — прохрипел король и, запнувшись, выдохнул: — Уолси.

Вскочив, я бросился искать капеллана. В тускло освещенной опочивальне, затуманенной целебными курениями, я не увидел его. Может быть, он возле алтаря у дальней стены? Я ринулся туда и никого не нашел. Должно быть, он вышел в соседнюю приемную. Подбежав к массивным дверям, я с силой распахнул их и застыл на пороге, задыхаясь от волнения. Уолси сидел на скамье и спокойно читал Псалтирь. Меня, в сравнении с собственной растерянностью, поразило его почти противоестественное самообладание.