Тиран в шелковых перчатках - Габриэль Мариус

— Вы женаты? — сорвалось у нее с языка.

— Был когда-то.

— Вам не понравилось?

— Жена покинула меня, в полном смысле этого слова.

— Вы имеете в виду — она умерла? О, простите, мне жаль.

Он слегка пожал плечами:

— Это было давно. Мы познакомились в юности. Бог дал нам несколько счастливых лет, прежде чем забрать ее к себе.

— Вы поженились молодыми?

— Мы все делали, будучи молодыми, — сказал он. — Я сбежал из школы в Санкт-Петербурге, чтобы сражаться с немцами в Первую мировую. Мне было пятнадцать. Я хотел быть как отец, а он был генералом. Несколько недель я провел на фронте, пока он не отыскал меня и не отправил домой. Через два года началось большевистское восстание. К тому времени мне уже исполнилось семнадцать, и мы с отцом сражались бок о бок. К несчастью, как вам, наверное, известно, мир позволил коммунистам отобрать у нас нашу страну. Настала зима — и с ней все кончилось. Я похоронил отца на заснеженных склонах Кавказа и отступил вместе с остатками нашей армии в Константинополь. Во время отступления я встретил Катю. Как и я, она была из дворянской семьи. Во время революции они потеряли все. Она ухаживала за нашими ранеными. Мы поженились, как только приехали в Париж.

— Это самая романтическая история любви из всех, что я слышала, — промолвила Купер.

— Она страдала белокровием, и это было уже не так романтично, — сказал он. — Эта болезнь неизлечима, даже если бы я нашел деньги на лечение.

— Мне так жаль…

— Да. В двадцатые пришлось туго. Но я вдруг вспомнил, что неплохо знаю математику, даже несмотря на то, что бросил школу, чтобы убить кайзера. Я сколотил небольшой капиталец и стал в каком-то смысле финансистом. Я работал день и ночь, лишь бы заглушить свою скорбь. Однако мы встретились не для того, чтобы обсуждать мою жизнь, дорогая. Мы здесь, чтобы узнать вас.

— Моя история не столь романтична. Муж нашел другую женщину.

— Это не делает ее менее трагичной. Но мне кажется, вы потеряли его, а нашли — себя.

— Похоже на то, — согласилась она.

— И теперь вам не на кого рассчитывать, кроме себя самой?

Купер кивнула:

— Вы, наверное, считаете меня чокнутой, раз я отказываюсь от щедрого предложения миссис Сноу?

— Чокнутой? Нет. Кармел страстно желает заполучить вас в штат, и мне еще придется столкнуться с ее гневом за то, что не смог уговорить вас подписать контракт. Но я понимаю ваше желание остаться свободной. Я сам такой же. Ситуация сейчас нестабильна, и вы сможете мгновенно отреагировать на любую внезапную новость. Вы сможете писать о чем захотите. И продавать свои материалы кому захотите. Брать заказы у кого угодно. — Он снова потянул себя за мочку уха. Купер заметила за ним эту привычку: он так делал, когда подыскивал слова. — Конечно, всегда есть опасность умереть с голоду. Париж — единственный город на земле, где уморить себя до смерти все еще считается искусством. Но думаю, с голоду вы не помрете. Вы хорошо пишете, что редкость, и у вас необычный взгляд на вещи, что встречается еще реже. Вы не просто одна из многих.

— Какое облегчение.

— Вы обладаете характером, твердостью духа и умом.

Принесли стейки — сочные, как он и обещал. После разрыва с Амори Купер питалась довольно скудно, поэтому на стейк набросилась, как голодная львица.

— Вы такой понимающий, месье Беликовский.

— Генри. И могу я звать вас Уной?

— Пожалуйста, но обычно все зовут меня Купер.

— Купер? Мне нравится. Моей первой крупной сделкой был фьючерсный контракт на медь.

— Правда? Вы, наверное, заглянули в хрустальный шар?

— Не нужно быть ясновидящим, чтобы понимать: мир перевооружается и готовится к новой войне, которая будет масштабнее предыдущей. А медь используют для изготовления пуль.

— Да вы прямо Папочка Уорбакс!

— Кто такой Папочка Уорбакс, скажите на милость?

— Никогда не читали комиксы «Сиротка Энни»? Правда, они американские. Папочка Уорбакс — финансист, наживающийся на войне, который покровительствует сиротке Энни.

— Действительно похож.

— И где вы находились во время этой «большей и лучшей» войны?

— В разных местах, не все они были так же комфортабельны, как «Риц». Приятно снова вернуться в Париж.

— Вы нарочно темните.

— Не нарочно. Война еще не окончена, так же как и моя работа.

— Не вижу вашей сабли.

Он улыбнулся:

— Войны выигрываются не только саблями, но и умом. Моя работа заключается в том, чтобы сабли появились в нужное время в нужном месте.

— И как вы это организуете?

— Влезаю на деревья и наблюдаю за теми, кто проходит мимо.

— Рискованно.

— Иногда, — легкомысленно ответил он.

— Значит, вы — тайный агент?

— Если бы и был, неужели я бы рассказал вам об этом?

— Просто интересуюсь.

— Если вы думаете о том, чтобы включить меня в одну из ваших статей, — забудьте. Моя работа не обсуждается.

— А что будет, если вас поймают?

— Зависит от того, кто поймает: герр Гитлер или товарищ Сталин. В любом случае придется несладко.

— А вы не можете уйти в отставку сейчас? Ведь война почти выиграна.

— Вот когда она будет выиграна, тогда и уйду, — сказал он. — Хотя, возможно, война так и не окончится, просто враг изменится.

— Вы имеете в виду русских?

— Я имею в виду коммунистов.

— Это удручает.

— Меня — нисколько. Я бы не знал, чем занять свободное время, если бы не война. На мои нужды денег мне давно хватает, и я легко впадаю в скуку. Вы, как я понимаю, тоже. — Он снова наполнил ее бокал. — Могу я спросить, почему вы называете себя большевичкой?

Она улыбнулась:

— Сама себя? Нет. А вот другие часто нас так обзывали.

— Вас?

— Мой отец был тем, кого вы, плутократы, назвали бы профсоюзным заводилой. Он возглавлял забастовки против плохих условий труда в тридцатые годы.

Так и вижу: малышка Купер дрожит под серыми тюремными стенами.

— В общих чертах так все и было.

В таком случае у вас больше опыта в пожирании младенцев и поджогах церквей, чем у меня.

— С тех пор у меня сложились свои взгляды. Но я всегда буду выступать против несправедливости.

— Это хорошо. Я попрошу вас лишь об одном, Купер: чтобы с этого момента вы всегда оставались со мной на связи. Согласны? Предлагаю сделать наши встречи регулярными — если я в Париже, встречаемся здесь, в «Рице», раз в неделю.

— Каждую неделю? Здесь?

— У меня, конечно, есть пыльная маленькая контора на Елисейских Полях, но здесь нам обоим удобнее, или вы так не думаете? И хотя я много нахожусь в разъездах, к выходным постараюсь возвращаться в Париж.

— Я могу съесть очень много стейков, — предупредила она.

— И это одна из причин, по которой я хотел бы упрочить нашу дружбу, — приглядывать за тем, чтобы вы не умерли с голоду.

— А остальные причины?

— Я смогу наблюдать за вашим прогрессом. Когда вы напишете очередную статью для «Харперс базар», я прослежу, чтобы ее оплатили. Более того, если у вас вдруг закончатся деньги между заказами, я помогу вам.

Она с опаской взглянула на него поверх бокала.

— Вы как паук, который заманивает упрямую муху в свои сети. Если я начну брать у вас деньги всякий раз, как окажусь на мели, не сделает ли это меня автоматически наемной работницей?

— Нет. Вы просто проявите здравомыслие.

— И что вы получите взамен?

— Удовлетворение оттого, что взращиваю подающий надежды талант, — не задумываясь, ответил он.

— Интересно вы это называете, — резко бросила она.

— Вы подозреваете иные мотивы?

— Скорее да, чем нет.

— Вы ранили меня в самое сердце, — сказал он, прижав ладонь к атласному лацкану. — Я просто хочу вам помочь.

— Вы просто «наполнены благостным млеком» [39], я слышу, как оно плещется у вас внутри.

Он расхохотался второй раз за вечер:

— Хорошо, признаюсь: вы мне нравитесь. Я бы хотел проводить с вами больше времени.