Тиран в шелковых перчатках - Габриэль Мариус

— Меня восхищает эта тема. — Она больше не могла сдерживаться и задала волнующий ее вопрос: — Вы состоите в штате «Харперс базар»?

— Боюсь, мои занятия не столь определенны. Я всего лишь помещаю небольшие суммы денег в разные предприятия.

— Только не говорите, что торгуете бразильскими нефтяными скважинами. Или продаете драгоценные кольца, случайно найденные на улице. — В ее голосе прозвучало разочарование.

Это его позабавило.

— Нет, я не мошенник.

— Какое облегчение!

— Кармел Сноу и ее муж Джордж — мои друзья. Я вместе с ними сделал кое-какие вложения в нью-йоркскую недвижимость. Госпожу Сноу заинтриговала ваша статья, и она попросила меня встретиться с вами.

— Она ей понравилась? — Глаза у Купер загорелись.

— Очень. Она собирается опубликовать ее в следующем номере. На самом деле, одна из причин нашей сегодняшней встречи заключается в том, что она попросила передать вам гонорар за статью. Это, конечно, не целое состояние, зато в американских долларах… Дорогая, что с вами?

Купер не смогла сдержать слез.

— Простите, — всхлипнула она, — для меня это так много значит.

Перед ее затуманенным взором материализовался белоснежный носовой платок, протянутый ей Генрихом Беликовским.

— Пожалуйста, дорогая. Вытрите слезы. Люди подумают, что я наговорил вам жестокостей, и моя репутация доброжелательного господина будет разрушена.

Купер высморкалась в платок, украшенный монограммой и, вероятно, очень дорогой.

— Спасибо! Это лучшая новость за много недель.

Он откинулся на спинку стула.

— Это вы — хорошая новость для Кармел Сноу. «Харперс базар» не собирался посылать журналистов во Францию до конца войны. Ваше положение уникально. Сейчас вы — единственная американская журналистка в Париже. Кармел попросила меня выяснить, есть ли у вас еще материалы.

— Да, — горячо отозвалась она, — есть! Прямо сейчас я освещаю замечательное грядущее событие. — Она начала рассказывать ему про «Театр де ла Мод», торопясь, потому что слова не поспевали за мыслью. Рассказала, что уже взяла интервью у Кокто и многих модельеров и собрала целую серию фотографий. — Я сказала им, что работаю на «Харперс базар», — призналась она. — Боюсь, с этим я немного забежала вперед.

— Совсем чуть-чуть. — Его экзотические раскосые глаза внимательно следили за выражением ее лица и жестикуляцией, но было видно, что все это его забавляет.

Купер вдруг почувствовала себя типичной беспардонной американкой.

— Вы смеетесь надо мной! — заявила она обвиняющим тоном.

— Вовсе нет. Так приятно наблюдать за кем-то, полным энтузиазма. После стольких лет войны мир устал. Он нуждается в юности, свежести, уоге de vivre [37]. А. у вас этих качеств в избытке.

— Правда?

— Правда.

Принесли коктейли — интригующую смесь водки и грейпфрутового сока.

— Этот коктейль потому и называется «грейхаунд», что делает тебя стройным и борзым? [38] — спросила Купер.

— Точно. Я подал идею Гарри Крэддоку из «Савоя» в Лондоне еще до войны. Это и есть мой основной вклад в западную цивилизацию.

— Те «небольшие суммы», которые вы помещаете то туда, то сюда, должно быть, не такие уж небольшие, если вы можете позволить себе останавливаться в «Савое» и «Рице», — заметила она.

— Я предпочитаю приятную обстановку. Уверяю вас, я был беден — даже нищ — и никогда не принимаю роскошь как должное.

— Эрнест Хемингуэй, случайно, не ваш сосед?

Его лицо озарилось улыбкой:

— По правде говоря, он живет в номере прямо надо мной. Я периодически слышу, как он палит из пистолета. Он жалуется на мышей, но я подозреваю, что речь скорее идет о зеленых чертях. Вы замужем? — спросил он, как бы между прочим.

— Я только что развелась с мужем.

— Мне жаль, простите.

— Не стоит. Это оказалось лучшим решением в моей жизни.

То ли «грейхаунд» развязал ей язык, то ли на нее так подействовал теплый и умный взгляд собеседника, но она рассказала Беликовскому все о своем неудавшемся браке с Амори, разводе и планах на будущее.

Он внимательно слушал, отложив меню и полностью сосредоточившись на ее рассказе.

— Вас и вправду ожидает блестящее будущее, — сказал он. — В «Харперс базар» высоко оценили вашу статью. В вас видят новый и многообещающий талант.

— Серьезно?

— На Кармел сильное впечатление произвели фотографии. Она видела сотни фотографий женщин с обритыми головами, но в вашей есть нечто особое. Мать и дитя как символ трагического Рождества. Она сказала, это — откровение, и оно задевает за живое.

— Позвольте мне это записать, — просияла Купер.

— А ваша будущая статья о «Театр де ла Мод» — как раз такой материал, который ищет Кармел. — Он помолчал. — Как бы вы отнеслись к тому, чтобы стать штатным репортером «Харперс базар» с контрактом на весь следующий год?

Сердце Купер заколотилось в горле. Она почувствовала, как краснеют щеки, и попыталась сдержать радостное возбуждение.

— Это чудесное предложение.

— Однако я слышу какое-то «но».

— Но я пока не готова его принять.

Он приподнял брови:

— Вы не хотите быть журналисткой?

— Хочу. Вы даже не представляете, до какой степени. Я не желаю заниматься ничем другим. Но пока мне хотелось бы остаться на вольных хлебах.

Беликовский потянул себя за мочку уха — его, по-видимому, мучили сомнения, и он пытался подобрать верные слова:

— Могу я спросить, сколько вам лет?

— Двадцать шесть.

— Вы ведь понимаете, что немногим двадцатишестилетним женщинам делают такое предложение?

— Понимаю. Возможно, я кажусь вам слишком гордой или сумасшедшей. Но я только что освободилась от уз брака. И не спешу связать себя новыми. Мне не хочется подписывать контракт с каким-то одним изданием, пусть даже таким престижным, как «Харперс базар». Если я останусь вольнонаемной журналисткой, я сохраню свою свободу.

— Ваша свобода так важна для вас?

— Да. Очень.

— Даже если работа в штате обеспечит вам постоянный кусок хлеба?

— Даже если она обеспечит масло с икрой на моем хлебе, — решительно заявила она. — Я люблю журналистику и собираюсь добиться успеха в этой профессии. Но на своих условиях. Я счастлива, что миссис Сноу понравилась моя статья, — и очень надеюсь, что следующая понравится еще больше. Но я просто хочу быть свободной в выборе тем и следовать своей дорогой, чтобы никто не указывал мне, о чем писать.

Беликовский медленно кивнул:

— А как вышло, что вы написали эту статью?

— Неловко в этом признаться, но я в некотором роде написала ее вместо умершего коллеги. — И она рассказала ему об Ужасном Прохвосте, о том, как тот, сам того не желая, преподал ей азы ремесла, о развязке в виде его некрасивой смерти и невероятных похоронах на кладбище Пер-Лашез при участии сюрреалистов.

Ее рассказ рассмешил Беликовского до слез, и он долго хохотал.

— Но дело-то серьезное. Простите, — извинился он. — Мне не стоило смеяться.

— Почему нет? — улыбнулась она, радуясь, что ей удалось рассмешить мужчину, который был намного старше и сложнее ее. — Даже сам Джордж посмеялся бы. — Она помедлила, припоминая. — На самом деле, тогда-то я и видела своего мужа в последний раз. Так что в тот день мы похоронили не только беднягу Джорджа, но и наш брак.

Официант, которому, вероятно, надоело ждать, пока они наговорятся, подошел, чтобы принять заказ, но Купер запуталась в меню.

— Закажите, пожалуйста, и мне, — попросила она. — У вас в этом больше опыта.

— Вы мне льстите, — ответил он. — Впрочем, мои вкусы в еде весьма непритязательны. Как давно вы не ели хорошего стейка?

— Очень давно, — вздохнула Купер.

— С картофелем фри на гарнир? И бокалом доброго каберне совиньон?

— Звучит божественно! — Она смотрела, как Беликовский диктует заказ.

Он выглядел моложе своих лет — элегантный, подтянутый. Жилет не топорщился на плоском животе, руки были сильными, ногти ухоженными. Она заподозрила в нем истинного денди: фрак сидел идеально, углы воротничка тщательно накрахмалены, узел галстука завязан мастерски. Он или очень много времени уделял своей внешности, или за этим следила преданная ему женщина.