Рафаэль Сабатини - Фаворит короля
— Как сотворил ты это чудо?
Вопрос вернул его на землю — он вспомнил о людях, их окружавших.
— Благотворительный жест твоей матушки, — горько произнес он. — Мне позволили встретиться с тобой, чтобы попрощаться навсегда.
— Навсегда! — Восторг сменился отчаянием. — Нет, нет! Только не это!
Он нежно обнял ее, подвел к очагу, усадил в кресло с высокой спинкой и стал перед ней на колени. Он сжимал в руках ее ручки, ставшие такими слабыми и холодными. До сих пор он не желал выслушивать никаких здравых речей ни от кого, но теперь он сам начал произносить эти здравые речи. Он делал это из чувства долга — ведь он дал слово ее матери. Но, как сказал бы Овербери, здравые речи шли не из души — в сердце его не было места для таких рассуждений. Он был всего лишь жалким пленником своих обещаний, а душа его бунтовала. Однако он был верен слову и говорил лишь о безнадежности их положения, о жестокой необходимости подчиниться неизбежному.
— Твой законный супруг возвращается, чтобы предъявить на тебя свои права. Он уже на пути домой.
Этими словами он завершил свою речь, и этими же словами она начала свою:
— Мой законный супруг? У меня нет супруга. Я отвергаю его. Я отрекаюсь от слова, из-за которого стала его женой в возрасте, когда я не понимала, что делаю. Я отрекаюсь от нашего брака. Я твоя, Робин, я принадлежу тебе. И ты можешь взять меня, когда пожелаешь, всю меня. Всю. Ибо я клянусь тебе, тебе и Господу нашему, здесь, в твоем присутствии: я никогда не буду принадлежать никакому иному мужчине.
Он попытался остановить ее, прикрыл рукой рот:
— Родная, ш-ш-ш! Это слишком серьезная клятва!
— Но она произнесена, Робин, и я никогда не возьму ее назад. Предъявишь ли ты права на меня или нет — что бы ни произошло, я принадлежу тебе. Для тебя я буду хранить себя. И если, в конце концов, ты не придешь за мной, я буду молить Бога, чтобы он забрал у меня жизнь.
Ее отчаянная решимость — потому что и во взгляде, и в жесте, которым она подкрепила свою клятву, было отчаяние — лишь усилила его боль. Возможно, он надеялся, что она поможет ему укрепить дух, поможет сдержать верность данному слову, поможет сохранить честь. Но ее прямой и простой подход разрушил все его обещания: она любила и она хотела обладать тем, кого любила, а в противном случае она умрет.
Горе, протест против навязанной ей судьбы захлестнули ее — она вскочила и отбежала в сторону. Он по-прежнему стоял на коленях, со склоненной головой.
— Я жду лорда Эссекса только для того, чтобы сказать ему все, что только что сказала тебе. Я ничего ему не должна. Обещание, которое я дала ему, было обещанием ребенка, а не взрослой женщины. Он женился на девочке. Пусть эта девочка и принадлежит ему, а я не дитя. Когда я объясню ему все, он поймет, он увидит истину, и если он мужчина — а только Бог знает, каким он теперь стал, в кого превратился, — так вот, если он настоящий мужчина, он поддержит мою просьбу к королю считать наш брак недействительным.
Его светлость с живостью поднялся с колен — новая надежда вернула гибкость его усталым членам. Да, вот эту возможность он проглядел, а она, умница, первой ее увидела. Ну, конечно, так и будет! Разве человек чести сможет отказать женщине в таком справедливом требовании?
Прочь все обещания, данные леди Саффолк! Обстоятельства меняются! Если Эссекс согласится (а он должен согласиться!) подать королю совместную с ее светлостью петицию об объявлении их брака недействительным — ведь этот брак так и не был осуществлен, он был браком только де-юре, а не де-факто[43], — тогда Рочестер сам вступит в игру, предложит свое посредничество, а уж ему король не откажет. Мрачный горизонт вдруг озарился надеждой, которая в его душе начала уже приобретать черты уверенности.
Теперь он был почти что счастлив, улыбка сияла на его лице. Он положил руки ей на плечи и повторил то, что говорил Овербери:
— И объясни ему: если он все же будет настаивать на том, что ты — его жена, ты быстро станешь его вдовой!
Тем, кто опасается зловещих предзнаменований, не следует произносить таких фраз.
Глава XIV
ГРАФ ЭССЕКС
Через пару дней после того, как лорд Рочестер посетил Одли-Энд, в Англию прибыл Роберт Деверо, граф Эссекс. Он сразу же, как подобает, представился в Уайтхолле.
Однако первый визит он нанес тестю, чье письмо и ускорило его возвращение.
Все надежды, которые питал граф Саффолк — он-то надеялся, что Эссекс сможет завоевать сердце Фрэнсис и изгнать из него блистательного королевского фаворита — исчезли при первом же взгляде на зятя. Неуклюжий тринадцатилетний мальчик, за которого лорд-камергер выдал дочь, превратился в неуклюжего молодого человека, абсолютно лишенного всякого обаяния и не способного возбудить ничей интерес. Он был невысокого роста, толстоватый и очень неловкий. Цвет лица у него был желтовато-болезненный, волосы — темные и прямые, тяжелые черные брови нависали над маленькими, глубоко посаженными глазками. Природа отпустила мало материала на его лоб, зато уж расщедрилась на нос и на нижнюю часть лица — щеки у него были толстые и отвислые, а подбородок — круглый и маленький. Толстые губы говорили об упрямстве и глупости их обладателя. Одет он был неброско, с почти что пуританской скромностью.
Лорд Саффолк с большим трудом скрыл разочарование по поводу неутешительного результата, с которым время потрудилось над молодым человеком. Они обменялись приветствиями, и, рассчитывая найти богатство ума там, где обнаружилась такая вопиющая скудость внешности, его светлость принялся расспрашивать зятя о путешествиях. После получасовых расспросов его светлость понял: если это все, что молодой человек познал за время столь долгого отсутствия, то с таким же успехом он мог оставаться дома.
Затем Эссекс заговорил о Фрэнсис. Он высказал надежду, что она здорова, посетовал на ее отсутствие, ибо жаждал увидеть ее сегодня же, при этом довольно неуклюже выразил острое желание скорой с ней встречи и объявил о намерении без всяких проволочек увезти ее в свое имение в Чартли.
— Уверен, ваша светлость согласны со мной: сельская местность — лучшее место для молодой жены. Придворная жизнь с ее бездельем, роскошью и вольностью так расслабляет! Лично я не имею к ней ни малейшей склонности.
К прежним своим безрадостным впечатлениям лорд Саффолк добавил еще одно: судя по всему, его зять — напыщенный, самодовольный педант, и искренне посочувствовал дочери. Однако ответил с подобающей дипломатичностью:
— Этот вопрос вы должны решать с Фрэнсис.
Лорд Эссекс ничего не сказал, но внезапно потемневшее лицо и упрямо сдвинутые брови ясно дали понять, что его не привлекает даже сама идея того, что Фрэнсис будет допущена к участию в каких-либо решениях.
Затем лорд-камергер препроводил его во дворец.
В заполненной придворными зале для аудиенций лорд Эссекс сразу же почувствовал себя в центре внимания. Не зная истинных причин, его светлость пришел к выводу, что обязан интересу своим собственным достоинствам, положению и влиянию, а также, возможно, тому факту, что он был сыном своего блистательного отца, настоящего украшения двора королевы Елизаветы. Отца наверняка хорошо помнят, подумал он, и был в этом предположении абсолютно прав. На самом же деле придворные были потрясены такой резкой разницей между ним и его родителем и, кроме того, вспоминали его жену и недавний придворный скандал.
К нему подошел принц Уэльский и поприветствовал товарища по детским играм:
— Добро пожаловать, Роберт! Прекрасно, что ты послушался совета и вернулся — мужу подобает жить рядом с женой. Леди Эссекс слишком хороша, разве можно дозволять ей цвести в придворной атмосфере без надлежащей охраны?
Таким образом его высочество выразил свое удовлетворение тем, что муж сделает леди Эссекс недосягаемой для Рочестера (подобно тому, как он сделал ее недосягаемой для самого принца — согласитесь, по-человечески принца можно понять).
Его светлость радостно согласился со сказанным, чем вызвал легкое оживление у присутствующих, и вновь заявил о своем намерении сразу же перебраться с супругой в Чартли — как же славно заживут они там, в сельской простоте, а он займется своим поместьем.
— Ибо поместья, как и жены, — изрек он, — требуют постоянного внимания.
А поскольку присутствовавшие уже откровенно над этой сентенцией посмеялись, он счел себя очень остроумным.
Развинченной походкой к ним приближался король. Его величество опирался на руку мужчины, красивее которого лорд Эссекс еще не встречал: он был высок, великолепно сложен и великолепно одет в зеленовато-желтый бархат. Камзол перехватывал тонкую талию, на плечи был небрежно наброшен короткий плащ, безупречно белый рифленый воротник окантован золотом, а над воротником возвышалась благородной формы златокудрая голова.
