Бернгард Келлерман - Гауляйтер и еврейка
В комнату тотчас же вошел чернявый адъютант. Это был кадровый офицер, изящный, с мечтательным и тонким лицом.
— Граф Доссе, — крикнул ему Румпф, — немедленно дайте телеграмму в Эльзас! Я покупаю племенного жеребца. Пусть назовут крайнюю цену. У меня предчувствие, что жеребец принесет мне счастье!
Граф Доссе поспешно удалился.
Все знали, что Румпф — владелец лучших беговых конюшен в стране. Он создавал их в течение нескольких лет путем ликвидации большинства других, и в первую очередь, тех, что принадлежали евреям. Таким образом все лучшие лошади доставались ему. Кроме того, в Восточной Пруссии у него был завод чистокровных лошадей.
После удачного удара гауляйтер, казалось, почувствовал потребность в отдыхе. Он прислонил кий к стене и присел у стола со стаканом вина в руке.
— Вы часто бывали за границей, доктор? — спросил он Фабиана.
— Я жил некоторое время в Италии и в Лондоне, — услужливо отвечал Фабиан.
— Жаль, — продолжал Румпф, — за границей надо жить подолгу, чтобы знать, что делается на свете. Я много лет служил на флоте и подолгу жил в Америке и в Мексике. Я могу порассказать вам такого, что вы только диву дадитесь. Вы, наверно, слышали о чикагских бойнях? Так вот, я целый год проработал там забойщиком скота.
Он внезапно переменил разговор.
— Кстати, вы подготовили для Таубенхауза прямо-таки замечательную речь, черт возьми!
— Я старался следовать указаниям господина бургомистра, — не моргнув глазом, ответил Фабиан.
— Мост Героев, Вокзальная площадь, Дом городской общины, — смеясь, перечислял Румпф.
— Все это мне подсказал господин бургомистр, — улыбаясь, ответил Фабиан. Он почувствовал удовлетворение при мысли, что гауляйтер наконец-то видит в нем не только партнера по бильярду.
Румпф расхохотался.
— Я вижу, на вас можно положиться, друг мой, — одобрительно проговорил он. — Слышите, Фогельсбергер, он хочет уверить нас, что все это придумал сам Таубенхауз, ха-ха-ха! Нет, любезный, Таубенхауз — прекрасный администратор, которого мы все ценим, но фантазия не его сильная сторона. Ну, да это в конечном счете неважно! Во всяком случае, я намерен всеми силами поддерживать его планы и помогать ему чем возможно.
Когда Фабиан поздно ночью поднимался наверх, ему встретился Росмайер, вышедший из своей комнаты. На лице Росмайера были следы утомления, шишки на его лысине пылали.
— Вы так долго пробыли у него? — спросил он вполголоса, чтобы не разбудить, гостей, хотя из нижних помещений все равно доносился неописуемый шум. — Поздравляю вас, ваша карьера обеспечена, если вы только сумеете к нему подойти. Ведь произвел же он этого художника Занфтлебена в директоры художественного училища только за то, что тот хорошо играл на бильярде!
И Росмайер рассказал о художнике Занфтлебене, который прежде влачил полуголодное существование, не имея за душой ничего, кроме долгов. Долги, одни долги, а теперь он разъезжает в «мерседесе». Кстати, гауляйтер вскоре переедет в этот город и поселится в епископском дворце. Ему проболтался об этом один офицер. А тогда можно надеяться, что он вспомнит наконец о своем неоплаченном счете. Ведь он, Росмайер, всего-навсего хозяин гостиницы. Счет гауляйтера достиг уже ста шестидесяти тысяч марок; шутка сказать: сто шестьдесят тысяч марок!
— Не унывайте, Росмайер! — Фабиан попробовал утешить хозяина. — Эти расходы окупятся.
— Будем надеяться, будем надеяться, — пробормотал Росмайер. — Я охотно кредитую такого клиента, это для меня удовольствие и честь, — добавил он, уже спускаясь вниз по лестнице. — Я ведь знаю, для кого это делаю и какому великому делу служу. Такое не забудешь. Еще раз поздравляю.
Шум голосов поглотил его слова.
Фабиан лег спать довольный, что познакомился с гауляйтером, который показался ему человеком простым, добродушным и жизнерадостным.
Он просидел несколько вечеров в гостинице, ожидая вызова, так как гауляйтер отпустил его, пообещав вновь вызвать в ближайшие дни.
Но однажды утром — было еще совсем рано — горничная сообщила ему, что гауляйтер уезжает. Фабиан быстро вышел на балкон и поразился, увидев на улице огромную толпу.
Только что подъехавшие серебристо-серые автомобили были окружены любопытными. Из дверей вышла свита гауляйтера, а следом и он сам в сопровождении Фогельсбергера. Позади всех шел Росмайер; его шишковатая лысина блестела в лучах утреннего солнца.
Люди махали руками и восторженно выкрикивали: «Хайль! Хайль!» Гауляйтер сел в машину. В эту минуту сквозь толпу протиснулась бедно одетая женщина в ярко-желтом платке на голове. Она оживленно жестикулировала, пытаясь пробить себе дорогу к машине гауляйтера, тогда как толпа оттирала ее. Женщина не переставая пронзительно кричала: «Аликс! Аликс!»
Офицеры в черных мундирах выскочили из последней машины и, оттеснив ее, стали спиной к машине гауляйтера, как бы прикрывая его собой.
Сирены взревели, и машины тронулись. Офицеры последними вскочили в свою машину.
Улица быстро пустела. Только бедно одетая женщина в ярко-желтом платке на голове осталась на месте и все кричала: «Аликс! Аликс!». Она упала на колени, простирая руки вслед машинам, исчезнувшим за углом.
XНесколько часов спустя Фабиан, к своему удивлению, снова встретил женщину в ярко-желтом платке. Она сидела в приемной его конторы, куда он, как обычно, пришел между одиннадцатью и двенадцатью. Фабиан сразу узнал ее по платку, хотя сейчас он лежал у нее на коленях. В приемной сидели еще два клиента, пожилые коммерсанты, которые встали при его появлении и поздоровались с ним за руку, как старые знакомые.
Он немедленно осведомился, кто эта крестьянка с желтым платком.
— Некая фрау Аликс, — отвечала фрейлейн Циммерман, — бывшая владелица трактира «Золотистый карп» в Айнштеттене, близ Амзельвиза.
— Где раньше подавались такие чудесные карпы? — сказал Фабиан веселым тоном и велел просить фрау Аликс. Эта женщина заинтересовала его. Все знали, что Айнштеттен несколько лет назад перешел во владение гауляйтера Румпфа.
Фрау Аликс медленно вошла в комнату. Она стояла, переминаясь с ноги на ногу и глядя в пол, пока Фабиан не предложил ей сесть. Желтый платок она держала в руках. Лицо у нее было осунувшееся, но еще молодое. Жидкие поседевшие волосы были стянуты на затылке в маленький, жалкий пучок.
— Я ищу правосудия и справедливости, — тихо начала она, по-прежнему не поднимая глаз, — Я пришла к вам с просьбой взять на себя мое дело. У меня есть деньги, — добавила она. — Я могу сейчас же внести задаток, если это нужно. Вы только назовите сумму. — Голос ее звучал хрипловато.
Это дало повод Фабиану сделать несколько шутливых замечаний. Он даже весело рассмеялся, чтобы успокоить взволнованную женщину. Пусть она расскажет ему все, что у нее на сердце, спокойно и не торопясь.
— Можно мне начать с самого начала, — спросила фрау Аликс, — то есть рассказать, как все это случилось? — Она впервые взглянула на него. Глаза у нее были красивые, ясные, молодые.
— Именно об этом я и прошу вас, — ободрил ее Фабиан.
И молодая женщина с седыми волосами и молодыми глазами начала свой рассказ. Фабиан прерывал ее очень редко, чтобы задать тот или иной вопрос.
— Когда, значит, Ганнес стал большим человеком… — начала она, но Фабиан тут же прервал ее:
— Какой Ганнес?
Молодая женщина с седыми волосами вся съежилась и испуганно огляделась вокруг, хотя знала, что они вдвоем в комнате.
— Фамилии я ни за что не назову, — проговорила она глухим голосом, — вы сами потом поймете, о ком идет речь.
Фабиан кивнул головой и просил продолжать.
— Ганнес вдруг стал большим человеком, — снова начала она, — этому уже три года. Да, три года назад я впервые вновь увиделась с Ганнесом.
Как-то летом день был очень жаркий, к нашему дому подъехала машина с тремя господами в военной форме. «Поди-ка встреть их, Аликс, — сказала я мужу, — это, видно, важные господа». Тут я увидела, что один из них прошел в сад, но я не знала, что это Ганнес, такой у него был важный вид, настоящий вельможа!
Он прохаживался по саду, словно Айнштеттен был его поместьем, и останавливался перед фигурными деревьями. Надо вам знать, что некоторым деревьям была придана причудливая форма. Лесничий, прежний хозяин трактира, очень искусно их вырезал и подстриг. Раньше их было очень много, но теперь остались только три — петух, ёж и шар. А то был еще кабан, гном и ведьма с корзинкой на горбу и всякое другое. Но Аликс почти все срубил, потому что они занимали слишком много места в нашем саду.
«Куда девался кабан?» — спросил важный господин таким тоном, словно он был здесь хозяином.
«Я его срубил, — ответил Аликс. — От него уж остались только иглы».
«Срубил? А где ведьма и все прочее?»
