Бенджамин Дизраэли - Алрой
«Стой, верный честный друг! Стой, Джабастер!»
Первосвященник обернулся.
«Не уходи в гневе, добрый Джабастер!»
«Не в гневе, но в горе, только в горе!»
«Израиль покорил Азию. Чего бояться Израилю? Все будет хорошо!»
«Все будет хорошо? Соломон возвел города в пустыне и несметно золота навез из страны Офир, но Давид Алрой родился в рабстве!»
«О, мудрый каббалист, доверься звездам! Взгляни на небо, моя звезда сияет ярко, как мои победы!» — воскликнул Алрой, открыв занавес. Царь и Первосвященник вышли на террасу. Оба смотрели на яркую звезду Давида. На мгновение ее закрыл кроваво-красный метеор, пронесшийся по небу. Изумленные, испуганные, бледные они уставились друг на друга.
«Царь! — вскричал Первосвященник, — не медля отправляйся в Иудею!»
«Это предвещает войну, — пробормотал Алрой, — и беды в Персии.»
«Ищи беды у себя, опасность близка!»
Из сада донесся скрежет. Прозвучал трижды.
«Что это? — взволнованно крикнул Алрой. — Подними охрану, Джабастер, пусть обыщут сад!»
«Это бесполезно и опасно. То говорил дух.»
«Что он сказал?»
«Он огласил арамейскую надпись, возникшую во время пира на стене дворца вавилонского царя Валтансара. Слова сии — предвестник гибели владыки и его владений.»
8.7
На следующий день Алрой обсуждал с Хонайном перипетии минувшей ночи. Хонайн, выслушав Алроя, обрисовал свое отношение к делу — правильное понимание вещей проистекает из знания практической их пользы. «Старая, как мир, история — Первосвященник идет наперекор царю. Я полагаю, что мой набожный брат не хочет молиться в Багдаде и рвется в Иерусалим по причине вполне земного свойства. В Персии он глава малой секты, а в Сионе он рассчитывает собирать десятину со всего народа. Что до красного метеора, то его кровавое предвестие лучше всех истолкует султан Рума, который в минувшую ночь должен был встретиться с победоносным Шерирой. Страшный скрежет в саду? Признаюсь, мне не доводилось слышать духов. Звуки, оглушившие вас, в двух пунктах отличались от голоса из-за занавеса ковчега завета. Во-первых, они чересчур гремели, а во-вторых, были столь подозрительно невнятны, что лишь особе заинтересованной и в высшей степени находчивой под силу разобрать и истолковать их. К тому же прорицатель велик не предсказанием, а умением объяснить, почему оно не свершилось. Когда я вступлю в должность управляющего царским двором, уверяю, ни духи, ни прочие нежеланные визитеры не нарушат твой покой!»
«Скорей бери бразды правления, дорогой Хонайн! Как поживает персидская роза, сладкая моя Ширин?»
«В твое отсутствие все мысли ее только о тебе. На меня и слов не тратит.»
«Ну-ну, не умаляй своих достоинств! Я наслышан, ты любимец женщин. А я ревнив, Хонайн, ей-ей!»
«О, я не тот, кто даст тебе повод!» — кротко ответил Хонайн.
8.8
Бери жену ровню — верней не оступишься. На всю Азию возвещено о свадьбе иудейского царя и принцессы Багдада. Кипит, бурлит долина Тигра, приготовляется к величайшему торжеству. Целыми рощами деревья рубятся — и на новые постройки, и для топлива на потребу грядущему празднеству. Отовсюду стекаются в Багдад прошенные гости. Обе стороны представлены достойно. Званы повелители и правители, сановники и чиновники, богачи и воеводы и прочие благородные особы. И наместник царя с невестой, прекрасной принцессой Мирьям, разумеется, тоже прибывают, и тысячи сопровождающих с ними.
В центре огромного плоского пространства возвышается великолепно украшенный трон. По сторонам его стоят два других престола пониже, но роскошью ему не уступающих. Сто специально возведенных павильонов описали на равнине широчайший круг. Они украшены парчой и коврами, на крыше каждого укреплено древко, и полощатся на ветру флаги. В одних постройках расположились музыканты, в других фокусники и циркачи, в третьих сказочники занимают народ, а в большинстве из них ремесленники и торговцы выставили свой товар. Отборные фрукты разложены чудным орнаментом. Гранаты и тыквы, арбузы и апельсины, миндаль и фисташки. А вот и мясник развесил на крюках свежие туши. Тут кожевники и скорняки надели на себя маски леопардов, львов, тигров и лисиц, по углам расставили звериные чучела, а в середине красуются великолепной выделки шкуры и меха. Расхаживает по площади верблюд, искусно сделанный из дощечек, тростника, соломы, холста, веревок — совсем, как настоящий. Попона на нем приподнимается и в чреве его видно человека. Затейник этот верблюдом управляет. Некий умелец птиц намастерил. Дети бросают аисту орехи — думают живой, а взрослые смеются. Мастеровые соорудили из камыша и веток подобие минарета, стены будто кирпичной кладки, лишь муэдзина не хватает. Вот затейливо плетеные нарядные циновки, красотою не уступающие коврам. На двух знаменах чудесной вязью вышиты имена Алроя и Ширин. Всякий гость отметит, сколь искусны крестьяне и ремесленники Багдада, и как торговцы ловко преподносят плоды трудов их.
А между павильонами стоят большие столы, отягощенные яствами и напитками. Гостям прислуживают специально назначенные слуги. Кружки полны вина, и в кувшинах плещется прохладный шербет. На цветных подносах громоздятся все сладости востока. Не иссякают припасы, и чем больше люди едят и пьют, тем усерднее трудятся слуги, поднося угощение.
Чтобы радости и веселья всем досталось помногу и поровну, кричат глашатаи: «Люди добрые! Вот время праздника и забав. Да не слышны будут жалобы, и не упрекнет один другого! Да не обидит богатый бедного, а сильный слабого! Да не спросит никто никого, чего тебе здесь надобно?»
Тысячи тысяч гостей взошли в этот рай. Танцуют и поют, шутят и дурачатся. Одни слушают, раскрывши рот, арабов-рассказчиков — сказки их очаровательные и очаровывающие. Другие растворяются в патоке строк персидского стихотворца, и воображают себе луноликую чернобровую деву и томящегося любовью доблестного и нежного принца. Эти дивятся искусству жонглеров с берегов Ганга, а тех забавляет скоморошество шута из далекой Сирии. Своему угождая вкусу, всякий находит отраду для души. Но угождает всякому вкусу и любой душе отраден восхитительный танец алме. Стройные красавицы египтянки в воздушных одеждах грациозно движутся, сливаются со сладкозвучной музыкой, туманят мужские головы, стирают серые знаки забот с пергаментов памяти, рисуют цветные миражи счастья. Кабы излишеста были вредны, сторонились бы их сильные мира.
«Я становлюсь учтивым», — сказал курд Кислох, согласившись присоединиться к какому-то представлению.
«А я — так сама гуманность!» — воскликнул индиец Калидас. «Эй, дружище, не перечь заповедям праздника, или не слыхал глашатая?» — крикнул он слуге, который нещадно колотил мальчишку, уронившего по нечаянности поднос с фарфоровой посудой.
«Не вмешивайся в чужие дела, братец!» — ответил слуга, — «лучше радуйся случаю сытно пообедать.»
«Так ты говоришь с офицером?» — вспылил Калидас, — «да я вырву твой язык, грубиян!»
«Не горюй, до свадьбы заживет!» — сказал гебр мальчишке, — «вот тебе драхма, беги прочь и веселись.»
«Чудеса», — усмехнулся негр, — «неслыханная щедрость!»
«Славный денек, и сердце радуется», — миролюбиво ответил гебр.
«Недурно бы перекусить», — заметил негр.
«Принято! Вот под этим платаном. Своей компанией. Надоели чужие рожи!» — воскликнул Калидас.
«Эй, плут, ты кто таков?» — крикнул гебр.
«Я хаджи!» — гордо возвестил небезызвестный Абдалла, слуга почтенного купца Али, назначенный на этот день прислуживать гостям.
«Хаджи? Значит не еврей. Вот кем стоит быть, коль мир перевернулся. Неси-ка поживей вина!» — распорядился гебр.
«И плов!» — добавил Кислох.
«И начиненную миндалем газель!» — присовокупил Калидас.
«Да леденцов не забудь!» — напомнил негр.
«Поторопись, мусульманин, не то пощекочу тебе спину копьем!» — пригрозил гебр.
Абдалла бросился угождать честной компании. Вскоре вернулся с помощниками, нагруженными яствами и вином. Абдалла собрался уходить.
«Эй, мошенник, ты куда? Жди тут, еще понадобишься нам!» — загрохотал Кислох.
«Лучше проведем время одни», — шепнул Калидас.
«Тогда пошел прочь отсюда, пес!» — крикнул Кислох Абдалле.
Не успел слуга удалиться, как вновь был призван.
«Почему не подал ширазского вина?» — возопил Калидас.
«Плов переварен!» — загремел Кислох.
«Ты принес ягненка с фисташками вместо газели, начиненной миндалем!» — изобличил слугу гебр.
«Слишком мало леденцов!» — поддержал негр.
«Все плохо!» — подытожил Кислох, — «А сейчас давай кебаб!»
Мало-помалу трапезничавшие под платаном крикуны и обжоры подобрели. Восточные деликатесы, отягощая желудки, облегчают сердца.
«Калидас, порадуй нас застольной песней», — попросил Кислох.
