KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Историческая проза » Гилель Бутман - Время молчать и время говорить

Гилель Бутман - Время молчать и время говорить

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Гилель Бутман, "Время молчать и время говорить" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Бутман Гиля Израилевич – десять лет без конфискации имущества за отсутствием такового. Точно, как требовала Катукова. Коренблит Михаил Семенович – семь лет без конфискации имущества за отсутствием такового. Годик Мише скинули, чтобы столяр все же мог различить стулья. Каминский Лассаль Самойлович и Ягман Лев Наумович – пять лет каждый. Будете знать, голубчики, как вести себя на следствии и в суде. Лассалю, правда, годик сбросили – слишком уж торчала несправедливость по отношению к нему по сравнению с общестатистической несправедливостью. Могилеве? Владимир Ошерович – четыре года. Дрейзнер Соломон Гиршевич, Коренблит Лев Львович и Богуславский Виктор Ноевич – три года. Штильбанс Виктор Иосифович – год. Все, как требовала Катукова.

Finita la commedia, la tragedia continua[17]…

Правы господа анекдотчики! Лишь опытный столяр отличит стулья в гарнитуре. Обвинительное заключение КГБ под названием "Приговор" подписано судьей Исаковой и народными заседателями Петровым и Крайневым, которые умеют, оказывается, не только смирно сидеть и не мешать судье, но еще и писать. (И даже фамилии народных заседателей – среднеанекдотические: на нашем процессе – Петров, на самолетном – Иванов).

Ну, теперь ваша очередь, товарищи хлопатели, – занавес опущен. Сдвигайте свои онемевшие ладони, зря, что ли, сидели вы все эти дни, вместо того, что бы давать стране угля? Хлопайте, дорогие, хлопайте! Но знайте, что ваши хлопки не слышны из-за рева самолетов, стартующих в аэропорту по маршруту: Ленинград – Москва – Вена. Хлопайте, но знайте, что мы сказали свое последнее слово. И именно наше слово будет последним.

24

КИШИНЕВСКИЙ ПОГРОМ 1971 ГОДА

Прошел год после ареста и месяц после суда. Утро 21 июня 1971 года я встретил не в опостылевшей камере, а между небом и землей. Мощно ревели моторы самолета ИЛ-18 гражданского воздушного флота. Я сидел в мягком кресле в малом салоне самолета. По обе стороны от меня сидели два гражданских лица спортивного вида в хорошо сшитых костюмах и при галстуках. Время от времени они приятно улыбались и обменивались со мной несколькими вежливыми фразами. Один из них даже предложил мне почитать в полете взятую им для себя книгу "Когда цветет сакура". Когда стюардесса принесла обед, мы все получили одно и то же: мясо, рис и компот. По непроницаемому лицу стюардессы я никак не мог понять, знает ли она, кто есть кто из нас троих.

В таком же приятном и надежном сопровождении и в условиях того же невероятного сервиса в других креслах малого салона располагались Соломон Дрейзнер, Владик Могилевер, Марк Дымшиц и Лев Львович Коренблит. Очень вежливо сопровождавшие нас лица попросили нас сидеть молча и не оглядываться. И, если Соломон мог видеть хотя бы мой затылок, то я, сидевший первым, видел только лицо начальника группы сопровождения полковника Баркова.

Нас везли в качестве свидетелей на процесс кишиневской группы нашей организации, по которому проходили и три ленинградца: Давид Черноглаз, Толя Гольдфельд и Гиля Шур. Загрузили нас в малый салон самолета до посадки. Две гражданки, увидев, что малый салон наполовину пуст, а наполовину заполнен ладными широкоплечими мужчинами в серых костюмах, пытались занять там места. Но на них шикнули так вежливо, что обе молниеносно испарились. Простые советские люди вопросов не задают.

Я сидел в мягком кресле с книгой в руках, в костюме и нестриженный. На моих руках не было наручников. Через иллюминатор я видел проплывавшие далеко внизу леса и реки Западной Белоруссии. Завтра – ровно 30 лет, как по редким шоссейным дорогам двинулись отсюда на восток колонны немецких танков. Смотрю то в книгу, то в иллюминатор и не могу сосредоточиться – слишком много событий для человека, который был тщательно изолирован год с хвостиком.

После суда мое юридическое положение изменилось: из подсудимого я превратился в осужденного. Теперь я мог покупать в тюремном ларьке только на пять рублей в месяц и получать одну посылку в год, но зато получил право посылать ежемесячно два письма, получать письма теоретически без ограничения (КГБ имело фактическое право воровать эти же письма без ограничения) и даже право на получасовое свидание с Евой перед отправкой на этап.

Еще рано утром, когда нам выдали личные вещи и посадили в воронки, чтобы везти в аэропорт, я сразу же вытащил и прочел все письма Евы, которые складывали в мой чемодан, пока я не имел права на переписку. В письмах было много подтекста и очень тонких намеков, и сейчас мой мозг лихорадочно пытался все это расшифровать. Глаза, привыкшие видеть только однообразные стены тюремной камеры и тюремного дворика, засыпали мозг все новой информацией, которую он не мог переварить: красивая стюардесса в голубом аэрофлотовском костюме, белый снег облаков рядом с крыльями самолета и голубая бездна над ними, прошедший через салон пилот с оттопыривающимся задним карманом. А приняли все же меры, чтобы свидетели, среди которых Марк Дымшиц, не угнали случайно самолет далеко на юго-восток от Кишинева…

В Кишиневском аэропорту – реконструкция, и самолет садится на запасную посадочную полосу. Барков поднимается и торжественным голосом объявляет:

– Специальная группа работников ленинградского комитета государственной безопасности выполнила свое задание по доставке свидетелей в Кишинев.

И более прозаично добавляет: Гиля Израилевич, вы выходите первым, за вами Соломон Гиршевич.

Пассажиры главного салона уже давно вышли, теперь наша очередь; советским гражданам ни к чему видеть, как к самолетному трапу поткатывают "воронки". По той же причине в Ленинграде нас посадили задолго до общей посадки.

Прямо с воздушного корабля мы попадаем на земной бал, в здание Верховного суда Молдавской ССР на ул. Пирогова в Кишиневе. Я в Кишиневе впервые. Он отличается для меня, зэка, от остальных городов, в которые меня забрасывает этапная судьба, как один тюремный дворик от другого. В современных воронках нет окошечек, разгрузка происходит всегда в глубине тюремных дворов, рядом с помещением для приема этапов. Зэку никогда не объявляется, куда и по какому маршруту он этапируется. Так и путешествует он вслепую, пока какой-нибудь добренький конвойный солдат или старый опытный зэк не шепнет ему отгадку и не возникнет в голове точка на географической карте.

В здании суда меня сажают в одиночный бокс с маленьким открытым окошечком-форточкой. Здесь я буду ждать вызова в зал заседаний. Прямо перед окошечком, на стене, огромная карта мира. Все континенты и острова вырезаны из дерева, окрашены в разные цвета и висят на гвоздиках. Год я не видел географической карты. Жадные глаза сразу же скользнули на стык Азии и Африки – Дом был на месте. Поднялись в залитую красной краской одну шестую шарика, добежали до Финского залива. Вот оно – окно в Европу, прорубленное Петром Первым. Здесь я родился и вырос, но умирать буду там, Дома.

Подробно осматриваю карту и чувствую: что-то в ней не так. Между восточным побережьем Африки и Индией неправдоподобно пусто. Огромный океан и все. Но позвольте, ведь там что-то должно быть. Кажется, на уровне Кении, должен быть огромный остров. Мадагаскар. Где же он?

За мной уже пришли, мне уже надо убрать руки за спину и идти за солдатом, а глаза все еще бегают по карте в поисках пропавшего Мадагаскара. Неужели не найду? Нет, пропажа нашлась. Висит на гвоздике, к востоку от Австралии. По-видимому, Мадагаскар свалился со своего гвоздика в Индийском океане и не шибко грамотный служащий водрузил его на свободный гвоздик в океане Тихом.

Остров нашелся – стало легче на душе. Но сразу же появилась другая проблема, в глобальных масштабах более мелкая, но для меня убийственная – сваливались брюки.

Дело в том, что, несмотря на наш изменившийся статус, в Ленинграде нас еще не остригли и не выдали зэковскую одежду. Имея в распоряжении личные вещи, я решил попижонить в Кишиневе и надел свой синий костюм, в брюках которого, конечно же, не было ремня и даже веревочки. За год в тюрьме моя фигура подогналась под зэковский стандарт, и сейчас брюки сваливались. Идя по коридору за солдатом, я все время подтягивал их и с ужасом думал, что же будет в зале суда. Вот и двери в зал. Подтягиваю брюки как можно выше и вхожу.

Меня подводят к свидетельскому пульту. Председательствующий – маленький, толстенький Дмитрий Бордюжа, член Верховного суда Молдавской ССР, начинает задавать вопросы, сперва по отождествлению личности, потом – по существу дела. Очень быстро убеждаюсь, что Бордюжа довольно глуп и слаб как юрист. Но, по-видимому, он пронырлив и самозабвенно предан "старшему брату", а это главное, что требуется от национальных кадров на местах. Рядом с Бордюжей – два актера немого кино. Национально все сбалансировано: народный заседатель Козаку – молдаванин, хотя и Иван, народный заседатель Никита Сушков – русский. Главный обвинитель, прокурор Полуэктов, тоже русский. (Через несколько лет, когда наши ребята уже освободятся, Полуэктов займет одно из вакантных мест в Архипелаге за получение взятки. Пока же он сидит в роли главного обвинителя).

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*