Юрий Рудницкий - Сумерки
— Чего мне радоваться? А твой воевода и его тревоги ничуть меня не трогают. Одно меня удивляет — как вы сразу не поняли, зачем сюда приехал этот киевлянин.
— Я видел его всего два раза, но сразу раскусил. Видать, мечтает о пожаловании, о почёте, а может, даже о шляхетском гербе. А вы заставили его чистить сафьяновые сапоги, пусть весьма благородного, — тут Сташко поклонился молодому Юрше, — но далеко ещё не знаменитого боярича. Вот Скобенко и удрал, и я совсем не удивлюсь, если он объявится на тон стороне.
И молодой шляхтич указал на запад.
— Как это? — удивился Андрий.
— Очень просто. Король охотно берёт под своё покровительство каждого русина, который признаёт его власть. Станет такой Скобенко шляхтичем и когда-нибудь вернётся на Киевщину большим паном уже по милости короля, а не великого князя. И если королю понадобится на Киевщине поддержка, то он обопрётся не на Юршей, а на Скобенок, понятно?
— Не совсем.
И в самом деле, Андрийко вырос в стороне от великих событий и не разбирался в тонкостях политики Короны. Мечты о воссоздании великого княжества, о прежних вольностях народа заполняли всё его существо. Его юная душа резко отделяла границы между тьмой и светом; всё что не было добрым и справедливым, было злым и лживым. Стаи ко же впитывал в себя суждения пани Офки, её переписку с отцом — каштеляном, с канцлером, паном Бучадским или Кердеевичем и усваивал хоть и не всё, что видел и слышал, но многое. Он постепенно приучался уважать лишь те действия, которые являются звеньями какой— либо коварной игры, и к простейшей цели шёл обходными путями, а возвышенные чувства, в отличие от Андрийки, ему были чужды. На откровенное же признание товарища, что его не понимают, он лишь рассмеялся.
— Чудной ты, боярин, — сказал он, — живёшь среди русского народа, а не видишь нагайки над собственной спиной. Ты ведь знаешь, что покойный князь Витовт вместе с королём уничтожили все сильные княжества на востоке.
— Да.
— А для чего? Чтобы раздать земли всякой мелкоте, Воловичам и Ходкевичам на Киевщине, Сапегам или Зиновьевичам в Смоленщине, Боговитиным в Бресте, Илиничам в Могилёве, Хребтовичам, Нимировичам и многим другим. И всё в награду за то, что поддерживали панов, короля, великого князя, а не стремились к самостоятельности. От короля к ним текут милости, деньги, земля, привилеи, а в независимом государстве они стали бы холопствующими боярами разных там Острожских, Четвертинских, Несвижских, Друцких, Соколинских, Пронских, Жилинских, Збаражских, Вишневецких, Порытсккх, Носов, Гольшанских, Слуцких, Чарторыйских, Корецких, Заславских и прочих княжьих родов. Те паны вроде удравшего на запад Скобенки, а ты вроде тех князей. Теперь, надеюсь, ты уже…
— Ага, теперь я понял, — сказал Андрийко и с недоумением поглядел на товарища. Однако как ни удивился Андрийко, но в сердце закрался страх, даже отвращение к Сташко, отвращение, которое чувствует каждый человек при виде змеи или прокажённого. И Андрийко невольно отдалился от приятеля и увлёкся рыцарскими упражнениями под руководством самого Юрши, либо его старого мечника Саввы. Сташко попытался было вступить с ним в единоборство, однако тут же выяснилось, что Андрийко справился бы с десятком таких, как Сташко. Необычайная сила молодого боярича проявилась тут на людях впервые. Он объезжал на ристалище лошадей, упражнялся в метании ратища, в поединке копьями, длинными и короткими мечами, топорами и стрельбе из лука. Мускулы Андрийки, казалось, только и ждали умелого руководства, стали наливаться, твердеть, превращаться в стальные. Необычайной красоты доспехи воронёной стали, которые покойный боярин Юрша получил в дар от австрийского герцога Леопольда, слишком для Андрийки просторные при отъезде из Руды, теперь становились впору. В стальных латах было трудно двигаться, но старый Савва научил юношу, как нужно с ними обращаться. Перво-наперво он надел на него шлем с наличником, а когда тот привык к этой тяжести, Савва прибавил ещё нашейник, потом нагрудник и наплечники. Через месяц, в начале января, Андрийко стал надевать и верхние доспехи, наголенники и набрюшник и учился защищаться тяжёлым кованым щитом. Юноша-богатырь надевал полное вооружение и не снимал его целыми днями. Его свежее, румяное, словно девичье, лицо осунулось, но тем яснее проступили полные достоинства и даже суровости черты рода Юршей.
Кроме того, у Андрийки появилось и другое занятие.
Монах Ерофей, обычно писавший воеводе грамоты, возвращаясь вечером в сочельник из города домой, посколъзнулся на мосту и покалечил себе руки — правую сломал, а левую вывихнул. И хотя старый Савва и был опытным костоправом, осмотрев больного, он только покачал головой.
— Ты, брат, хоть и выздоровеешь, — сказал он, — но грамоты не напишешь, потому что не удержишь в руке ни чаши, ни пера.
А в ту пору приходилось посылать много писем и грамот, и воеводе доставило это немало хлопот. Грамотных людей, правда, было не так уже мало, на Руси каждый поп, дьяк, да и большинство бояр умели читать. Многие кое-как могли подписать своё имя или переписать из книги молитву. Но мало кто знал грамоту настолько, чтобы толково и ясно выразить в письменной форме свою мысль, или написать под диктовку, или хотя бы даже с образца. В том числе и сам Юрша, потому целых два дня он повсюду разыскивал писаря для своей канцелярии. В городе нашлись бы, конечно, грамотные чужестранцы, готовые послужить воеводе, но как можно было поверить им тайны. И вот недавно учившийся Андрийко взял в руку перо и после нескольких попыток написал вполне понятно и чётко письмо великому князю о восстании мужиков в Ратновской волости. Воевода остался доволен своим помощником. А новый писарь знакомился с многими людьми, с их делами, учился оценивать события, словом, созревал с каждым днём.
А Сташко, с тех пор как Андрийко стал писарем воеводы, всё чаще и чаще появлялся на ристалище и даже сам брался за копьё или лук. Лучник он был хороший, но сравниться с Андрийкой не мог. Однако паж не скупился на похвалы и рассказывал сопернику, как восторгается его силой и ловкостью старостиха, якобы не раз наблюдавшая за их поединками из окон своих покоев. Андрийко не обращал особого внимания на эти похвалы, но всё-таки они способствовали сближению юношей. Как-то Сташко попросил товарища научить его боевым приёмам, с тем что он научит его рыцарским обычаям и манерам. И с той поры они встречались каждый день.
На крещение готовилось большое веселье. После водосвятия воевода велел посыпать песком часть ристалища и вывести нескольких лошадей, чтобы молодые бояричи, разбежавшись, прыгали через них в полном вооружении с небольшого помоста — трамплина. Победителям присуждались награды — дорогой дамасский меч, нюренбергская нашейница с коваными украшениями, наплечники с львиными головами и драгоценная серебряная чара работы греческих мастеров. Кроме того, воевода пообещал ещё сотшо киевских стрел тому, кто лучше всех сумеет орудовать ручным арбалетом.
Воевода устроил игрища с целью привлечь волынских панов на сторону великого князя, как это ему уже удалось с галнцкими и холмскими мужиками. Свидригайла пока поддерживали только княжеские роды — Острожские, Сокольские, Курцевичи, Головцы, Мосальские, Буремские, Кроиотки, Велицкие, Ружинские. Люди низшего стану пошли в дружины князей, а паны, то есть разбогатевшие пожалованиями люди высшего стану, не пожелали объединиться с князьями, поскольку считали себя знатнее простых бояр, ни с боярами, поскольку те были служилыми, а богатые вельможи не считали себя таковыми. Однако Юрша понимал, что они безотказно откликнутся на зов воеводы великого князя и потому пригласил их в Луцк на рыцарские игрища. Поначалу Юрша думал устроить настоящий турнир, но время года было позднее. К тому же русское боярство неохотно проливало кровь ради забавы и косо смотрело на западные выдумки, свидетелями которых они часто были в Вильне и Троках. На крещение прибыли двое Загоровских, Семашко, старый Монтовт, потом Чапличи, Козинские, Гулевичи и, наконец, трое Бабинских и двое Кирдеев, последние, имея польские гербы, считали себя в какой-то степени выше прочих бояр. Заехал, услыхав случайно в Бресте о луцких игрищах, и молодой киевский боярин Горностай.
Перед воротами палат установили скамьи для гостей, городовая рать окружила майдан, оставив место для игрищ. Всем заправлял старый Савва, а присуждать награду взялся старый Монтовт. Женщин не было, боярским жёнам представлялось, что ехать к холостому воеводе неловко.
В прыжках, казалось, взял верх молодой Прокоп Бабинский. Одним махом перескочил он через трёх, поставленных в ряд, лошадей. Заиграли трубы в честь удальца, однако молодой Горностай и шляхтич Иван Кирдей, собравшись с силами, последовали примеру Прокопа. Тот рассердился, покраснел и велел привести четвёртого коня. Коня привели и поставили рядом со стоявшими. Прокоп прыгнул, но зацепился ногой за четвёртого и растянулся на песке. В толпе засмеялись, но старый Савва утихомирил весельчаков, заметив:
