Георгий Гулиа - Ганнибал, сын Гамилькара
Жрец упал на колени. Слезы текли по его щекам. Хотел было сказать что-то, да не мог: в горле застрял ком.
Командующий брезгливо отвел глаза в сторону, он тяжело дышал и не знал, куда девать руки – то ли их за спину убрать, то ли на груди скрестить. Понемногу он задышал спокойнее. Спросил, не глядя на жреца;
– Где он?
– Недалеко. За холмом.
– Заболел, что ли?
– Третьего дня. Его лихорадило.
– С чего это?
– Внутренний жар, господин великий.
– А откуда жар?
– Победила желчь, господин великий. Вода отступила от сердца, и тут занялся внутренний жар.
– Да, – проговорил Ганнибал, – это похоже на правду. Веди меня к нему!
Жрец приподнялся и не разгибаясь пропустил вперед командующего.
– Сюда, по этой тропинке, господин великий, – сказал он.
Впереди и сзади Ганнибала уже шагала личная охрана – тяжеловооруженные гвардейцы. Тропинка была узкая, не топкая. Она вела к холму, поросшему кустарником, огибала его. При лунном свете она выглядела так, точно ее посыпали бледно-розовым мелко битым кирпичом.
– Здесь он, – проговорил жрец, склонившись в три погибели.
В двух шагах по левую руку блеснул теплый огонек, показалась островерхая палатка, чужеродная на фоне дикой поросли.
Резким движением Ганнибал откинул полог и вошел в палатку. Осмотрелся – где он?.. В глубине – окруженная неяркими светильниками широкая постель.
– Оставьте нас, – буркнул командующий.
– Это ты? – раздалось из постели.
– Миркан, ты решил болеть? – участливо спросил командующий, присаживаясь на краю постели, устланной шкурами телят. На лицо его падал оранжевый свет ближнего светильника, сладко коптившего деревянным маслом, и старик выглядел отлитым из бронзы.
Больной ладонью защитил глаза от света.
– Значит, ты? – произнес он.
– Я, Миркан… Что с тобой?
– Ничего особенного, господин великий… Просто всему есть конец…
– Как? – испугался Ганнибал. – О чем ты, Миркан?
– О себе, разумеется… Читал я в одной умной вавилонской книге, что человек может и должен жить дольше черепахи…
– Черепахи? – брезгливо спросил командующий. – Это которая ползает, когда надо бежать? На брюхе ползает…
– Да, – произнес старик, – дольше этой самой черепахи. Но вот беда: не может человек ползать. Он бьет нетерпеливо копытами, точно конь. Тебе нет еще и тридцати, а я прожил чуть ли не трижды тридцать… Это немало, господин великий…
Ганнибал мрачно уставился в леопардовую шкуру под ногами. И внимательно слушал Миркана Белого.
– Я пил снадобья, приготовленные на диком меду, сваренные вместе с диким орехом и желчью телки. Я пил это целительное снадобье в тот час, который предписывали египетские врачеватели глубокой древности. Я это делал, точно соблюдая все их предписания, все их советы. Ты вправе спросить: Миркан, почему ты так дорожишь своей жизнью?..
Старик замолчал. А Ганнибал ждал продолжения его речи.
– Спроси же, господин великий.
– Что спросить, Миркан?
– Почему я хочу жить…
– Ах да! – Ганнибал махнул рукой, словно бы упрекая себя за непонятливость. – Так вот, Миркан: почему ты дорожишь своей жизнью?
– Отвечу, господин великий… – Старик протянул костлявую пожелтевшую руку к кувшинчику. Выпил снадобье. – Дело простое… Не хотел оставаться во льдах. Надо было многое терпеть, чтобы не умереть. Я должен был жить, чтобы не унывали другие и прошли сквозь снега…
И снова замолчал… Дышал тяжело, прерывисто, будто в гору взбирался. Ганнибал взял его руку в свою – она была холодная. «Просто озяб», – решил командующий. Бережно положил ее под шкуру, укрыл ее, чтобы потеплела, ибо это был еще не смертный холод. Это была старческая зябкость…
– Послушай, Миркан…
Старик повернул к нему голову.
– Ты меня хорошо слышишь?
– Хорошо.
– Я знаю: ты все разумеешь. Ты очень мудрый. И у меня к тебе одна просьба. Одна-единственная…
В голосе командующего зазвучали нотки предельного волнения. Волновался человек, который никогда не волновался. То есть никто не замечал его волнения, чувства его оставались в глубине его души и редко прорывались наружу. Только гнев имел право покидать те таинственные глубины. И гнева своего, если гневался, никогда не скрывал: пусть узнают те, которым он предназначался.
Старик снова поднес к губам заветный кувшинчик.
– Миркан, сделай все, призови на помощь всех богов, чтобы выздороветь и показаться моим воинам. Многие из них уже погибли в этих болотах. Я говорю: они погибли по глупости, по своей вине. И с них по справедливости надо бы взыскать, но их нет в живых. А что возьмешь с мертвого? Ты должен жить, Миркан! Сделай для этого все! Ты меня слышишь?
И откуда-то, с опозданием, словно со дна колодца донеслось хрипловатое:
– Слышу…
– Мне, Миркан, очень нужна твоя жизнь сейчас. Как никогда. Дело идет – страшно сказать! – о жизни или смерти нашей. Нет, не о моей или твоей, но всего Карфагена. Этим могут рисковать они, в Карфагене, а я не могу. Мне слишком многое завещано отцом моим Гамилькаром…
– Знаю, знаю, господин великий…
– Так ты выполнишь мою просьбу? – Голос командующего дрогнул.
– Какую, господин великий?
– Не умирай.
– Как? – Старик попытался привстать, но рухнул на подушку – пуховую, в два раза больше обычной. И почти утонул в ней.
– Вот так! – Ганнибал становился нетерпеливым. – Я должен дать сражение. Может быть, на берегу Тразименского озера. Понимаешь? Это будет последнее большое сражение. Представь тебе, что остается до Рима. Мы спустимся по долине Тибра и вонзим кинжал в сердце мерзкой державы. Мы же совсем рядом! До Рима рукой подать! Нужно одно сражение. – Ганнибал воодушевился. – Пусть Фламиний ведет свои легионы к озеру. Я только этого и жду. Я сам выберу место для боя. Я покажу римлянам нечто, и им станет жарко. Так жарко, что нам останется только одно: шагать парадным маршем до Рима. По моим сведениям, Фламинию посланы подкрепления. Гней Сервилий Гемин хочет помочь ему? На здоровье! Пусть шлет сюда легионы. У нас достаточно рук, чтобы перемолоть и его легионы. Побольше бы сюда римлян! Не скоро отыщется место более подходящее для римских могил, чем это Тразименское озеро! Я это предвижу, и у меня чешутся руки. И ты должен быть свидетелем всего этого, ты своей жизнью должен воодушевлять моих воинов, а не удручать их своей бесполезной смертью в столь неподходящий час. Понял меня?
Ганнибал присмотрелся к старику. Что с ним? Миркан был мертв. Командующий обращал свою речь к покойнику.
– Не к месту! Не вовремя! – проговорил Ганнибал. И, немного подумав, хлопнул в ладоши. В палатку вбежал начальник телохранителей. – Подойди ко мне. – Ганнибал сделал паузу. – Есть у тебя четверо доверенных лиц?
– Есть, великий господин.
– Возьми долбленку, своих четырех друзей, выйди на середину болота, что недалеко от нас, и аккуратно погрузи тело…
– Тело? – испуганно вопросил начальник телохранителей, могучий чернобородый ливиец.
– Ушел от нас Миркан Белый, Миркан Великий, – торжественно объявил ливийцу Ганнибал. – А он так жаждал увидеть нашу близкую победу над Римом.
Ливиец подошел к постели.
– Не дышит, – сказал он. – А как живой.
– Он умер только что.
– Когда хоронить?
– Когда вокруг не будет ни души. Ни единой души, ни единого глаза. Отвечаешь головой.
– Если спросят, куда девался Миркан Великий?..
– Он ушел вперед. К Риму. Понял?
– Понял, господин великий.
Ливиец покинул палатку и вскоре вернулся:
– Никого. Все спят. Только звезды в небе.
– Где долбленка?
– Она у подножья холма. Совсем рядом.
– Действуй! Я постою. Погляжу на вас, на болото.
Ночь была красивая: красиво светилась луна, красиво мерцали звезды, даже прохлада казалась приятной. Худо было одно: зловонные испарения от болот.
Разумеется, Миркан не выдержал – они убили его раньше времени. А впрочем, что значит раньше или позже? Кто это может определить?..
Ливиец со своими товарищами действовали с великой поспешностью. Они вынесли завернутое в шкуры тело Миркана Белого, живо раздобыли камней, их тоже завернули в шкуры вместе со стариком. Спустили долбленку на болотную жижу, погрузили покойного и поплыли к середине болота, выгребая жижу лопатообразным веслом.
Вот они удалились на порядочное расстояние. Они почти не заметны в ночной мгле. Только луна порой высвечивает тугие всплески водянистой тины.
Ганнибал до конца наблюдал за тем, как хоронили Миркана Белого. Жаль было старика: он был подспорьем в мгновения душевного разлада, который случается со всяким смертным, в том числе и с вождем…
Вот уж долбленка плывет обратно. Уже ясно различимы взмахи весла. Различимы долбленка и люди на ней…
Жить, чтобы любить
Бармокар увел своего друга в пустынную местность. Пугливо озираясь, остановился возле небольшой возвышенности. И тихо сказал:
