Станислав Десятсков - Генерал-фельдмаршал Голицын
Первоначально Петр и его советники хотели идти на Неву и захватить там шведские крепости Нотебург и Ниеншанц, возвернуть Ингрию и Корелу и отрезать шведские войска в Финляндии от гарнизонов в Эстляндии и Ливонии[24].
Поддерживал это направление и саксонский посланник, по происхождению ливонский дворянин, бывший подданный Швеции Иоганн фон Паткуль. Не для того он бунтовал против шведского короля, чтобы Эстляндию и Ливонию вместо шведов захватили московиты. Эти провинции и Паткуль, и поддерживающие его немецкие бароны в Ливонии хотели отдать под легкую власть короля Августа, при которой остзейское дворянство чувствовало бы себя столь же вольготно, как польская шляхта в Речи Посполитой.
Паткуль все уши прожужжал королю Августу, что в главном городе Лифляндии, Риге, составлен заговор баронов-немцев, и если король совершит на новый год внезапное нападение на Ригу, то заговорщики откроют перед ним ворота. Саксонцы по приказу короля Августа появились под стенами Риги в январе 1700 года, но то ли никаких заговорщиков в Риге не оказалось, то ли всех их арестовал шведский комендант, но так или иначе никто не открыл ворота в город саксонскому генералу Флемингу. Пришлось начать осаду Риги по всем правилам.
Однако осада велась медленно, поскольку король Август продолжал пребывать в Дрездене, увлекаясь охотой и своей новой фавориткой, блистательной Авророй фон Кенигсмарк, да и сам командующий саксонской армией, красавец Флеминг, отбыл ко двору, рассчитывая на балах завоевать руку и сердце дочки такого знатного пана, как литовский гетман Сапега.
Когда Август прибыл наконец под Ригу, он увидел, что осадные работы совсем не продвинулись. Правда, прямым штурмом саксонцы взяли маленькую крепостцу Динамюнде, запиравшую устье Западной Двины, но дальнейших успехов не было. Между тем из Швеции приходили вести, что молодой шведский король Карл XII, узнав о войне, сразу покончил со своими охотничьими забавами, собрал 20-тысячное вооруженное и обученное войско и собрался заняться достойной его охотой на королей Дании и Речи Посполитой. И еще неизвестно было, на кого швед поначалу бросится — на саксонцев или датчан.
Помощи от самой Речи Посполитой Август II никакой не получил, поскольку сенат шляхетской республики отказывался присоединиться к войне своего короля и тот вел ее как саксонский кюрфюрст, так что единственную помощь Август мог получить только от Москвы. Но для этого надобно было подтянуть русскую армию поближе к Прибалтике, а не дать ей увязнуть в карельских болотах и топях. К тому же советники Августа поняли, что гоняться за московитами по болотам Карелии и Ингрии горячий шведский король все равно не станет, а вот ежели царь со своим войском окажется у Нарвы, то неизвестно еще, на кого сперва обрушатся шведы — на саксонцев или русских?
Поэтому новый саксонский посол в Москве, генерал Ланген, прибывший с известием о взятии Динамюнде, в отличие от Паткуля, стал сразу зазывать Петра под Нарву, указывая, что в этом случае двум армиям, русской и саксонской, друг другу способно будет помогать.
Чтобы не потерять союзника, Петр и согласился с Лангеном, что первый удар будет нанесен по Нарве.
И вот на другой день после получения в Москве известия о Константинопольском мире с турками русская армия 19 августа 1700 года выступила к Нарве. Дороги оказались поздними и трудными. Уже под Новгородом начались дожди, и полкам дивизий Автонома Головина и Адама Венде пришлось буквально плыть по новгородским трясинам.
— Сии трясины в свое время даже хана Батыя остановили, и татары не дошли до Новгорода, повернули, а мы премся вперед, прямо на осеннюю непогоду! — сердито рычал полковой адъютант Павел Бартенев, получивший за 2-й Азов чин поручика и месивший теперь грязь рядом со своим новоиспеченным майором — Михаилом Голицыным.
На своего начальника он смотрел не без ухмылки — в других батальонах как должно — все офицеры едут верхом, а наш герой месит грязь вместе с солдатами! К чему сие? Но Михайло видел одобрительные взгляды своих солдат и, прихрамывая, упрямо проделал весь путь до Нарвы в пешем строю.
* * *Первыми к Нарве вышли стрелецкие полки князя Трубецкого, еще до войны ставшие гарнизонами в Новгороде и Пскове, и дворянское конное пятитысячное ополчение под водительством Шереметева.
Борис Петрович чувствовал себя после поездки на Мальту несколько уязвленным холодной встречей в Москве. Хотя царь и одобрил все его дипломатические виктории и особливо получение Мальтийского креста и звания кавалера Мальтийского ордена, но при дворе Шереметева не оставил, а опять отправил в глухомань, в ненавистный уже Белгород грозить оттуда туркам, охранять рубеж от набегов крымцев. Наособицу задело Шереметева, что его не привлекли и к созданию новой регулярной армии, словно навечно оставив генералом старого строя.
Правда, характер Борис Петрович имел добродушный и нрав отходчивый и сразу принялся не столько за командование Белгородским разрядом (и что им командовать, ежели после Азовских походов все солдаты разбрелись по своим хуторам и собирали их на смотр раз в год по частям), сколько за свои богатые вотчины.
И то сказать, поездка на Мальту обошлась дорогонько, и надо было поправлять дело. И пока Петр I казнил стрельцов, строил в Воронеже флот, плавал с эскадрой под Керчь, Борис Петрович занимался наведением порядка: сбором недоимков с крепостных, переменой приказчиков и разведением баранов новой породы. Несколько таких длинношерстных баранов Борис Петрович приобрел по пути с Мальты в Неаполитанском королевстве. Бараны были породы мериносы и давали шерсти втрое супротив наших. Шереметев с вдохновением разводил их теперь в своей огромной слободе Борисовне, лежавшей неподалеку от Белгорода. Приобрел он Борисовну по случаю. Земли здесь были тучные, степные, но сама слобода поначалу стояла почти безлюдной. Мужики боялись здесь селиться, опасаясь лихих татарских наездов. Борис Петрович прикрыл Борисовну постоянным гарнизоном, вывел на тучные земли крепостных из своих подмосковных вотчин, освободил их на два года от всяких податей, и скоро Борисовна разрослась, зазеленела, и население ее составляло уже тысячу душ. Борис Петрович построил здесь каменный дом по образцу польских фольварков завел конный завод, стал закупать лошадей и у казаков, и у степняков-татар, посылая за скакунами в Польшу и Молдавию. Всем было ведомо, что он завзятый охотник, и лучший Подарок боярину — добрый конь. Посему и назначил царь Бориса Петровича командовать в начале нарвской кампании конным дворянским ополчением. Конечно, Петр определил Шереметева командовать дворянской конницей не только за любовь боярина к лошадям, но и прекрасно зная, что спесивым дворянам будет лестно служить под началом столь знатного и родовитого воеводы, а не какого-то случайного выскочки.
Сам Борис Петрович отнесся к своему новому назначению двояко. С одной стороны, ему было лестно, что о нем в Москве не совсем забыли, коль позвали в новый поход, а с другой — собирался он под Нарву неохотно — приходилось ведь отрываться от выгодных хозяйственных дед. Да и возраст у боярина был уже почтенный, почти пятьдесят годков стукнуло. Не радовало Шереметева и то, что опять ему не дали в команду полки регулярного строя, а сколь ненадежно в боях дворянское ополчение, он видел уже в Черной долине во втором Крымском походе.
Потому с большим недоверием боярин взирал на спускающиеся к реке Нарова дворянские сотни. Опять сами-то помещики гарцевали на резвых аргамаках, а вот их холопы восседали на мужицких клячах и вооружены кто чем горазд: в прадедовских кольчугах, с тупыми саблями и татарскими луками — саадаками.
— Приказано тебе, боярин, государем идти с конницей к Везенбергу, искать там неприятеля, осведомляться о шведском Каролусе, где он пребывает! — встретил Шереметева Юрий Трубецкой, стрельцы и солдаты которого сооружали уже мост через реку Нарову.
— …На то воля царская! — закончил Трубецкой. — А пока прошу, боярин, в мой шатер откушать чем Бог послал!
За столом у Трубецкого цветником был уставлен походный стол: телячьи языки, аршинные колбасы, копченые гуси и куры, моченые яблоки и соленые грибы — все из запасов богатого хозяйства князя на Новгородчине.
Выпили и настоянной на травах домашней же водочки за царя Петра Алексеевича и успех его нового начинания. Крякнули и истово перекрестились.
— Даты не опасайся шведа-то, Борис Петрович. Чаю, в Везенберге его нет. Каролус, по слухам, еще за морем в Дании воюет! — утешил Трубецкой боярина.
— И пусть его воюет! — развеселился и Шереметев.
В тот самый час, когда бояре пили водочку под стенами Нарвы, шведский король со своим двадцатитысячным войском внезапно высадился у стен датской столицы Копенгагена. Десант прикрывал не только шведский флот, но и соединившиеся с ним английская и голландская эскадры. Поддержав Швецию, английский король Вильгельм III рассчитывал быстрой шведской победой закончить Северную войну и оторвать Карла XII от постоянного союза с Францией. Датский флот укрылся в гавани Копенгагена, не решившись дать баталию втрое большему неприятелю. Копенгаген оказался отрезанным от датской армии, брошенной на завоевание Голштинии[25]. Королю Фредерику, запертому в своей столице с малым гарнизоном, ничего не оставалось, как заключить со шведами скорый мир в Травёндале. По мирному договору Фредерик отказывался от всех притязаний на Голштинию и южную шведскую провинцию Сконе и выплачивал шведам изрядную контрибуцию. Так одним ударом, почти без выстрела, Карл XII одержал великую викторию и вывел Данию из войны.
