Владимир Грусланов - По дорогам прошлого
Заметалась польская шляхта. Не выдержала соседняя, Третья армия белопольских захватчиков, поползла назад, сначала тихо, медленно, огрызаясь, а потом, заслышав у себя в тылу грохочущие пушки конников, покатилась, побежала, бросая винтовки, пулеметы, зарядные ящики и орудия.
— Смеялись над Конной Буденного, гады! — кричали разъяренные рубкой конармейцы. — «Москали на одрах плетутся», — говорили. Ничего, свое получите. Мы вас научим уважать Конную Буденного!
Не стало Третьей армии пана Пилсудского — президента шляхетской Польши.
Не выдержала и Шестая его армия. Начала отходить. День, другой — медленно, отбиваясь, а потом — пошла, покатилась…
А Первая конная неслась и неслась вперед.
Новоград-Волынский… Ровно… Дубно…
Полк Симаченки, песчинка в грозном движении Конной, мчался стремительно вместе с нею, оставляя позади себя села, деревни и города.
«Мы идем вперед для освобождения крестьянина-труженика от польского пана. Наша война есть война освободительная», — читал Симаченко своим бойцам письмо командующего фронтом.
Конники свято исполняли этот завет. Зато и встречали их люди повсюду как родных и близких.
А еще недели через три, в самый разгар августа, буденовцы остановились у Львова.
Поблизости от богатого фольварка[7], километрах в тридцати от города, расположился на отдых полк Симаченки.
В небольшой речушке, у мельницы, бойцы купали лошадей.
Неподалеку тянулось поле ржи, испещренное синими точками васильков.
— Ишь кивают как, словно здороваются! — ухмыльнулся Зражень, указывая товарищам на ржаное поле. — Будто на Кубани у нас, до чего хорошо!
Он нарвал букетик васильков. Два-три цветка неумело засунул за петличку гимнастерки у расстегнутого ворота. Остальные застенчиво протянул командиру.
— Возьми, Владимир Иваныч! Будто глаза дивчины: синесеньки да гарнесеньки! — сказал он.
Командир взял букетик и с благодарностью взглянул на запевалу.
У края поля стояла тачанка. Из тех, что вошла в песню: «Эх, тачанка-ростовчанка, наша гордость и краса! Пулеметная тачанка, все четыре колеса!» Сбоку курносо выглядывал пулемет.
Положив цветы на кожух пулемета, Симаченко сказал с ласковой усмешкой:
— Давай зови, запевала, ребят. Дело есть!
Скоро на дороге у тачанки собрались конники.
Симаченко взгромоздился на тачанку, помахивая над головой газетой.
— Тихо, братки, тихо! — успокаивал он шумевших бойцов. — Хочу поздравить вас! Запоздали, правду сказать, известия. Да лучше поздно, чем никогда.
Командир развернул «Красного кавалериста».
— Известие первое! — крикнул он громко, чтобы все слышали. — От десятого июня. Из Баку. От товарища Орджоникидзе.
Бойцы молчали. Было тихо. На знойном безоблачном небе сияло солнце. Внизу бесшумно кланялась рожь, кивали головками васильки. Высоко в небесной синеве мелькнул жаворонок, пропел короткую песню и исчез.
«С восхищением следим за боевыми действиями нашей славной Конной армии. Поздравляю с первым успехом. Крепко целую дорогих Буденного и Ворошилова.
Г. К. Орджоникидзе», — прочитал командир.
— Ура! — пронеслось над полем.
— Теперь второе и главное! — мотнул Симаченко головой, поправляя кубанку. — Тоже с задержкой! По причине нашего с вами быстрого продвижения.
Бойцы засмеялись.
— Телеграмма! — громко читал Симаченко. — «Командарму Первой конной товарищу Буденному. Члену Реввоенсовета Первой конной товарищу Ворошилову от Бакинского Совета рабочих, красноармейских и матросских депутатов. Девятое июля тысяча девятьсот двадцатого года. — Симаченко оглядел бойцов. Те насторожились, ждали, что будет дальше. — Узнав о вашей первой блестящей победе над польской шляхтой, бакинский пролетариат поручил мне передать братский привет славной Конной армии и вручить товарищам Буденному и Ворошилову… — Симаченко остановился, пряча в усах улыбку. Конники нетерпеливо переступали с ноги на ногу, — золотые кинжалы!» — закончил командир.
— Ура! Ура! Ура! — кричали конники, восторженно хлопая в ладоши и выкрикивая что-то не совсем уловимое, но очень доброжелательное.
— Да это, братцы, наш подарок! Не важно, что бакинцы поднесли! Наш, наш подарок! — кричал запевала Зражень.
— Понятно, наш! Мы первые придумали! — сказал, расплываясь в мальчишеской улыбке, длиннолицый боец.
— Кинжалы вручены по адресу! — успел выкрикнуть Симаченко.
Конники подхватили его на руки и с веселыми криками: «Качать, качать командира!» — подбросили высоко вверх.
ВСТРЕЧА ВО ЛЬВОВЕ
Осень тысяча девятьсот тридцать девятого года застала Владимира Измайлова за пределами Советского Союза.
Вместе с Отдельной кавалерийской дивизией Красной Армии он продвигался по Западной Украине и вскоре попал во Львов.
Измайлов бродил по улицам древнего города. Подолгу простаивал перед старинными зданиями, уносясь мыслями в те времена, когда первопечатник Иван Федоров пришел из Москвы в этот город.
Однажды Измайлов встретил на улице Львова человека с одной ногой. Инвалид с деревяшкой вместо второй ноги хорошо говорил по-русски, еще лучше — по-украински.
Измайлов разговорился с ним. Прошли в сквер и уселись на скамье против памятника польскому королю Яну Собескому.
Собеседник Измайлова назвался уроженцем города Злочева на Западной Украине, Карпом Ивановичем Трегубенко.
Он рассказал любопытную историю своей жизни, настолько интересную, что она навсегда врезалась в память Измайлова. Теперь, много лет спустя после этой встречи, он помнил ее так живо, как будто все произошло вчера.
— В тысяча девятьсот двадцатом году в Западную Украину вошли воины Красной Армии, — рассказывал Карп Иванович. — Они попали сюда, преследуя разбитых на советской земле интервентов-захватчиков, бело-поляков пана Пилсудского.
Впереди продвигалась конница Буденного.
— Грозное войско! — неслась по селам и городам панской Польши слава о мужественных, бесстрашных советских солдатах.
— Грозное войско! — осеняли себя крестом богобоязненные шляхтянки, шепча молитву деве Марии.
— Грозное войско! — заунывно звонили в костелах колокола.
— Грозное войско! — угрюмо говорили отступавшие через город польские солдаты-жолнеры.
Дошел черед и до Злочева.
На его улицах появились буденовцы. Злочевцы высыпали навстречу красноармейцам, разговаривавшим на одном с ними языке.
Среди бойцов — старые, бывалые служаки, участники войны тысяча девятьсот четырнадцатого — тысяча девятьсот семнадцатого годов, отличные кавалеристы — гусары и кирасиры, драгуны и уланы, лихие рубаки — казаки Дона, Кубани и Терека, просто рабочие и крестьяне, ушедшие в красную кавалерию по зову партии коммунистов: «Пролетарий, на коня!»
Об этом собеседник Измайлова узнал много позже, но и тогда уже он с интересом всматривался в яркое, красочное, самобытное советское воинство.
Всех поражала одежда буденовцев. Самая неожиданная.
Сдерживая разгоряченных коней, продвигались по пыльней дороге донцы в синих мундирах и шароварах с красными лампасами. Из-под лихо заломленных форменных фуражек с красными околышами и синим верхом рвались наружу нетерпеливые, как и их хозяева, черные, льняные, золотистые и охряно-рыжие чубы.
Вперемежку с донцами двигались кубанцы и терцы в черкесках черного, синего и серого сукна с заброшенными за спины белыми башлыками, в серых, черных и коричневых шапках-кубанках и папахах.
Потомки свободолюбивых запорожцев легко держались в седлах. Богато изукрашенные серебром и резной костью, а то и перламутром, их родовые сабли и кинжалы висели на тонких кавказской работы поясах, дополняя красочные боевые наряды.
Обыкновенные гражданские пиджачки и домотканые крестьянские штаны и рубахи — и тут же ярко-красные, синие и малиновые галифе с золотыми или серебряными галунами. Застиранные в походах, защитного цвета, линялые гимнастерки старого покроя и гимнастерки-буденовки с «разговорами» — нагрудными широкими петлицами, заимствованными из одеяния былинных богатырей, проносились вместе с малиновыми, желтыми и зелеными чекменями с серебряными с чернью газырями.
Башлыки, шапки, папахи, кубанки и картузы перемешались с матерчатыми шлемами с синими и красными звездами спереди.
Изредка над этим многообразием одеяния медленно проплывала, возвышаясь над всеми, черная косматая бурка с неправдоподобно широкими острыми плечами.
Злочев бурлил, кипел. Приход буденовцев взволновал жителей города. Особенно горячилось молодое поколение: рабочие, батраки с панских хуторов, школьники старших классов.
У дверей домов, где размещались командиры эскадронов и полков, толпились ребята, семнадцати-восемнадцати лет от роду. Они просили принять их в кавалерию. Вместе с Красной Армией бороться за свободу и счастье народов.
