Франтишек Кубка - Улыбка и слезы Палечка
— А мы тебя потом из темной на свежий воздух выведем да еще огонек запалим, чтоб тебе дорогу в ад видно было.
— Добрый человек, — ответил Ян, — я не люблю своего собственного жареного мяса, хотя большой любитель жареных цыплят. Поэтому, обещаю тебе больше не проповедовать на вашей земле и предпочту покинуть этот гостеприимный край, чем знакомиться с твоими поварскими талантами.
Он сказал это, так как увидел, что за чернецом следует целый отряд стражником с бургомистром во главе. Ян снял со своей шеи золотую цепь, подарок епископа Удальриха, и подал ее чернецу со словами:
— Возьми себе на память эту цепь с шеи живого человека, так как я знаю, что ты взял бы ее на память с шеи повешенного. Я уеду со своим слугой Матеем Брадыржем, а эта цепь пусть будет выкупом за мои речи. А вам, дорогие друзья, с которыми я так прекрасно провел ночь, вам пускай останутся на память эти золотые!
И он кинул в толпу целую горсть…
Пользуясь тем, что толпа вместе с чернецом, быстро спрятавшим золотую цепь под одеждой, накинулась на деньги, Палечек ушел. И вскоре вместе с Матеем Брадыржем выехал из Зальцбурга через южные ворота.
Ян смеялся, а Матей плакал. Он плакал о золоте, которое так безжалостно разбрасывал хозяин.
— У меня под руками золото растет, как трава под дождем, — утешал его Ян. — Одна травника увяла, другая вырастет!
Немало побродил Матей по белому свету, а такого веселого путешествия ему совершать еще не приходилось. Правда, природа здешняя не очень хороша — одни горы да скалы, мало нив, много лугов, мало людей. Но они добрые. Боязливые, правда, как и их стада в долинах, но приветливые, гостеприимные. На этих каменистых тропах и дорогах они видели много путников, направляющихся в Италию, — поэтому ласково встречали и красивого рыцаря с его слугой.
Дорога шла долинами рек, прорывающихся сквозь горы, вскипающих белой пеной, кишащих форелями. Ян вспомнил Боржека. И это воспоминание привело с собой образ Бланчи. В те ночи она снилась ему. А утром у него болела голова.
С севера на юг, глубокими долинами и цветущими лугами, на которых белели и желтели нарциссы, мимо деревянных сельских домиков с камнями на крыше, чтоб ее не сорвал вихрь, по лесам и болотам, ночуя в городишках — у священников, а на пастбищах — в пастушьих шалашах, ехали Ян и Матей в Италию. Подвигались медленно. Времени не жалели. На деньги Яна получали вдоволь еды и вина. Где не было мяса, были сыр и чистая вода. Долина сужалась, стесняя дыханье. Потом раздавалась вширь, лаская сердце зеленью лугов и богатством цветов, которые здесь, в горах, были те же, что и там, в родном краю, только крупней, сильней, мужественней оттого, что их хлещут бури и треплют вихри.
На высокогорной тропе, в двух днях езды от Зальцбурга, путников застиг среди летнего дня снегопад. Это доставило им удовольствие. Потом их промочило дождем. Они обрадовались и этому. Буря продержала их целую неделю в пастушьей избушке, высоко над дикой рекой. Они спали и ели, разговаривали с пастухом, причем Ян, беседуя с его коровами и овцами, провел время особенно весело. Пастух принял его за волшебника… Когда туман разошелся и луга, омытые, чистые, заулыбались из глубин освеженною зеленью, Ян и Матей простились с пастухом, который только из уважения к Яну согласился остричься и побриться у его слуги.
Потом был ряд дней пречистых, как лик богоматери. Горы благоухали смолой и тающим снегом. По скалам перекликались сурки, над головой кружили хищные птицы. Были ночи великого одиночества под звездами, когда путники разводили костер и засыпали у подножья необъятного утеса, между низкорослой сосной и седым мхом. А потом наступало утро со звонками стад, спавших где-то тут же поблизости, невидимых и неслышимых. У местных жителей были большие головы и горла, раздутые зобом. Руки и ноги их походили на крупные камни. Священники, служившие обедню в часовнях, стоящих тут с самого переселения народов, почти не умели читать и писать. Женщины, голенастые с короткими туловищами, хлопотали босиком в закопченных кухнях, где котелок распространял запах капусты. Грудь у них была плоская, высохшая. Дети, с волосами цвета соломы, голубоглазые, возились в мусорных ямах. Хаты в этих деревнях были низкие, пригнувшиеся, окна их — узкие и темные, дым выходил через отверстие в крыше.
Ян с Матеем Брадыржем достигли верхней точки перевала и остановились на самом водоразделе. Здесь они выспались под открытым небом, и утром на одеялах у них лежал иней. Пастух принес им крынку молока и букетик эдельвейсов. Они двинулись в долину.
Спуск длился восемь часов… Наконец они достигли поворота, за которым с изумлением увидели новый мир. С юга веяло теплом. На откосах лепились деревушки, будто ласточкины гнезда. Дома в них были из серого камня, с плоскими крышами, четырехгранные колокольни не имели острой вышки, сады окружены каменными оградами. Вместо коров паслись овцы. Вместо светловолосых людей ходили темноволосые.
Под вечер накануне праздничного дня, когда с ближайшей деревенской колокольни поплыли звуки «Ave»[74], похожие на звон колокольчиков, перед путниками открылось высохшее русло широкой горной реки — с дном, покрытым белыми голышами. А прямо перед собой, за горными склонами, на которых ютились первые виноградинки, они увидели в дальней дали слегка волнистую, обожженную солнцем и окрашенную в красное равнину земли обетованной, по которой сердце северянина тоскует, как по возлюбленной.
И глаза Яна наполнились слезами.
XVII
На Монте Сан Феличе, откуда было далеко видно итальянскую землю, с крепостями и городами по реке Адидже, путники остановились в начале августа. Небо, чистое, как колокол, синело над миром, погруженным в летний зной. Но здесь, высоко под небесами, веял непорочный ветер гор. Под этим веяньем зеленели пастбища и цвели смело и упорно, благоуханно и скромно удивительные альпийские растения.
На Монте Сан-Феличе Ян с Матеем переночевали у пастуха Антонио. Это был старик с длинной бородой и густыми белыми бровями. Глаза его, привыкшие к вихрям и морозам, глядели прямо и строго. Стадо, которое пас Антонио, принадлежало деревне Сан-Феличе. Антонио занимался пастьбой овец, коз и коров с семилетнего возраста. Он никогда не спускался в долину, никогда не видел епископского города Тренто, никогда не покидал своей грубо сколоченной хижины. В ней он провел детство и юность, сюда привел из деревни жену, бедную девушку, здесь она родила ему дочь Паолу. Крестным отцом ребенка был Беппо, батрак с мельницы. Здесь у Антонио умерла жена, здесь он состарился и стал мудрым возле своей красавицы дочери.
Деревня Сан-Феличе, некогда богатая сильными и храбрыми людьми, за последние годы пришла в упадок, оскудела. Кровная месть погубила всю ее молодежь.
За пятнадцать лет перед тем житель Сан-Феличе Бартоломео украл козла из стада мессера Бруно, кузнеца в соседней деревне Санта-Маргерита. На третью ночь молодые парни Санта-Маргериты напали на деревню Сан-Феличе, вошли в загон, где Бартоломео спрятал свою бородатую добычу, и забрали похищенное, а когда Бартоломео выбежал на козлиное верещанье, избили его так, что он через час истек кровью. Самый тяжелый удар, разорвавший низ живота, нанес ему кованым сапогом сын кузнеца Бруно — Лодовико.
Через неделю Лодовико был убит братом Бартоломео. Через две недели после этой кровавой мести кузнец Бруно уложил молотом Бартоломеева отца Бартоломео, которого подстерег на тропинке в скалах. Труп старика свалился в пропасть, а когда был найден, то оказалось, что лицо обглодали хищники. Тут приходский священник в Сан-Феличе и собрат его в Санта-Маргерите стали убедительно и настойчиво проповедовать отказ от кровавой мести.
— «Мне отмщение и аз воздам», — сказал господь, — говорил пастырь Сан-Феличе своим прихожанам, которые оставались глухи к его словам.
И на тот же самый текст произносил свои проповеди пастырь Санта-Маргериты, словно они оба сговорились. Но усердие их было подобно речному туману. Лишь на минуту задерживались их слова в головах верующих, а потом испарялись.
Правда, полгода на тропинках между Санта-Маргеритой и Сан-Феличе не попадалось мертвых тел. Но потом кузнец Бруно был убит племянником старого Бартоломео. Этот юноша любил молодого Бартоломео, из-за которого была пролита вся эта кровь, как родного брата. Похороны кузнеца Бруно на малом погосте среди скал, близ церкви святой Маргериты, дали повод к новому кровопролитию. Мужское население Санта-Маргериты, которое кузнецова вдова Биче угостила после похорон, набралось за ее печальным столом отваги и, направившись в Сан-Феличе, по дороге разогнало стадо старого Антонио. Кроме того, они в его присутствии изжарили на вертело барана, принадлежавшего сестре священника церкви святого Феликса. Потом, уже ночью, пошатываясь, двинулись к Сан-Феличе, вытащили из постелей Бартоломеева племянника и отца его Лоренцо и забили обоих насмерть попросту кулаками.
