Этон Цезарь Корти - Любовь императора: Франц Иосиф
В семь часов утра 19 июля Деак получает аудиенцию у императора. Гость тайком, под именем адвоката Ференци — что красноречиво свидетельствует о роли чтицы Её величества — остановился в самой огромной гостинице «Хазен» в Мейдлинге и подъезжает к Хофбургу в кабриолете. «Мы обстоятельно и откровенно говорили целый час обо всех возможностях, какие только могли предположить, — сообщает Франц Иосиф жене. — Я никогда не видел его таким спокойным и прямым. Он гораздо яснее представляет себе ситуацию, нежели А., и в значительно большей степени учитывает интересы остальной монархии. Впрочем, с его слов у меня составилось то же впечатление, что и со слов А... Деак внушил мне огромное уважение своей честностью, откровенностью и приверженностью династии и укрепил меня в моём убеждении, что, не случись эта злополучная война, я довольно скоро достиг бы соглашения с ландтагом на избранном пути. Этому человеку, правда, недостаёт мужества, решительности и выдержки в несчастье. С А. он вовсе не пожелал встречаться и в одиннадцать часов уехал так же скрытно. Сегодня я опять собираюсь побеседовать с А., чтобы не дать прерваться переговорам, поскольку как только внешняя ситуация разрешится, с ним вместе можно будет кое-что сделать. А теперь я вынужден заканчивать письмо — меня ждут дела. Прощай, моя Зизи. Обнимаю тебя и детей. Безгранично любящий тебя Франц».
Пруссаки между тем продвигаются всё дальше. 18 июля король Вильгельм[45] перенёс свою ставку в Никольсбург, и из Вены уже можно заметить бивачные костры прусских войск. Франц Иосиф надеется на успех начавшихся переговоров о заключении перемирия и со страхом следит за их ходом. Заботит его и здоровье жены, которая «становится ему всё ближе». Он рассчитывает, что, как только наступит перемирие, императрица с детьми сможет вернуться в Ишль, и ему, может быть, удастся приезжать к ним. «Потому что, — пишет ей император, подписывающий своё письмо «Твой бедный малыш»,— ...и мне день-другой отдохнуть не помешает».
Тем временем перемирие достигнуто, и начинаются консультации об условиях заключения мира. «Переговоры будут нелёгкими, — говорит Франц Иосиф, — ибо король, как утверждают, больше всех опьянён военным успехом... Да будет на то благоволение Господа, потому что, принимая во внимания состояние Северной армии и понесённые поражения, рассчитывать на продолжение борьбы не приходится». Франц Иосиф соглашается, что в Венгрии нужны перемены, но что-то менять он намерен только тогда, когда наступит мир. Не следует форсировать события, вопрос о государственных правах Венгрии необходимо решать с оглядкой на остальные части монархии.
Между тем Елизавета, вновь чувствуя себя не совсем здоровой, велела вызвать из Офена домашнего врача своих родителей, гофрата Фишера. Это радует и успокаивает Франца Иосифа. «Я так боюсь за тебя, — пишет он жене, — и надеюсь только, что в случае продления перемирия или заключения мира ты окончательно поправишься на горном воздухе... Как бы то ни было, из состава Германии мы выйдем полностью, потребуют этого или нет, и по опыту, который мы приобрели с нашими любезными немецкими союзниками, я считаю это счастьем для Австрии».
Франц Иосиф глубоко тронут тем, что Елизавета по-прежнему прилежно ведёт переписку с ним, и он буквально сгорает от стыда, когда в какой-нибудь день, как, например, 24 июля, не сумел написать жене, и униженно просит у неё прощения. Несмотря на все несчастья, которые обрушились на него и на его страну, Франц Иосиф физически остался совершенно здоровым. «Нередко я сам удивляюсь, — признается он, — как смог пережить подобные события и такую череду несчастий так спокойно, ничуть не повредив своему здоровью».
До сих пор император не решался советовать Елизавете покинуть с детьми Офен. Но 26 июля подписаны временные решения о мире, неприятель больше не угрожает Вене, и первая мысль Франца Иосифа — увидеть жену. «Сейчас у меня к тебе огромная просьба, — пишет он ей 28 июля, — если бы ты сумела приехать ко мне! Я пока никак не могу уехать отсюда, а мне так бы хотелось к вам... Я так тоскую по тебе, а может быть, и тебе будет приятно увидеть меня в столь трудное время. Детей ты могла бы пока оставить... Твой приезд был бы огромным утешением для меня... Пруссаки оставили всю Австрию и Венгрию. Временные решения гарантируют неприкосновенность Австрии и Саксонии, мы полностью выходим из состава Германии и выплачиваем двадцать миллионов талеров. Что будут делать пруссаки с остальной Германией и что они отберут, я не знаю, нам до этого нет дела... Я рад, что ты снова можешь ездить верхом: это пойдёт тебе на пользу».
Между тем граф Андраши разыскал Деака в его имении Пушта Сант-Ласло и получил от него заверения в столь важной для себя поддержке. Затем граф возвращается в Пешт и сообщает императрице, что Франц Иосиф вновь чинит препятствия, а в первую очередь всему противится Белькреди, премьер-министр Австрии. Затем Андраши выезжает в Вену, где 29 июля его принимает — гораздо благосклоннее, чем в первый раз — Его величество император. Андраши докладывает о результатах переговоров с Деаком, в которых, по существу, уже формулируются основные принципы будущего равноправия. Граф, несмотря на заверения, что новое правительство будет стремиться подчинить нацию интересам высочайшего лица и короны, дальше этого не идёт. Император заявляет, что ему необходимо тщательно всё обдумать.
Елизавета считает, что наступил подходящий момент для того, чтобы, следуя совету Андраши, вновь лично повлиять на супруга. Франц Иосиф тоже испытывает горячее желание поговорить с Елизаветой, и 30 июля она решает поехать в Вену. Ещё вечером она даёт знать Андраши, что хотела бы переговорить с ним утром следующего дня. «Если будет достигнут успех, — отмечает граф в дневнике под впечатлением от этого приглашения, — Венгрия должна будет благодарить «прекрасное провидение», которое ей покровительствует больше, чем она думает». Когда он пишет эти строки, Елизавета упрашивает супруга пойти навстречу желаниям венгров. Император упрямится, он подчёркивает, что обязан блюсти интересы всех народностей, входящих в состав монархии, приводит доводы Белькреди, возражения которого обусловлены тем впечатлением, какое произведут уступки Венгрии на Богемию, так или иначе сильнее всего пострадавшую в результате войны, и так далее.
Мнения резко расходятся: Елизавета почти сердится, император тоже теряет терпение, хотя после столь долгой разлуки, во время которой произошло так много трагичных событий, он чрезвычайно рад встрече с женой.
Днём позже, 31 июля, у императрицы появляется Андраши. Елизавета расстроена — приходится признаться графу, что она ничего не добилась; она крайне мрачно смотрит на будущее и предвидит приближение распада всей империи. Елизавета добилась только того, что Андраши получает возможность ещё раз попасть к императору, чтобы изложить ему свои идеи о новых принципах организации монархии. Однако теперь налицо перспектива заключения мира, давление внешнего врага ослабевает, и крепнет убеждение, что ситуация в Венгрии не столь критична, как изображают её Андраши и Деак — а с их слов и императрица, — чтобы добиться своих целей.
После непродолжительного пребывания в Вене Елизавета 2 августа возвращается к детям в Офен. Франц Иосиф отпускает её крайне неохотно. «Мой милый ангел, — пишет он ей 4 августа, — теперь я опять наедине со своими невзгодами и тоскую о тебе. Скорее приезжай ко мне, разумеется, если тебе позволят силы и состояние здоровья, ибо если ты и была раздражена и придирчива, я всё же так люблю тебя, что не могу без тебя... Этот проклятый венгерский легион[46] снова наступает на Венгрию. Надеюсь только, что наши войска ещё настигнут и уничтожат его. Прощай, моя Зизи, думай обо мне с любовью и быстрее возвращайся».
Теперь, когда начинают сказываться последствия проигранной военной кампании, Франц Иосиф пребывает в состоянии «меланхолии и депрессии и безучастен ко всему». Ему приходится взять себя в руки, чтобы не расслабляться именно теперь, в момент мирных переговоров. В такое время он как никогда тоскует о жене и ставит в конце писем, адресованных ей, трогательную подпись «Твой одинокий муженёк».
Елизавета всё ещё таит обиду на мужа за то, что он не пошёл ей навстречу в венгерском вопросе. Она расценивает это как личное поражение, которое особенно задевает её, поскольку происходило на глазах у Андраши. Словно желая наказать мужа, 5 августа она отправляет ему чрезвычайно сдержанное письмо, что не может приехать, так как Шёнбрунн в это время года вреден для её здоровья, в крайнем случае для неё и детей речь может идти только об Ишле. К тому же она недавно была у него, теперь его очередь приехать.
На этот раз Франц Иосиф всерьёз рассердился, и его ответ выдержан в резких тонах, чего прежде никогда не бывало. «Моя дорогая Зизи, — пишет он, — сердечно благодарю за твоё письмо от 5 августа, всё содержание которого преследует единственную цель — привести мне массу причин, по которым ты с детьми собираешься остаться и остаёшься в Офене. Поскольку ты не можешь не отдавать себе отчёта в том, что сейчас, когда возобновилась война в Италии и продолжаются мирные переговоры с Пруссией, я не могу уехать отсюда, что я не вправе придерживаться твоей точки зрения, учитывающей исключительно интересы Венгрии, и пренебрегать теми землями, которые, оставаясь верными, перенесли неслыханные страдания и именно теперь нуждаются в особом внимании и особой заботе, ты поймёшь, что я не в силах приехать к вам. Если здешний воздух ты находишь нездоровым, пусть так, но и в Ишль мне не удастся приехать, равно как и в Офен, поэтому мне придётся смириться и терпеливо переносить своё уже привычное одиночество. В этом отношении я уже научился держать себя в руках. В конце концов ко всему привыкаешь... Не стану больше распространяться на эту тему, иначе наша переписка становится слишком скучной, как ты верно заметила. Буду терпеливо ждать твоего дальнейшего решения».
