Сергей Сибагин - Прапорщик Щеголев
После повторной команды заряжать картечью к поручику Полякову подбежал солдат.
— Ваше благородие!.. По ошибке... ядром зарядил орудие...
— Ах ты!.. — рассвирепел поручик, сгоряча давая солдату тычка кулаком в зубы. — Стреляй, негодяй! Попадешь — на водку получишь, не попадешь — запорю!
Солдат подбежал к своей пушке и стал ее наводить. Все пушки снова грохнули картечью, а солдат все наводил свою.
— Ты что же, заснул?!. — гаркнул поручик. Но слова его утонули в громе выстрела. Все видели, как, описывая пологую дугу, понеслось ядро и ударило прямо в середину ближайшей шлюпки. Она сразу же исчезла под водой, оставив на поверхности множество черных точек —голов. Остальные шлюпки, оставляя утопающих, бросились удирать. Пушки с берега успели еще раз послать залп.
От восторга поручик кинулся целовать меткого канонира.
— Вот это выстрел!.. Извини, братец, — погорячился я. Вот тебе три рубля. Выпей с товарищами на здоровье.
Бу-у-м! — прокатился по морю грохот. Это открыли огонь пароходы прикрытия.
Бомбы накрыли батарею. Убило четырех лошадей, контузило двоих солдат. Пароходы стояли слишком далеко для полевых шестифунтовых пушек и четвертьпудовых единорогов, и батарея не могла отвечать на их огонь. Солдаты закатили пушки за прикрытие; быстро привели лошадей взамен убитых, и батарея умчалась. Но неприятель еще с полчаса обстреливал берег, а затем перенес огонь на город.
С Третьей батареей пароходы по прежнему перестреливались только издали. Попытались было подойти поближе к Военному молу, где еще дымилось пожарище, но заговорили пушки Четвертой и Пятой батарей, и неприятель поспешил отойти, стреляя по городу.
С заходом солнца стрельба утихла, пароходы отошли к эскадре. Наступила ночь... Но город не спал. В храмах шла торжественная служба, на площадях ярко горели смоляные бочки. А на оборонительных точках всю ночь кипела напряженная работа. За ночь с помощью жителей успели вооружить батарею Мокки и — самое главное — соорудить еще одну батарею — на Пересыпи, на том самом месте, где так удачно действовали артиллеристы поручиков Раевского и Полякова. Утром неприятель был поражен, увидев здесь земляные мерлоны и амбразуры, откуда грозно глядели пушки.
На берегу сотни жителей всю ночь наблюдали за неприятелем.
И враг, словно чувствуя опасность, не был спокоен. С заката до восхода солнца вокруг эскадры сновали десятки шлюпок с фонарями...
Около пяти часов утра от эскадры внезапно отделился пароходо-фрегат под французским флагом и понесся к Одессе. Залетев с полного хода в промежуток между Карантинной и Практической гаванями, развернулся и дал залп по бывшей Шестой батарее, где еще курился дымок. С Четвертой батареи по пароходу ударили однопудовые единороги. Несколько бомб сразу попало в его корму. Упала мачта. Распуская дымный хвост, фрегат, не отвечая батарее, быстро развернулся и вышел из зоны огня. Подойдя к Пересыпи, он стал осыпать бомбами новую батарею, но за большим расстоянием не попадал. Постреляв минут пятнадцать, пароход удалился, так и не причинив никому повреждений.
И снова воцарилась тишина.
...Щеголев спал двадцать часов. Проснувшись, он увидел на ночном столике какую-то бумагу и протянул к ней руку. Когда он пробежал глазами первые строки, дрему как рукой сняло. Прапорщик схватился с кровати и подбежал к окну, хотя в комнате было светло.
Это был приказ № 6 от 11 апреля 1854 года. Генерал Сакен сообщал населению о событиях прошедшего дня.
«...Потери наши поразительно малы; несмотря на многие тысячи снарядов, выпущенных неприятелем по граду Одессе, — читал Щеголев, — пострадавших только: 4 убитых солдата, ранено 1 офицера и 45 солдат, контужено 12 солдат. На Пересыпи сожжено 14 обывательских домов, в самом городе повреждено 52 дома...»
Далее следовало подробное описание подвига Шестой батареи.
Приказом командующего прапорщик Щеголев был назначен командиром батареи имени Луиджи Мокки.
Солнце заливало комнату, в окна тянуло свежим морским воздухом, на деревьях чирикали птички. Одеваясь, прапорщик радостно улыбался. Первое испытание он, Александр Щеголев, выдержал с честью, не опозорил имени, которое носили многие славные сыны отечества.
С утра бульвар снова заполнился толпами народа. Появился военный оркестр. Бравурные звуки маршей и вальсов разнеслись по тихой глади залива и достигли вражеских кораблей. Неприятелю было ясно, что дух защитников Одессы не сломлен!
В Парижскую гостиницу повалил народ. Всем хотелось повидать героев, пожать им руки. Прапорщика едва не задушили в объятиях. А когда после завтрака отряд Щеголева направился к новому месту назначения — на батарею Мокки, его сопровождали толпы людей. Сам хозяин батареи Луиджи Мокки, сияя раскрасневшимся лицом, радостно встретил героев. Он знал, что теперь его батарея в надежных руках.
Вражеская эскадра, ничего не предпринимая, простояла перед городом еще три дня — 11, 12 и 13 апреля. А 14-го на рассвете город был всполошен известием, что на эскадре заметно большое движение, густо дымят пароходы, двигаются линейные корабли.
Ударили тревогу, приготовились к бою.
Но тревога оказалась напрасной: развернувшись, эскадра, как побитый пес, потянулась прочь от Одессы, медленно исчезая за горизонтом.
Однако Сакен не верил неприятелю.
— А вдруг вернутся, думая застать нас врасплох... — говорил он. — Вывезенные учреждения пока не возвращать, войск из города не выводить!
День проходил за днем, и воспоминания о бое стали отодвигаться, хотя не выветрился еще запах пожарищ, не убраны были развалины.
А перед рассветом 30 апреля город был разбужен гулом тяжелых морских орудий, доносившимся со стороны Среднего Фонтана. Тихие одесские улицы вмиг заполнились народом. Все говорили о десанте, якобы высаживающемся недалеко от города...
* * *С тех пор, как в конце марта три союзных парохода побывали под Одессой и захватили там несколько барок, груженных зерном, углем и солью, английский и французский командующие не имели и дня покоя: барки были проданы, и их захватчики весело позванивали в карманах призовым золотом. Английских и французских офицеров мало смущало, что этот захват маленьких суденышек, никогда не имевших на борту даже настоящего ружья, был попросту пиратством, — все хотели повторить этот «подвиг», все просили послать их в разведку.
В числе офицеров, желавших отправиться под Одессу за призами, был и капитан Джиффард — командир одного из лучших английских пароходо-фрегатов «Тигр».
Дундас попробовал образумить любителей легкой наживы: «Вы недооцениваете русских. Пустить под Одессу столь малые силы рискованно: выскочит из Севастополя Нахимов и отрежет вам пути к отступлению. Что тогда? Кроме того, в Одесском заливе много мелей; в это время года там часто бывают туманы, легко сбиться с курса...»
— Мне ли беспокоиться о туманах и мелях в этой луже! — обиделся Джиффард. — Я проводил парусные корабли через Магелланов пролив, а условия там не сравнить со здешними... Ведь вы же посылаете корабли в разведку к берегам Крыма, — пошлите меня чуть подальше.
Дундас разрешил поход.
— Только с вами пойдет «Нигер», — заявил Дундас, — и французский «Везув».
Появление конкурентов не очень понравилось Джиффарду, но он ничего не сказал. Успокоил и взволнованных этим обстоятельством своих офицеров.
Едва отряд вышел из Варны, как «Тигр», пользуясь более мощной машиной, стал прибавлять ход.
Оставив далеко позади «Нигера» и «Везува», «Тигр» уверенно направлялся к Одессе.
В кают-компании, несмотря на позднее время — шел четвертый час ночи, — было весело и шумно. Офицеры корабля чествовали своего командира за то, что он сумел добиться разрешения на этот поход. Яркое освещение каюты, белоснежная скатерть на столе, хрусталь и серебро сервировки — все создавало хорошее настроение. Подойти к Одессе намеревались на рассвете, чтобы с утра начать «охоту за добычей», как выразился капитан Джиффард.
Корабль шел самым полным ходом, гулко хлопали по воде огромные колеса, от переборки тянуло жаром.
Джиффард расстегнул крючок высокого, расшитого золотом воротника мундира и откинулся в кресле, то прихлебывая чай с ромом, то посасывая коротенькую трубочку, когда на пороге каюты появился матрос.
— Вошли в густой туман, сер! — доложил он. — Господин вахтенный начальник просит разрешения уменьшить ход.
— Уменьшить ход? — резко переспросил Джиффард. — Я сейчас сам поднимусь на мостик.
Матрос исчез. Офицеры с волнением смотрели на командира, задумчиво поглаживавшего тщательно выбритый подбородок.
— Уменьшить ход — это значит прийти позже к Одессе, дать возможность конкурентам догнать их.
Старший офицер догадался об его мыслях.
— Прошу извинить меня, сер. Мне кажется, что можно было бы несколько уменьшить ход. Ведь и те пароходы уменьшат ход, когда дойдут до этого проклятого тумана...
