ЖАК ДЮКЛО - На штурм неба. Парижская коммуна – предвестница нового мирового порядка.
3 апреля
В этот день в специальном извещении Исполнительной комиссии сообщалось, что парижские войска отбросили версальцев и атаковали Ванв и Буживаль. Как можно было понять из ряда депеш того же дня, отряды Бержере и Флуранса должны были вот-вот соединиться, с тем чтобы идти на Версаль.
В действительности события развернулись иначе: артиллерийский обстрел из форта Мон-Валерьен, который можно было занять 19 марта, поскольку он был оставлен по приказу Тьера, заставил войска Коммуны отступить. И какова ирония судьбы! В этот самый момент Люлье, который был виновником этого упущения и был арестован 28 марта, бежал из заключения.
В ходе этого отступления версальцам удалось захватить Флуранса. Жандарм Демарэ ударом сабли разрубил ему голову. Что касается Дюваля, отступившего к Шатильону, то он был окружен, взят в плен и расстрелян по приказу генерала Винуа. Он умер с возгласом: «Да здравствует Коммуна! Да здравствует Республика!»
В это же время в Шату Галиффе приказал расстрелять нескольких пленных; федераты, попавшие в руки врага, по прибытии в Версаль были встречены обезумевшей от ярости толпой.
Учитывая сложившееся положение, Коммуна решила отложить выборы, назначенные на 5 апреля. Кроме того, Коммуна постановила, что Дюваль (о его трагической гибели еще не знали в Париже), Бержере и Эд, находившиеся вдали от Парижа в связи с военными действиями, будут заменены в Исполнительной комиссии Делеклюзом, Курне и Верморелем. В то же время Клюзере был назначен делегатом в Военное министерство.
Коммуна постановила также утвердить в качестве отличительного знака для своих членов красный шарф с золотой бахромой.
4 апреля
В этот день на заседании Коммуны говорилось о соглашении, заключенном между Исполнительной комиссией и Центральным комитетом национальной гвардии, на который было возложено руководство интендантством национальной гвардии. Так как Клюзере заявил, что Исполнительная комиссия и Военное министерство должны находиться вместе, то было решено, что эта комиссия будет пребывать в здании Военного министерства.
В прокламации к народу Парижа Исполнительная комиссия писала:
«Граждане!
Парижская Коммуна не сомневается в победе. Приняты энергичные меры. Учреждения, временно дезорганизованные из-за измены и предательства, в настоящий момент уже реорганизованы.
Каждый час используется для подготовки вашей будущей победы.
Коммуна рассчитывает на вас, и вы можете рассчитывать на нее.
Версальских роялистов ждет лишь позор за содеянные преступления.
Вас же, граждане, ожидает вечная слава спасителей Франции и Республики.
Национальные гвардейцы!
Парижская Коммуна поздравляет вас и заявляет, что вы оказали важные услуги Республике».
5 апреля
Зверства версальцев вызывали гнев парижского народа. Коммуна приняла следующий декрет о заложниках:
Ст. 1. Всякое лицо, уличенное в сообщничестве с версальским правительством, будет немедленно привлечено к суду и заключено в тюрьму.
Ст. 2. В течение 24 часов будет создано обвинительное жюри для разбора дел, которые поступят на его рассмотрение.
Ст. 3. Жюри будет выносить решения в течение 48 часов.
Ст. 4. Все обвиняемые, задержанные по решению обвинительного жюри, будут считаться заложниками парижского народа.
Ст. 5. Казнь каждого военнопленного или сторонника законного правительства Парижской Коммуны немедленно повлечет за собой казнь трех заложников, задержанных на основании ст. 4; они будут выделены по жребию.
Ст. 6. Каждый военнопленный предстанет перед обвинительным жюри, которое и решит, будет ли он немедленно освобожден или будет задержан как заложник».
Таким способом надеялись заставить Тьера и его клику уважать законы войны [108], но последующие события показали, что ничто не могло остановить их на пути бесчестия.
В тот же день военный делегат генерал Клюзере представил Исполнительной комиссии доклад, в котором следующим образом охарактеризовал состояние вооруженных сил Коммуны.
«Когда маршевые роты будут сформированы и освобождены от бойцов внутренней службы, мы будем иметь отборное войско численностью свыше 100 тысяч человек. Я настойчиво рекомендую гвардейцам быть особенно внимательными при выборе своих командиров…
Мы занимаем траншеи, Мулино и вокзал в Кламаре. В общем наше положение – это положение людей, сильных сознанием своей правоты, терпеливо ожидающих нападения и ограничивающихся обороной».
Из этого документа видно, что в своих военных взглядах Клюзере не выходил за узкие рамки оборонительной тактики. Осажденной врагами Коммуне пришлось убедиться, что в этой области время работало не на нее.
5 апреля членам Коммуны было направлено следующее важное сообщение;
«Я приехал из Версаля взволнованный, возмущенный ужасами, которые я увидел собственными глазами. С пленными в Версале обращаются жестоко. Их безжалостно избивают. Я видел несколько человек, окровавленных, с оторванными ушами, с лицом и шеей, исцарапанными точно когтями диких зверей.
В таком состоянии находится и полковник Анри; к его чести и славе я должен сказать, что, с презрением глядя на толпу варваров, он гордо, спокойно, стоически шел на смерть.
Превотальный суд [109] действует на глазах правительства. Это значит, что смерть косит наших сограждан, попавших в плен. Подвалы, в которые их бросают, – это ужасные ямы, доверенные попечению жандармов.
Я счел своим долгом честного гражданина рассказать вам об этих жестокостях, одно воспоминание о которых всегда будет вызывать мое негодование».
Это сообщение подписал некий Баррер, сделавший впоследствии дипломатическую карьеру: он был французским послом в Италии в тот момент, когда вспыхнула первая мировая война.
В тот же день Центральный комитет обратился к жителям Парижа с прокламацией, в которой особо подчеркивал социальный характер начавшейся борьбы. Он писал:
«Трудящиеся, не ошибитесь теперь. Идет великая борьба – это паразиты и труженики, эксплуататоры и производители схватились между собой. Если вы устали коснеть в невежестве и прозябать в нищете; если вы хотите, чтобы ваши дети были людьми, пользующимися плодами своего труда, а не какими-то животными, выдрессированными для мастерской или для бойни, проливающими свой пот ради обогащения эксплуататора и свою кровь ради какого-нибудь деспота; если вы не хотите, чтобы ваши дочери, которых вы не можете воспитывать и блюсти по своему желанию, становились орудием наслаждения в руках денежной аристократии; если вы не хотите, чтобы разврат и нужда толкали мужчин в ряды полиции, а женщин к проституции; если, наконец, вы хотите царства справедливости, то будьте сознательны, трудящиеся, восстаньте, и да падет от вашей сильной руки презренная реакция!»
6 апреля
Коммуна решила послать делегацию в Марсель, где вспыхнуло восстание; но было слишком поздно: марсельские коммунары уже были разбиты.
В этот день Коммуна приняла декрет о поднятии дисциплины в рядах национальной гвардии: каждый национальный гвардеец, уклоняющийся от военной службы, обезоруживался, каждый гвардеец, обезоруженный за отказ от несения службы, лишался жалованья.
Дополнительные выборы были назначены на 10 апреля. Если 1 апреля предстояло заполнить 22 вакансии, то теперь их число достигло 27. Среди новых членов Коммуны, заявивших о своем уходе, был радикал Ранк, мотивировавший свое решение тем, что он «не одобряет в целом ряде важных вопросов то направление, которое придано коммунальному движению».
Так отходили в сторону мелкобуржуазные элементы, которые вначале встали на сторону Парижской Коммуны. Это свидетельствовало, разумеется, о сдержанном отношении части парижского населения к Коммуне; но, бесспорно также и то, что, когда возникают трудности, неустойчивые элементы всегда проявляют стремление выйти из борьбы.
В этот же день Карл Маркс писал Вильгельму Либкнехту, который вместе с другим видным руководителем немецких социалистов, Августом Бебелем, находился до этого в тюрьме. Как Вильгельм Либкнехт, так и Август Бебель заявили о своей солидарности с Парижской Коммуной и выступили против аннексии Эльзаса и Лотарингии. Маркс указывал, почему колебания, оттяжки и промедления, допускаемые парижскими революционерами, представляются ему столь опасными. Он писал:
Лондон, 6 апреля 1871 г.
Дорогой Либкнехт!
Известие, что ты и Бебель, а также и брауншвейгцы [110] освобождены, было здесь, в Центральном совете [111], встречено великим ликованием.
По-видимому, если парижане терпят поражение, то это их вина, но вина, которая на деле произошла от чрезмерной honnetete [порядочности], – Центральный комитет, а затем и Коммуна дали mischivous avorton [злополучному выродку] Тьеру время сосредоточить вражеские силы: 1) потому, что они по глупости не хотели начинать гражданской войны, как будто Тьер не начал ее сам своей попыткой насильственного разоружения Парижа, как будто Национальное собрание должно было лишь решить вопрос о войне или мире с пруссаками и не объявило немедленно войну республике? 2) Чтобы их нельзя было упрекнуть в противозаконном захвате власти, они потеряли драгоценные мгновения на избрание Коммуны, организация которой и т. д. опять-таки потребовала времени, – а следовало немедленно двинуться на Версаль после поражения реакции в Париже (Вандомская площадь) [112]».
