Татьяна Янковская - Детство и отрочество в Гиперборейске, или В поисках утраченного пространства и времени
Но это все в будущем, правда, недалеком: Хрущев обещал, что через двадцать лет нынешнее поколение будет жить при коммунизме. А пока они учили в школе «Моральный кодекс строителя коммунизма». Там тоже были очевидные вещи – любовь к Родине, коллективизм и товарищеская взаимопомощь, каждый за всех, все за одного, человек человеку друг, товарищ и брат, честность и правдивость, нравственная чистота, простота и скромность в общественной и личной жизни, взаимное уважение в семье, забота о воспитании детей. Дружба народов СССР, нетерпимость к национальной и расовой неприязни и к врагам коммунизма, братская солидарность с трудящимися всех стран, со всеми народами. Непримиримость к несправедливости, тунеядству, карьеризму, стяжательству, к нарушениям общественных интересов: кто не работает, тот не ест. Но дословно все двенадцать пунктов многим было трудно запомнить, а Александра Евлампиевна на уроках истории снова и снова вызывала нерадивых учеников, подсказывая им текст.
Вышел в прокат фильм «Гиперборейск – город химии». Его показывали в кинотеатрах перед началом сеанса вместо кинохроники. Аню стали узнавать на улице. «Это не южный город. Даже уральцы считают его северным», – говорил диктор, пока камера скользила вдоль рядов деревьев на улице Пятилетки и на проспекте Ленина. Город был вполне фотогеничен. Папа сказал, что, оказывается, когда-то Каганович посетил Гиперборейск. Его провезли ранним летним утром по чистым безлюдным улицам, после чего он назвал город «уральским Парижем». Из всего снятого в музее остались только проходы по музею с Коноваловым и эпизод, где Аня шепчет что-то третьекласснику. Многочисленные кадры с курносыми почему-то в фильм не вошли.
44
На калируднике построили новую школу, и со следующего учебного года Аня будет учиться в ней. Появилось много новых учеников и учителей. С Геркой Клюндом они играют на уроках в слова, с Борькой Арбузовым переписываются с помощью азбуки Морзе. Часто она ловит на себе взгляд высокого чернобрового Юрки Цвелограя, у которого уже пробиваются усики. Арбузов немногословен – может быть, потому что заикается, а записки его очень романтичны, написаны высоким штилем. На день рождения он подарил ей открытку с медвежонком в берете, где написал азбукой Морзе: «Яна (это Аня задом наперед), желаю быть наисчастливейшей изо всех мыслящих Вселенной». Присылал и стихи, тоже закодированные: «Благородны дела наших дней, необъятны просторы. На великое в жизни сумей обратить свои взоры и под стать ему станешь. Аня, напиши любимое высказывание».
В музыкальной школе тоже перемены: теперь теорию музыки и музыкальную литературу у них ведет Валентина Ивановна, которую снова бросили в прорыв: предыдущего учителя, красавца-брюнета Зайченко, посадили за растление малолетних. Его жена, преподаватель фортепьяно, которая раньше ходила с начесом и хвостиками и в девичьих платьях пастельных цветов с глухим воротом, стала делать замысловатую взрослую прическу и ярко красила губы на сразу повзрослевшем заплаканном лице. Все ее жалели. А девочки, оказывается, давно заметили, что когда Зайченко вызывал их к доске, всегда смотрел им на грудь. Но растлил он кого-то не в школе, а в музучилище, которое недавно открылось в городе, где он преподавал по совместительству.
Аня обожала оба предмета – она лучше всех писала музыкальные диктанты, безошибочно определяла любые аккорды и интервалы, хорошо читала с листа, отлично знала музлитературу – и Зайченко, как и его предшественник, всегда ставил ей пятерки. А Валентина Ивановна каждый раз говорила, что Аня не совсем чисто поет. Но ведь если бы она не чисто пела, ей бы не давали сольные альтовые партии на уроках по хору! И чистая радость от походов в музыкальную школу омрачилась от сознания несправедливости, с которой Аня ничего не могла поделать. Ведь с диктантами или слушанием интервалов двух мнений быть не может – ты или правильно выполнил задание, или нет. А при чтении с листа, как бы Аня ни старалась петь, в конце Валентина Ивановна будет стучать по клавише, качая головой: «Все-таки чуть-чуть съехала, даже не на четверть тона, совсем немножко».
Аня ходит в музыкальную школу пешком, пересекая наискосок большое поле, отделяющее калирудник от города, чтоб было быстрее. Под ритмичный скрип снега под ногами хочется читать стихи, а иногда они сами придумываются – просто так, без начала и конца:
Первый ноябрьский мороз.
Солнце – ярче, чем летом.
Щиплет лицо до слез
Юго-восточным ветром.
Город сжался в комок
Возле уснувшей Камы…
Мама с папой ушли вечером в гости, и Аня перед сном решила сделать уборку, пока никто не мешает. Когда она мыла пол в передней, открылась дверь, вошла мама, а за ней папа. Тряпка упала на пол, Аня ахнула и в ужасе прижала руки к щекам. Папино лицо было залито кровью. Оказалось, когда они возвращались домой напрямик через снежное поле, к ним подошли хулиганы и стали приставать к маме, и папа им врезал. Они полезли в драку, но потом ушли. Молодец папочка! Но все это очень страшно, и могло кончиться хуже. Отныне Аня будет ездить на музыку на троллейбусе, который недавно начал курсировать между городом и калирудником.
18 декабря 1961 г. Решила опять вести дневник. Сегодня в музыкальной получила по хору 4. В. И. опять придралась, что я низко пою. Что же мне, визжать, что ли, как недорезанному поросенку? В такой школе получила 5 по контрольной по алгебре и за изложение «Станционного смотрителя». Чего только у нас не писали ребята! Клюндт – «помер» (и многие другие), Борознов – «дрозжащий», «куму-то», Смирнова узнала Минского в одной из лошадей, главное действующее лицо у Керносовой – Минин, у Мухатаева – Маша (вместо Дуни), у Цвелограя «Минский сидел на ручке кресла, облокотясь на Дуню», Вика Кузнецова написала вместо «гусар» – «гусляр». Дежурим по школе сейчас мы. Бедные мы, несчастные! Я дежурю у 7 «В». Хотела поменяться с Сашкой К. (он в б «А»), но оказалось, что он – вот ненасытная натура! – дежурит уже в буфете. По-моему, Галя В. сказала мне про них с Юркой неправду. Сегодня специально наблюдала. Сашка-то еще может быть, а вот Юрка… Почему только меня это так интересует? Не знаю. Да, еще вызывали сегодня по истории. Больше ничего примечательного. Сидоров все еще, кажется, ведет себя по-старому. Ну что ж! Ничего не поделаешь. Очень не хочется учить уроки. «Война и мир» так и манит. Сегодня в ДК Ленина концерт произведений Шопена, а я не пойду, не пойду, не пойду…
Как и все, Аня мир читала, войну пропускала. Честно пыталась одолеть и ее, но так хотелось скорей узнать, что же будет с Наташей Ростовой и князем Андреем, с Соней, Пьером, Элен, Долоховым. Было до слез обидно за Соню – мало того что Толстой отобрал у нее Николеньку, он еще и не дал ей выйти замуж за Долохова, который Ане очень понравился! Наташа, уже богатая графиня Безухова, сказала в конце книги Марье – имущему дастся, у неимущего отнимется; Соня неимущая, вот у нее все и отнялось. Что же Ростовы не отдали ее за Долохова? Нет, не отнялось у нее, а они отняли ее счастье по воле автора. Герои Толстого, как казалось Ане, делали иногда что-то только потому, что ему так хотелось. Он придумал княжне Марье красивые глаза, чтобы Николенька, из семьи его любимых Ростовых, материальные дела которых Толстому хотелось поправить, не женился на совсем уж уродине. Вряд ли Николай мог действительно влюбиться в некрасивую девушку, у которой глаза все время на мокром месте, пусть и красивые. Это после красавицы и умницы Сони! А то, что Толстой писал о Вере Ростовой, наводило на грустные размышления: Вера получилась такая, ну, что ли, недоделанная, потому что ее родители воспитывали, а младших детей просто любили. Что, если и Аню родители тоже все время воспитывают вместо того, чтобы просто любить? С другой стороны, это Толстой изображает ее с такой неприязнью, а Вера никому не делает зла, нашла мужа себе под стать и довольна жизнью…
«Что делать?» Чернышевского было не так интересно читать, роман казался ей надуманным, немного искусственным. Но вот неожиданная мысль «жертва – это сапоги всмятку» – запомнилась.
Читала Аня чаще всего стоя на коленях на стуле, локти на столе, ладони поддерживают голову, склоненную над книгой. «Ну кто так читает?» – говорит мама, если это книга или журнал, или: «Как можно так заниматься?» – если это учебник. Мама жаловалась приятельницам, что Аня слишком много читает и слишком рациональна. Сергеевна, которая по-прежнему делала у них время от времени генеральную уборку, как-то услышала и сказала: «Ну! Вот я у одних работала, так там старшая дочка всё книжки читала, ну и меньшая перескочила через сноп». – «Через какой сноп?» – «Ну, вперед старшей замуж вышла». Один дедушка понимал Анину внутреннюю эмоциональность и был рад ее многочисленным интеллектуальным увлечениям, которые, он надеялся, удержат ее от глупостей, не дадут слишком рано разгореться пожару. «Так она никогда не выйдет замуж! Для женщины самое главное – семья», – расстраивалась мама. «Выйдет. Она хорошенькая, – возражал дедушка. – А если дураков будет отпугивать, так и слава Богу».
