Юзеф Крашевский - Борьба за Краков (При короле Локотке)
Наконец, когда был уже поздний вечер, Грета тихонько выскользнула к себе наверх, заперла за собою все двери и расставила около них караульных.
В то время, как все это происходило, Мартик, успокоившись, крепко заснул. И только утром, проснувшись и придя в сознание, увидел около себя своих людей и вспомнил вчерашнее приключение.
Он настаивал на том, чтобы его непременно поскорее вынесли отсюда, хоть бы на улицу, хоть на сорную кучу, только бы не оставаться под одной кровлей с вдовой. Но не было возможности исполнить его желание, потому что всюду была страшная теснота; а он был ранен. И как он ни сердился, его не послушали.
На другой день с самого утра в городе началось еще большее движение, чем накануне.
Погода благоприятствовала новому государю, поэтому все помещики, съехавшиеся с разных сторон, могли собраться на рынках и около ратуши, так как другого более удобного места не было приготовлено.
Съезд начался с раннего утра.
Всем уж было известно, что краковяне, сандомирцы, куявяне и рыцарство других областей должны были провозгласить Локотка не только краковским князем, но и наследником польской короны. Недоставало только послов из Великой Польши с заявлением о ее присоединении, а это было очень важно для Локотка, потому что корона находилась в Гнезне. В доме войта Альберта целый день с нетерпением ожидали их прибытия.
Винцент Шамотульский, приехавший поздно вечером, утомленный дорогой, а потом увлеченный прекрасной вдовой, только на другой день, одевшись с большой пышностью, сел на коня и поехал к князю. Хотя было еще очень рано, Грета, полуодетая, вошла в горницу, чтобы открыть ставни и при свете дня рассмотреть своего гостя. Она велела приготовить себе на этот день самый красивый наряд, какой у нее был.
Князь с радостью встретил посла Великой Польши, но после первых же его слов нахмурился и крепко сжал губы. Представитель Великой Польши готов был присоединиться к князю, но за других не ручался. Большая часть его соотечественников отдавала предпочтение силезцам, а князь, чтобы расположить в свою пользу епископа и духовенство, обещал наследственное канцлерство по-знанской кафедре.
Выслушав это, Локоток, не отвечая ни слова, отвернулся и велел подать себе шлем и рукавицы, чтобы ехать на рынок, но в это время Вержбента стал уговаривать его послать за Мускатой и постараться привлечь его на свою сторону.
Локоток, казалось, и этому не придавал большого значения и не желал долго ждать. Он послал каштеляна и канцлера в дом к епископу, но тот оказался запертым.
Сторож, заставив посланных долго ждать у ворот, высунул наконец голову и на вопрос о Мускате заявил, что его нет дома. Никто не знал или, может быть, не хотел говорить, где он укрылся.
Князь, как только увидел возвращавшихся и узнал от них, что епископа не нашли, тотчас же сел на коня.
Зрелище было торжественное и великолепное. Сам князь надел на этот день позолоченные доспехи и специально для него изготовленный шлем, на плечи он накинул плащ, подбитый белым мехом; золотые шпоры, меч в ножнах, украшенных драгоценными каменьями, довершали его наряд. Конь, весь покрытый богатым чепраком, имел перья на голове и позолоченную уздечку. Воеводы, каштеляны так и сверкали пурпуром и золотом.
На рынке знатнейшие помещики образовали огромный круг. Представители каждой области стояли отдельно под своими знаменами, а свободные профессии под собственными знаками. У тех, кто имел щит, эмблема звания была изображена на щите, у других была вышита на платье на груди. За шеренгами самых знатных и богатых толпились беднейшие горожане. Когда вдали показался Владислав со своей свитой, сначала глухой шум пронесся в густой толпе ожидавшего его народа, потом раздались громкие восклицания, и шапки, и колпаки полетели в воздух.
— Едет, едет!
Медленно, с просветлевшим лицом, приближался Локоток, приветствуя стоявших знаками руки и головы и улыбаясь знакомым. В середине круга для него было оставлено место, там ожидала его небольшая группа духовенства.
Некоторые хотели сейчас же провозгласить его князем, но более видные представители польского народа удержали толпу. С непокрытыми головами двинулись навстречу князю знатнейшие помещики и горожане, к которым, скрепя сердце, должен был примкнуть и войт Альберт.
Маленький князь стоял в середине этой толпы, опершись на меч, и ждал.
В качестве представителей от своих областей Вержбента, Войцех Змигродский, Жегота и Прандота Сандомирские, один из Топорчиков, Лелива, Канева, Остоя, Ружиц и Шренява выступили вперед; первым начал говорить каштелян.
Князь не любил долгих речей, поэтому он ограничился несколькими словами.
— Милостивый государь, — начал он, — все помещики и рыцарство единодушно просят и призывают тебя, чтобы ты княжил над ними. Тебе по праву принадлежит столица и власть над нами. Мы присягаем на верность тебе. Правь и суди справедливо.
Тут и другие выступили с приветствиями, а народ едва сдерживался от крика, так сильно было его волнение. Махали руками и знаменами, чтобы дать им знак молчания и удержать преждевременные крики; стоял такой шум, что с трудом можно было расслышать слова приветствия.
Князь отвечал так же кратко.
— То, что вы решили с Божьей помощью, я приму как волю Бога. Клянусь править и судить по справедливости, владеть и охранять мои владения, сколько сил хватит, не жалея пота и крови. Чтобы быть сильными, мы должны держаться вместе, тогда мы дадим отпор врагу и будем наслаждаться миром.
Зазвонили в колокол у Панны Марии, и тотчас раздался веселый перезвон в других костелах, возвещая людям радостную весть, и все заглушили громкие, как ураган, клики народа. Князь, окруженный своим двором, с воеводами, каштелянами и всей знатью направился в костел Панны Марии благодарить Бога.
Клики народа не прекращались; иногда как будто начинали ослабевать, но тотчас же вновь подхватывались толпою и сразу крепли, усиливались и неслись по всему городу, так что страже, стоявшей на валу в Вавеле, звуки эти должны были казаться угрожающими и вызывающими.
Но в замке было тихо, как в могиле, в то время как в городе звон колоколов, звуки труб и цимбал и крики народа не умолкали ни на минуту.
Когда в костеле окончилась служба, и князь вышел оттуда вместе со своими приближенными, вновь раздался гром приветствий. У всех словно камень спал с души.
После этого начался пир. Порядку было мало, но зато все происходило весело и шумно. На улицах расставили лавки, столы, а там, где их не хватило, их заменили доски от ворот и дверей, положенные на бочки; со всех сторон несли хлеб, жбаны и все съестное, какое только попадалось под руку. Мещане доставляли припасы довольно охотно, кто что мог, не заботясь о том, что будет потом с городом, лишенным провизии.
Одни угощались в домах, другие — на рынке; во дворах и садах люди разместились на голой земле.
Город имел такой вид, как будто он был взят штурмом, а женщины виднелись только в окнах и то где-нибудь на чердаке: все, кроме служанок и старух, попрятались, где кто мог. Большие магазины, лавки и ларьки, кроме тех, где продавались съестные припасы, были закрыты. Мещане смешались с гостями.
До поздней ночи на улицах слышны были песни и смех. Вин-цент Шамотульский, не встретив особенного сочувствия у нового пана, которому он немного и принес, очень скоро оставил двор князя и вернулся в дом, где он остановился,
В небольшой горнице напротив лежал раненый Мартик и на свое счастье не видел и не слышал, как разряженная Грета весело принимала нового гостя, как охотно разговаривала с ним, играла на цитре и пела ему песенки.
Шамотульский пан все больше терял голову, увлеченный прелестями кокетливой вдовушки и ее женским искусством привлекать и отталкивать, допускать некоторую приятельскую близость и строго защищать границу излишней фамильярности, быть попеременно гордой и нежной, гневной и приветливой.
В продолжение суток она чуть не свела с ума своего гостя, так что он наконец перестал понимать, отвечала ли она ему на его чувство или издевалась над ним.
Под вечер он хотел снова идти к князю, чтобы заручиться его расположением, потому что ради этого он и приехал. Но Грета как вцепилась в гостя, так и не выпустила его, а в конце концов, когда уж был слишком поздно, она еще и посмеялась над ним.
Гость был молод, очень красив, смелого и веселого нрава, но мещанка, конечно, не могла рассчитывать, чтобы такой знатный пан мог серьезно увлечься ею, однако она вела себя так, как будто задалась целью вскружить ему голову.
Измучив его пустым кокетством, она поздно вечером потихоньку ускользнула от него и побежала к дяде Павлу, где и укрылась. Напрасно искали ее по всему дому, хозяйка исчезла.
А в горнице напротив той, которую занимал гость, лежал в полубеспамятстве Мартик, и хотя голоса и смех доходили до его сознания, он был ко всему глух и равнодушен. За ним ухаживали, он послушно позволял делать с собой все, что требовалось, и ничем не интересовался.
