Сергей Мосияш - Святополк Окаянный
От ворот — поворот…
Успехи Владимира Святославича на западных границах тревожили польских и чешских правителей. Жить обочь со столь удачливым ратоборцем было небезопасно, в любой миг может устроить набег. Великий князь Польши Болеслав решил искать мира с Русью через породнение с великокняжеской семьей, как и советовал ему покойный отец.
Вызвав к себе Горта, Болеслав наказывал ему:
— Поедешь в Киев главным послом от меня, повезешь для Владимира и его жены подарки. Убеди его, что мы ищем с ним мира. Слышишь?
— Слышу, Болеслав Мечиславич.
— Только мира. И ради того просим себе в жены его дочку Предславу. Ну, чего скривился?
— Так ведь у тебя уж и жена, князь, и деток куча.
— Твое какое дело? — оборвал боярина Болеслав. — У него, у Владимира, жен-то эвон сколь, и ничего, не прокис. А мне эта Предслава не столь для утехи, сколь для мира с Киевом нужна. Понял?
— Чего тут не понять.
— И еще. Поедешь через Туров, остановись на день-другой, присмотрись к наместнику Святополку, у меня и для него невеста сыщется.
Горт понимающе повел глазами ввысь, скривив губы в едком намеке: мол, добра этого у нас на всю Европу хватит. Но Болеслав сделал вид, что не заметил ехидной ухмылки.
— Коли случится с княгиней Арлогией говорить, намекни ей: мол, не худо бы женить сына на княжне польской, мол, это будет крепче крепкого, получше всякого совета.
— А спросит, какую княжну?
— Ты, Горт, дурак или прикидываешься? Конечно, Ядвигу.
— Ну я так и думал.
— В это время ветер дунул. Главное, не забывай, что едешь за Предславой. А Туров это так, попутно.
— А коли Владимир не отдаст ее?
— Отдаст. Не солить же ему дочку. Киеву ведь тоже спокойствие по межам не помешает. Привезешь Предславу, станешь главным скарбником[67].
— А не привезу?
— Привезешь, — уверенно сказал Болеслав. — Не привезешь, портки сниму и выдеру.
И оба засмеялись столь жесткой шутке, понимая, что она — ради красного словца.
Путь предстоял не близкий и опасный. Поэтому с Гортом ехало около тридцати оружных воинов да еще три подводы, на которых везли не только подарки киевским хозяевам, но и всякую снедь и даже котел для варки каши на дневках.
Посольство выглядело столь внушительно и воинственно, что туровская приворотная стража, завидев отряд, закрыла ворота.
— Эй! — крикнул Горт, подъехав к городу. — Так-то вы гостей встречаете.
— Знаем мы таких гостей, — отвечал сторож с заборола. — Настоящие-то гости водой идут да с товаром. А вы эвон с мечами да саблями да вершние. Разбери вас.
Горт понял: шутить тут не следует, привстал в стременах и почти торжественно возгласил:
— Мы посольство великого князя Польши Болеслава Мечиславича, следуем к великому князю Руси Владимиру Святославичу на совет о мире и приязни.
Стражники на забороле посовещались, и один куда-то исчез. Горт понял, что он побежал к воеводе или княгине сообщить о появлении нежданных гостей. Довольно долго ждали его возвращения. Вернувшись, он прокричал с заборола:
— Велено сказать вам, что в город впущаем только главного посла с конем, одну телегу с возчиком — и годи.
— Что уж так-то скупо?
— А у нас и свои дружины в город не входят, в шатрах в поле ночуют. Ну, так кто у вас главный?
— Я, — отвечал Горт.
— Вели своим воям[68] отъехать в поле. А с собой можешь один воз с возчиком оставить. Тогда отворим ворота.
Пришлось польскому посланцу принять условия туровцев, лишь после этого отворились ворота города.
— Добро пожаловать, пан.
Один из сторожей повел поляка к княжескому дворцу и передал его дворскому Никите. Тот отвел Горта к одной из дальних клетей во дворе, открыл дверь, пригласил:
— Располагайтесь. Ужин вам принесут.
Клеть была рублена из смолистых бревен, вдоль стен на крепких подножках в виде широких лавок располагались ложа, устланные сеном и накрытые рядном.
Горт выбрал себе ложе ближе к двери, а когда, распрягши коней, явился возчик, указал ему ложе напротив:
— Ложись там.
— Да. Не очень-то гостеприимны русичи, — вздохнул возчик, усаживаясь на ложе.
— Что ж тут дивиться. Кто не зван, тот не пан.
Однако вскоре им пришлось изменить свое поспешное мнение о хозяевах, когда на ужин принесли им гречневую кашу, густо заправленную салом, и по шматку жареной дичины. И ко всему этому корчагу хмельного меда с двумя глиняными обливными кружками.
После дорожных сухарей и вяленой рыбы такой ужин показался им королевским. Однако Горта несколько озадачивало и даже обижало такое невнимание к его персоне. Как-никак он посол великого князя. Почему никто не интересуется, с какой целью он едет в Киев? Конечно, он не скажет о главной цели своего посольства, чтобы не сглазить, но все же такое безразличие неприятно. Он-то думал, его тут же позовут к княжескому столу, усадят на почетное место, с любопытством расспросят, со вниманием выслушают. А тут на тебе. Даже поздороваться никто не идет. Никуда не зовут.
Захмелев от меда, поляки несколько успокоились, умиротворились и даже повеселели. Сняли кунтуши[69] и, укрывшись ими, улеглись на свои душистые постели.
Возчик даже было замурлыкал под нос песню: «У раззявы пастуха волки выкрали теля…». Но Горту песня показалась легкомысленной, и он велел возчику заткнуться. Тот умолк, а вскоре и захрапел. Горт долго ворочался, мысли всякие одолевали его, сон отгоняли. Не нравилось ему такое начало посольства. Однако когда закричали первые петухи, пану удалось уснуть.
Утром позвали Горта к воеводе, провели во дворец, ввели в светлую горницу. Там на лавке, в простенке меж окон, сидел Варяжко, сложив на столе тяжелые руки. «Староват воевода-то», — подумал Горт, приветствуя его.
— Как путь-дорога? — спросил Варяжко.
— Спасибо, пан воевода, дорога была удачной.
— Куда правимся?
— В Киев, к великому князю с миром и приязнью.
— Это хорошо, что с миром, — молвил Варяжко, — а то по нашей земле бесперечь рати катятся то туда, то обратно. Слезьми она, земля-то, скрозь пропитана, слезьми и кровью.
«А кто ее слезьми-то поливает, али не вы? Эвон всю Вислу обезлюдили», — подумал Горт, но вслух поддакнул воеводе:
— Все верно, пан воевода. Под одним небом живем, к чему ссорится? Лучше родниться, — и прикусил язык, почувствовав, что едва не проговорился о цели посольства своего. И чтобы замять нечаянную обмолвку, спросил: — А где же князь Святополк? У меня от великого князя Болеслава есть подарок ему.
Но именно по этому перескоку с одного на другое Варяжко и догадался, что знатный поляк на смотрины явился. Брякнул «лучше родниться» и тут же о Святополке справился.
Вида не подал кормилец о догадке своей, отвечал, зевнув:
— Святополк Ярополчич ныне писанием с утра занялся. Но коли нужен, позовем его. Эй, кто там, скажите наместнику, что посланец к нему из Польши пожаловал.
Кто-то из слуг отправился звать Святополка. Горт осторожно спросил:
— А как княгиня Арлогия?
— Княгиня заболела, зубами замучилась. Две ночи уж без сна.
— Лечить надо.
— Да позвали тут старуху ведунью[70], сказала, вылечит.
— Коли добрая ведунья, отчего ж, вылечит.
— Бабка Буска считай всех туровчан пользует, она у нас успешница. Раза два и Святополка на ноги ставила после хвори.
Княжич пришел в белой чистой сорочке с закатанными рукавами и заправленной в порты, в желтых сафьяновых сапожках. Строен, кудряв, чист лицом, темноглазый. Все это отметил Горт, окинув вошедшего цепким оценивающим взглядом.
— Звал? — спросил кормильца.
— Вот, Святополк, к тебе посланец из Польши от князя Болеслава.
Горт поклонился церемонно и молвил:
— Великий князь Болеслав Мечиславич велел мне приветствовать тебя и выразить надежду, что мы будем всегда добрыми соседями. В знак дружбы он просил передать тебе подарок — саблю сирийскую. — С этими словами поляк хлопнул громко в ладоши, и в светелку вошел его слуга и протянул ему длинный сверток.
Горт развернул его и вынул саблю с ножнами, сверкавшими россыпью драгоценных камней.
— Вот, прими этот подарок, Святополк Ярополчич, и слова, сказанные тебе моим князем: пусть дружба наша будет крепче этого клинка, пусть острие ее станет грозой для наших общих врагов.
Глаза Святополка засветились радостью, он принял саблю из церемонных рук поляка, полуобнажил ее, любуясь синим отливом лезвия.
— Ой, спасибо князю Болеславу.
— Мечиславичу, — подсказал тихо Горт.
— Да, да, Болеславу Мечиславичу. Передай мою искреннюю благодарность и согласие на вечную дружбу.
— Обязательно передам, Святополк Ярополчич.
