П. Филео - Падение Византии
— Но, синьор, ведь Исидор теперь в Константинополе и, как слышно, соединение церквей состоялось.
— Вероятно так же состоялось, как во Флоренции. Один другого обманывает, один перед другим лицемерит.
— Так, так, синьор. Я думаю, что христианам запада можно было бы подать помощь и без всякого соединения церквей, а только из-за того, чтобы Византия туркам не досталась.
В это время к столику, где расположился Батичелли, подошел генуэзец из Каффы.
— А, синьор Пизони!
— Синьор Батичелли!
Они пожали друг другу руки.
— Вы здесь давно?
— Давно уже. Ждем попутного ветра.
— Вы хотите пройти в Каффу? — спросил Батичелли.
— А вы тоже?
— Да, но, говорят, нельзя; Босфор заперт турками.
— Это, положим, ничего не значит; галатские наши соотечественники заключили дружеский договор с турками, и если мы назовемся генуэзцами, то нас пропустят, но нас лично, а не корабли; поэтому что все суда задерживаются в Константинополе императором для защиты столицы.
— Вот как! А знаете ли, синьор Пизони, я хочу пробраться в Константинополь и присутствовать или при торжестве, или при падении великого города.
— Тогда вы можете сесть на один из кораблей, готовящихся к отплытию, тем более, что заметна некоторая перемена ветра. Но только эти корабли явно враждебны туркам, и если их захватят, то едва ли кого турки пощадят.
— А вы что же думаете?
— Думаю с этими кораблями отправиться; мне необходимо; убьют — пускай убивают, все равно я разорюсь, если не буду во время хоть бы не в Каффе, то во всяком случае в Галате.
— Скажите, пожалуйста, синьор Пизони, а меня примут на эти корабли?
— С распростертыми объятиями; они хотят, чтобы больше было пассажиров на случай борьбы с неприятелем.
— Так я еду с вами, — решительно сказал Батичелли.
К вечеру этого дня перемена ветра была очевидна, и пять кораблей, во главе которых стоял императорский, стали готовиться к отплытию.
Синьор Батичелли отправился на один из генуэзских кораблей, где у него тотчас нашлись знакомые. Все это были большею частью люди особенно им уважаемые за свое благородство и прямоту. Они шли оказать поддержку Константину XI в решительную минуту.
Батичелли они приняли с восторгом.
— А, синьор Николо, нам такие люди находка! — кричали ему со всех сторон.
Целую ночь шли приготовления; на рассвете решили тронуться. Когда все было готово, стали ожидать сигнала с императорского корабля.
Синьоры и солдаты смело смотрели в глаза предстоящей опасности.
— Ну, синьоры, с Богом! — сказал капитан корабля.
На берегу собрался народ. Когда императорский корабль поднял паруса и развернул флаг, народ стал громко выкрикивать добрые пожелания.
— Да поможет вам Господь, храбрые воины!
За императорским кораблем отвалил другой, далее третий, на котором был синьор Батичелли.
Ветер с каждым часом крепчал, это благоприятствовало плаванью. На следующий день они вступили в Дарданеллы, а через трое суток приближались к Босфору. Почти все синьоры, находящиеся на кораблях, бывали раньше в Константинополе, но на этот раз с каким-то особенным чувством они увидели очертание столицы. В то же самое время на генуэзских кораблях стали замечать, что императорский корабль, который шел во главе, начал лавировать; вдали показались турецкие галеры и масса мелких лодок.
— Кто предводительствует флотом магометан? — спросил Батичелли.
— Балта-Оглы, болгарин, — проговорил синьор Антонелли.
— Как же мы пройдем? — беспокоился синьор Пизони. — Посмотрите!
Действительно, с приближением к Константинополю, количество судов увеличилось до такой степени, что они образовали между противоположными берегами пролива сплошную линию.
Азиатский берег был усеян турками; голосов их не было слышно, стоял какой-то гул; ожесточенная жестикуляция их явно говорила о негодовании, в виду беспримерной дерзости христианских кораблей. Пять кораблей шли на несколько сотен судов, которые готовы были поглотить их. На европейском берегу можно было различать толпы константинопольских жителей, восторженно приветствовавших императорский корабль. Этот гордый великан величаво выступал, рассекая волны; никому в голову не приходило страшиться опасности. Европа и Азия встречали их, друзья их приветствовали, враги им удивлялись.
— О Феотокос Одигитрия! — раздалось с императорского корабля, когда он поравнялся с столицей, где на мысе стоял почитаемый храм Богоматери Одигитрии.
Под туго натянутыми парусами корабли неслись стрелою. День ярко светил. На азиатском берегу было необычайное движение.
— Магомет! Магомет! — доносились оттуда крики.
Суета на турецких судах поднялась невообразимая.
Магомет II действительно появился на берегу. Он был верхом на разукрашенном коне. Султан гневно приказывал, чтобы остановили христианские корабли. Некоторые турецкие суда устремились на императорский корабль, но оттуда ответили таким убийственным огнем, что лодки бросились в рассыпную.
Магомет выходил из себя; его молодое, красивое лицо было искажено бешенством. Крик восторга со стен Константинополя служил наградою героям-морякам.
Уже христианские корабли были против храма Спаса Милостивого, называвшегося Агиасма; уже виднелась колонна Феодосия и ворота св. Варвары, где был поворот в Золотой Рог, когда страшные проклятия и крики Магомета возымели свое действие. Масса турецких судов двинулась на императорские корабли. Завязался бой. Турки наседали, с императорского корабля метали греческий огонь, но силы были слишком не равны. Вскоре турецкие суда окружили императорский корабль, на котором была сбита мачта, но тут раздался такой оглушительный залп, что сразу два турецких корабля загорелись и пошли ко дну. Остальные дрогнули, строй рассыпался и императорская галера, поддерживаемая другими судами, прорвалась к городу.
Галере, на которой был Батичелли, также удалось пройти в бухту Золотого Рога.
Батичелли сошел с галеры и направился к дому Каффского консула, узнать, как обстоят дела в Тавриде. Узнав последние новости, Батичелли спросил:
— Скажите, синьор Киавари, чем кончились переговоры с Венецией?
— В Константинополе более всего рассчитывали на Венецию, но император оскорбил венецианцев тем, что отказался от предположенной женитьбы на дочери венецианского дожа, оказав предпочтение грузинской принцессе, как особе царской крови.
— А Венгрия?
— А венгерские послы из лагеря Магомета II не выезжают.
— Значит для Константинополя от соседей нет спасения?
— Во всяком случае, синьор Батичелли, я вам скажу, что будут ли владеть здесь турки, или кто другой, пусть только война кончается; нам нужен мир, иначе мы все разоримся. Для нашей торговли я не вижу опасности, если даже турки будут обладать Константинополем.
— Это положительно так, — безучастно заметил Батичелли и затем, простившись с хозяином, вышел.
От консула он отправился к Золотому Рогу, и перейдя мост, бесцельно пошел по улицам столицы. В городе было заметно некоторое оживление: пришедшие со славою корабли поддерживали на некоторое время бодрость духа у жителей. Батичелли вышел на улицу, ведущую к Влахернам. Вечерело. Она была многолюдна, потому что многие отправлялись отслушать вечернее богослужение в почитаемом Влахернском храме Божией Матери, но перейдя эту улицу, синьор Батичелли пошел к монастырю Пантократор, оттуда было слышно церковное пение. Он подошел со стороны, где находился саркофаг Ирины; мрачный вид монастыря вполне гармонировал с состоянием духа Батичелли. Обойдя монастырь, он прошел под массивною аркою. Церковное пение и чтение его несколько умиротворило, вечерня кончалась, и он скоро вместе с другими оставил церковь.
— Кирие Николай!
— Отец Георгий, какая приятная встреча! Давно ли вы здесь?
— Несколько дней уже.
— Как объяснить это, достопочтенный отец: в то время, как другие бегут из столицы, вы являетесь сюда?
— Но и ты, кирие, пришел на наше старое пепелище, а ведь ты никогда не отличался особенною любовью к родине.
— Отец, я не любил наших убийственных государственных порядков и порицал их. Если я их порицал с раздражением, злобно, то это более свидетельствует о моей любви к родине, потому что мало ли где беспорядки, однако о них я говорю совершенно спокойно. К тому же, я не выношу фанатизма ни в чем, и пусть венгры, неаполитанцы или французы пообещают создать для Византии правильный государственный порядок, я посчитаю, что не нужно им сопротивляться. Но тут, отец, турки; теперь у нас хаос, а тогда будет мерзость и запустение. Если бы даже эти азиаты дали нам спокойствие, то это будет спокойствие рабов, а не граждан. Ну, а я все ж таки спрашиваю у тебя, отец Георгий, отчего ты здесь, когда все бегут отсюда? Я — другое дело; я для всех, исключая нескольких человек, генуэзец, и потому, когда нужно, найду себе приют в Галате.
