Юрий Абдашев - Низкий Горизонт
Обзор книги Юрий Абдашев - Низкий Горизонт
Юрий Николаевич Абдашев
Низкий Горизонт
Алтай встретил Званцева золотом березового листопада и горьким запахом привядшей тополиной листвы. Над Барнаулом по-осеннему скупо светило солнце, но из влажной земли еще сочилось запоздалое тепло. Лишь по утрам песок на приречных улицах покрывался налетом первого инея. Он, как сахар, похрустывал под ногами.
И вот тогда-то Николай впервые услышал о низком горизонте. Говоря о нем, беспомощно разводил руками диспетчер речного порта, недобрым словом поминал его чернявый паренек со спутанным чубом, о низком горизонте с хитроватой усмешкой говорил бывалый колхозный пчеловод, поблескивая из-под очков молодыми глазами, на него, вздыхая, жаловалась грудастая тетка, прикрывавшая широченными юбками туго набитые мешки и поражавшая всех неусыпным бдением.
Эти слова не сходили с языка. Они были причиной всех бед. Низкий горизонт реки полностью нарушил судоходство. Единственная дорога, которая связывала столицу Алтая с отдаленными селами верховьев Оби, стала недоступной даже для колесных пароходов с мелкой осадкой.
Такое случалось нередко. Года не проходило без того, чтобы матушка Обь к концу лета не обнажала широкие песчаные отмели, не преграждала путь опасными перекатами.
Пора бы, кажется, людям привыкнуть, но они всякий раз не уставали раздражаться и отпускать крепкие словечки в адрес пароходства. Не могли же они ругать реку, если с ней была связана вся их жизнь: зимой по скованной льдом Оби пробивали колесную дорогу, а летом речные буксиры пригоняли тяжелые баржи с товарами. Река давала стерлядь и нельму — отличную рыбу. Необходимость же ругать кого-то была велика, и поэтому весь гнев обрушивался на портовое начальство, которое считали причастным ко всем событиям, происходящим на реке. Слыхано ли дело — пять лет, как закончилась война, а с рекой не совладают.
У Николая были все основания возненавидеть эти два слова — «низкий горизонт».
…Всего каких-нибудь десять дней назад он в самом чудесном расположении духа штурмовал комбинированный вагон на перроне Краснодарского вокзала. В нагрудном кармане его взмокшей от пота куртки лежал диплом об окончании физико-математического факультета и направление на Алтай. Николай получил деньги на билет и пятьдесят процентов подъемных.
— Остальное получите на месте для обзаведения хозяйством, — объяснили ему в институтской бухгалтерии.
Званцев не был искушен в финансовых делах и в такое путешествие отправлялся впервые. Он разделил полученные триста рублей на восемь суток пути. Вышло по тридцать семь пятьдесят. Не так уж плохо для молодого специалиста.
Шли дни, оставались позади километры, а новенький бумажник заметно тощал. Но Николай был спокоен. В его планах все строилось на строгом математическом расчете. Бодрое настроение ни на минуту не покидало его. Он с удовольствием заводил знакомства и бегал на станциях за кипятком.
На седьмые сутки после двух пересадок Николай спрыгнул на посыпанную гравием платформу Барнаульского вокзала. Вскинув на плечи рюкзак и подхватив тяжелый чемодан, он отправился разыскивать пристань.
Прошел день, другой, а парохода все не было. Люди с волнением ожидали, что в верховьях пройдут дожди, и через каждые полчаса бегали смотреть на водомерную рейку, грустно торчавшую за кормой пристанского дебаркадера. Ходил туда и Николай. Поневоле пойдешь, если за сутки во рту не побывало и маковой росинки. Денег оставалось только на билет.
А вода и не думала прибывать. Званцев помрачнел, и худое лицо его осунулось еще больше. Нужно было принимать какое-то решение. В крайоно, где ему выдали направление, попросить о помощи он не посмел. Несолидно и стыдно. Подумают черт знает что. Послать домой телеграмму? Тоже нельзя: мать живет на зарплату курьера. И тогда родилась гениальная мысль. Нужно что-то продать.
Единственной вещью, которая могла представлять ценность, были ручные часы неизвестной фирмы. Красивые часы со светящимися стрелками. Николай очень дорожил ими. Их подарила мать, когда ему исполнилось двадцать лет.
Поскольку решение созрело, Николай не стал церемониться с оставшимися деньгами и проел их в один присест. Но к вечеру, как ни странно, он еще острее ощутил голод.
Спать было жестко и холодно. Проснувшись утром, он поежился от сырости, сел на своем продавленном чемодане и опять почувствовал, как сосет под ложечкой.
За окнами тесного зала ожидания занимался рассвет. На скамейках и прямо на полу спали люди. Николаю пришло на ум, что зал в эту минуту напоминает сказочный дворец, в котором жезл феи внезапно усыпил и гостей, и хозяев, и дворцовую стражу, оставив всех в тех нелепых позах, в каких застало их действие чар.
Николай взглянул на часы. Было около пяти. Поручив свои вещи соседу, он отправился на базар. Не переставая поеживаться, он шел по вдавленным в землю плитам тротуара, засовывая глубоко в карманы озябшие руки.
Воскресный базар гремел, как старая водяная мельница. Утренний ветерок гонял по площади обрывки газет и сухую рыбью чешую.
Длинные деревянные столы были заставлены плетеными корзинами с брусникой и черемухой, которая успела пустить сквозь прутья свой густой чернильный сок, кучками желтых помидоров и пучками свежей моркови. Хозяйки макали в ведра веники и кропили водой морковку. Прямо на земле были воздвигнуты пирамиды из полосатых семипалатинских арбузов. На шеях румяных и словоохотливых торговок красовались ожерелья из сушеных грибов. Рядом с длинными стеблями перезревшего укропа чья-то рука живописно разложила привядшие астры, белые и бледно-сиреневые, тронутые осенней чернью.
Возле худощавой бабы со скорбной иконописной физиономией толпилось много народу. На прилавке перед ней стоял эмалированный таз, накрытый промасленным полотенцем. В тазу лежали плоские худосочные пирожки. Вид у них был такой, будто по ним проехался паровой каток. Люди покупали пирожки охотно.
Николай отошел за облупившийся аптечный киоск и, сняв с руки часы, бережно взял их за ремешок. Он потоптался на месте и, вздохнув, решительно двинулся вперед, подхваченный людским потоком.
У длинного забора, где ветерок шевелил обрывки пожелтевших афиш, было особенно многолюдно. Старик с вылинявшими глазами и рябым от оспы лицом кричал высоким фальцетом:
— Ес-с-сть состав для удаления пятен на материале! Ес-с-сть состав…
— Мастика для точки бритв! Мастика для точки бритв! — бесстрастным голосом вторил человек неопределенного возраста.
Николая давили, бесцеремонно толкали локтями, наступали на ноги. Неожиданно кто-то потянул его за рукав.
— Давай сюда, милок!
Николай обернулся. Возле него стоял маленький юркий человек в потрепанном картузе и стеганом ватнике.
— Давай сюда, в уголок, не то затолкают нас грешных.
В углу кучковались какие-то люди. На их лицах была написана озабоченность. Можно было подумать, что они по меньшей мере приняли на себя ответственность за судьбу города.
— Тебе, милок, повезло, — бодро говорил попутчик, подталкивая вперед Николая. — Нападешь на барыгу какого-нибудь, он тебя враз облапошит. А я человек честный, весь как на ладошке, — и он протянул к носу Николая свою руку с кургузыми пальцами.
— А ну-кась показывай товар! Так-так, — говорил он, принимая из рук Званцева часы. — Штамповка? Так и есть.
— Факт, цилиндра, — небрежно подтвердил какой-то усатый старикан, щуря близорукие глаза. — Акромя морды в них и нет ничего.
— Известно — заграница, — заметил расторопный толстяк. — Там все на красоту бьют, а добротности никакой. Сколько хочешь? — неожиданно спросил он.
— Ну сколько?.. — растерялся Николай. — Рублей триста.
— Э-ге, губа не дура, — усмехнулся старик. — Три бумажки за такое барахло, — и пренебрежительно махнув рукой, отошел в сторону.
— Да, это ты, милок, загнул, — весело поддержал толстяк. — Такой цены нынче нет. — Он вздохнул и, помедлив немного, добавил: — Однако я могу помочь тебе. Мне, видишь ли, нужны такие часики. Циферблат красивый. Ну что, давай махнем? Я дам тебе классные, кировского завода. Анкерный ход, пятнадцать рубинов. Настоящий брегет!
Он достал большие карманные часы.
— Да на что они мне? — искренне удивился Николай и нетерпеливо потянул за ремешок. Но толстяк, видимо, не хотел расставаться с его часами.
— Да ты постой, — быстро заговорил он. — Рядись — оглядись, верши — не спеши. Я верное дело предлагаю. На, забирай свои часы. И вот эти бери. Бери, бери, — добавил он, заметив, что Николай собирается отстранить его руку. — Знаю, никуда не денешься. Иди и поспрашивай, сколько тебе за мой товар-то дадут. Тогда и разговор будет.
Минут через пять возле мясного ряда Николая остановил высокий гражданин в бобриковом пальто. У него было строгое лицо с тонкими чертами. Он держался с достоинством.