Лина ТриЭС - Третья истина
— Антонина, вас по всему дому разыскивает Евдокия Васильевна! Здравствуй, отчаянная Ипполита! Мышцы не болят? — Виконт обратился к Лулу, которая не отпускала пытающуюся уйти Тоню.
Под действием своих настроений «Ипполита» не поняла ни слова, но ей почудился упрек и она нерешительно ответила:
— Я больше не буду… — и поглядела на него. Этого он ждал? Он в ответ посмотрел подозрительно:
— Почему не будешь, собственно? Испугалась? Вывести Ромашку из боевой готовности?
— Да пустите же меня, барышня, слышали, зовут… — вскипела вдруг Тоня. — Стою здесь, как дурочка, перекособочившись, платье с плеча тянете… Еще и растрепавшись… — она разжала руки Лулу и убежала. Лулу этого даже как-то не заметила.
— Умоляю вас, нет! — действительно взмолилась она. — Я, правда, больше не буду!
— Ну, знаешь, Александрин! Я отказываюсь тебя понимать. А! Понял! С утра натворила что-то. Угадал?
— Нет, вчера…
Виконт еще некоторое время наблюдал за ее смятенным выражением и вдруг, резко встав, решительно заявил:
— Быстро решай, занимаемся или нет!
— Да, — выдохнула Лулу, чувствуя, как сковывающий панцирь сползает с ее души, — только одно большое-большое «да»!
— Так долой психологические изыскания. Пошли!
— Я сейчас! — Лулу подзадержалась, вспомнив его вопрос насчет «… не болят». Болела — не сильно, но ощутимо, — растертая кожа под коленями. Вот когда пригодились хлопчатобумажные гамаши, которые в обычной жизни она терпеть не могла! Даже цвет подошел — кофейный. С белыми мягкими башмачками и бежевым платьем — очень хорошо!
— Алексей Кондратьевич! — обратился Виконт к переминающемуся на лестнице Пузыреву. — Вам опять предоставляется возможность поспать — бумагами займемся потом. Я уеду часа на два.
Лулу благодарно посмотрела на него.
Они пошли на луг. Ромашка послушно шла за ними… Арно на этот раз, был оставлен дома. Виконт предложил:
— Пока добираемся до подходящего места, давай поговорим. Ты не в своей тарелке эти дни. Можешь объяснить, что тебя угнетает? Или угнетало в городе?
— Я все время была совсем одна…
— Но почему? Подруги, я не говорю о родственниках… Да! Виктор с Митей совсем рядом, в Новочеркасске и часто бывают в Ростове.
«Мануфактура Хохладжаева», февральский день, Виктор, гонящий ее прочь… Это и вспоминать долго не надо, и так все время в памяти. Прерывисто дыша от вновь переживаемой обиды, Лулу поведала о той единственной, но незабываемой встрече с братом.
Виконт остановился.
— Жаль одного — что его нет сейчас здесь… Но я уверен, — он помедлил, — да, уверен, Дмитрий повел бы себя иначе. Виктор действительно грубоват и, не смейся, застенчив. Зависим от мнений, не уверен в себе, не умеет себя поставить и это его злит.
Лулу вдруг вспомнила свою встречу с Виконтом на вокзале. Это что же, она — как Виктор? Или Виктор — как она??? — Она поглядела на Виконта широко раскрывшимися глазами.
— Что — непонятно выражаюсь? — перебил сам себя тот.
Лулу почувствовала, что краснеет и прошептала: «понятно»
В глазах Виконта промелькнула смешинка, и губы тронула улыбка, такая заразительная, что Лулу не могла не ответить ему своей, смущенной. Они некоторое время помолчали, глядя друг на друга. Потом, согнав улыбку с лица, Виконт заговорил опять:
— Гимназия, студенчество! Нет, Александрин! Это все нельзя скомкать. Распробуй, рассмотри, не ершись. И не поддавайся обстоятельствам — они сами трепещут перед натиском!
— А Софья Осиповна и господин Петров? — привела Александрин убийственный пример неподдающихся обстоятельств. Она была уже готова выпалить, что жить с ними было невыносимо, и она их ненавидит, но Виконт остановил ее энергичным взмахом руки:
— Все! Все! Я уже все про них знаю. — И продолжал после паузы:
— А книги? Тебе одиноко и с ними? Не утешают?
— Я покупаю книжки — тоненькие такие. И читаю. Только часто дурацкие какие-то продают. Я люблю, когда попадается издание: «Весь Жюль Верн» и еще Дюма.
— Ну, так это же захватывает, Александрин! Книга! Ты — в ее власти, она — в твоей.
— Потому что придумывать можно еще приключения, которые там пропустились? — догадалась Лулу.
— Именно! — от энергичного кивка волна мягких густых волос упала ему на лоб, он смахнул их и посмотрел на Лулу одобрительно. Воодушевленная его взглядом, она продолжала:
— И еще я из дома альбом взяла с картинками. Там и фигуры есть…
— Скульптура? Репродукции?
— Наверное. Я люблю, когда не просто стоят, а когда что-то делают… Вот рыбак поймал большую рыбу, она бьется, как будто совсем живая, хотя сначала каменная, а потом еще и в книжке…
— Двойное отстранение, хочешь сказать? Понятно. Жанровая и анималистическая скульптура вас привлекают, мадемуазель.
— Ой!
— Что «Ой»! Учись, пока я рядом, — он коснулся пальцем кончика ее носа. — Ладно, коней Клодта покажу, напомни! Пока обратимся к живой лошади.
Он резко свистнул:
— Видишь, сразу подтянулась, это тебе не гордец Арно, к которому надо ходить на поклон!
Смирная Ромашка нежно заржала и, подойдя, потянулась губами к карману куртки Виконта.
— Ну, есть, есть! Умница! — он погладил кобылку по морде и вытащил из кармана сахар, которым Ромашка со смаком захрупала.
— А ты? Явиться к лошади без угощения хуже, чем к классной даме без реверанса, захвати в следующий раз. Она сладкоежка.
Ах, если бы он когда-нибудь на занятиях назвал умницей ее, Лулу! Она вздохнула и принялась двумя ладонями гладить Ромашку по морде и приговаривать хорошие слова. В это время Виконт вытащил из голенища короткий хлыст, поправил седло, сняв с него и бросив в траву какие-то приспособления. Он стал абсолютно серьезен, гораздо серьезнее, чем на занятиях по арифметике…
— Слева, Александрин, только слева. Она будет стоять неподвижно. Нет, не надо строиться с лошадью в шеренгу. Если поедешь туда, — он указал на дорогу, — стань спиной к этому направлению.
— Поеду спиной вперед??? — она искренне пришла в недоумение.
— Шутки в сторону, Александрин! — он взялся за стремя и повернул его к Лулу. — Левую ногу в стремя. Твоя задача — вскочить в седло. Перемахивая правой, развернешься. Стремя впоследствии будешь поворачивать сама, правой рукой.
Так вот что он делал тогда, будучи ее «стремянным» — разворачивал стремя!
— Толчок! Смелей!
Ромашка не проявляла никакой заинтересованности к попыткам Лулу вскочить в седло. После нескольких неудач, ей удалось, вцепившись в гриву, вскарабкаться на лошадиную спину. Сверху она выжидательно посмотрела на Виконта — сейчас, наверное, можно будет поскакать!
— Ты, вероятно, прослушала, Александрин! Вскочить, я сказал, а не вползти. Улитки на винограднике прыгают резвее! Слезь!
— А может… Я пока так поезжу, а потом…
— Нет. Поводья будут в твоих руках, это пока я их придержал. Если бы не это, ты рисковала так, на одной ноге, доскакать до места назначения. Я мог бы и подсадить тебя, но лошадь презирает увальня и неудачника, в лучшем случае, признает за ним право побыть грузом. Еще раз! Вскочила, чуть сжала бока лошади — и она подчинится! Ясно? Резче толкайся правой ногой! Не бойся упасть! Потренируешься дома в кувырках через плечо. Вот таких, — отчеканивая все это, Виконт вспрыгнул в седло несколько раз сам, то просто соскакивая, то, сгруппировавшись, падая на землю. Каждый раз он делал приглашающий жест Лулу попробовать еще раз самой вскочить на лошадь.
Она ни в коем случае не хотела быть поклажей. Наверное, Ромашка думает: «вот какой-то куль взваливают!» Разве мешок она слушаться будет? Она собралась с духом и после чуть ли не десятого приглашения приступила сама. Старалась изо всех сил и запыхалась, но похвалы не дождалась.
— Устала?
— Нет, нет. Не получается же пока. — Вот как надо учить русский язык! В этот момент слова «мышцы болят» стали для Лулу понятнее всех слов на всех языках мира.
— Упорство — твой конек, — он похлопал по спине лошади и впервые за все занятие улыбнулся, да и то каким-то краем губ, — все же присядь и посмотри вверх!
Лулу шмякнулась на траву, задрала голову к синему небу и засмотрелась на белые облака. Они были привешены, как гроздья, к туго натянутому блестящему куполу.
— Там тоже виноградник! — наконец, закричала она, — и виноград белый, потому что волшебный! И можно, летая, его собирать!
— Да… — почти про себя проговорил Виконт, — в тебе это есть. Передалось. — В его голосе была такая смесь оттенков, что Лулу и не попыталась разобраться, а только убедила себя, что это похвала, и расплылась в довольной улыбке. Не подозревает же он, что ей по наследству передалось умение порхать в небесах?
Заметив эту улыбку, Виконт поднялся и неожиданно строго заявил:
