Эдуард Успенский - Лжедмитрий Второй, настоящий
– Слушайте, юноша. Наша с вами история долгая. Не меньше месяца. Пока еще мой гонец доедет до Кракова… А не поступить ли вам пока в оршак князя Адама? Вам святой сан не помешает? Я знаю, что там сейчас требуются молодцы.
Юноша пристальным, оценивающим, совсем не монашеским взглядом посмотрел на святого отца. И вдруг сказал совсем неожиданную фразу:
– Отец Ричард, а вы мне нравитесь! – И, не дожидаясь возмущенной или иронической реакции священника, добавил: – Поступить!
* * *Жуткая судьба семьи Годуновых немного разжала пальцы на горле Бориса Федоровича: пришел урожай.
Земля впервые за десятилетия возвращала втрое и вчетверо. Можно было вздохнуть и из обороны перейти в нападение на всевозможные беды.
Первым делом Борис решил навести жестокий порядок на дорогах и в городах. Надо было сделать так, чтобы население не боялось ни расстояний, ни темноты.
К этому времени на самых ближних подходах к городу мелкие разбойничьи шайки были собраны под руку одного атамана – Хлопки Косолапа. И фактически установили по всему северному Подмосковью свой душегубский порядок.
Ни один купец не мог без их ведома проехать. Ни один дворянин или крестьянин не был свободен от их воли, насильничанья или самодурства.
Семен Никитич Годунов по приказу Бориса неоднократно посылал к нему людей с предложением сдать банду и получить прощение. Даже дворянство предложили Хлопку. На что бандитский атаман только в лицо смеялся посыльным и отправлял их обратно избитыми до полусмерти, в рваной одежде, с рваными ноздрями.
Годунов решил против бандитских шаек направить регулярное войско. Делалось это секретно от иностранцев.
Всем иноземцам – и купцам, и послам, и их людям – три первых дня недели запрещено было выходить за пределы дворов. Нельзя было, чтобы купцы и прочий инородный люд знали, что такой разбой в Московии завелся, что становые уже не справляются. Что они или запуганы, или куплены главарями шаек и уже регулярная армия разбойниками занимается.
Почти все имеющиеся в Москве стрельцы, примерно восемь тысяч верховых и пеших, были задействованы.
Темир Засецкий – старый и верный стратилат – просил:
– Пусти меня в командование, Борис Федорович. Я тебе этого Хлопка без особых боев приволоку и Семену Никитичу в обработку сдам. Я знаю ходы в их станы, и доносчики у меня там имеются.
Годунов решил по-другому. Он чуял, что без боев не обойтись, поэтому назначил воеводой окольничего Ивана Федоровича Басманова. Тот имел большой опыт действия в регулярных войсках. А славного Темира Засецкого Борис берег для своих особых поручений.
И ведь как чуял.
Басманов повел операцию точно как при охоте на волков. Мелкие шайки бандитов разными отрядами он сгонял в одно место, в сторону Лавры. Гнали их из разных бандитских гнезд, сел и деревень.
А когда согнали всех в одно место, даже не обрадовались – сила вышла из лесов несметная. И публика все была жутковатая – убийца на убийце.
Сеча получилась кровавая. Хорошо, что стрельцы в красных кафтанах имели воинскую выучку и опыт сражений с татарами. Хорошо, что у Басманова были пищальщики, которые могли снимать бандитов прицельно, по выбору.
Разбойники, желая прорваться, нападали на стрельцов отдельными шайками со злобой и криками и даже сумели убить Басманова. Не стрелой, не пулей, а именно саблей достали.
С этого момента стрельцы как озверели. Никакой пощады не давали холопам. Добивали раненых, нещадно били подростков. Давили людей конями.
К вечеру все было кончено.
И вот только тогда Годунов направил под Можайск Засецкого с его людьми. Указание было очень коротким:
– Гнать и убивать!
Темир со своими желтыми стрельцами гнал и убивал. Гнал и убивал.
Остальное доделали становые и дьяки. Их дружба с душегубами быстро кончилась. Никто не может так быстро расправиться со своими закадычными ворами-дружками, как служилые блюстители порядка. Не только сдавали властям, но и сами убивали ворье на месте.
И тихо стало на дорогах под Москвой.
* * *По правде говоря, Григорий Отрепьев не очень торопился в Польшу. Деньгами его Романовы снабдили – можно было покупать все желательное. Товарищи с ним рядом шли и делали все, что он им прикажет. Угроза страшного ареста московского уходила все дальше и дальше. Можно было гулять и гулять.
Одна вещь его только серьезно беспокоила: друзья его сильно были склонными к пьянству. Собственно, ради постоянного пьянства они и держались за Отрепьева. Оба были чрезвычайно тупы, хотя работоспособны как лошади.
Долго ходили они по Северской земле, собирая милостыню на храм. Причем Отрепьев, к ужасу монахов, запросто залезал в церковную казну.
– Ты что Божьи деньги берешь? – спрашивал трусливый Михаил. – Гореть в аду будешь.
– На Божьих людей и беру Божьи деньги, – отвечал Гришка. – Вы, что ли, не Божьи люди? Или вам пить-есть не надо?
Монахи умолкали.
Он вовсе не собирался возвращаться в Московию, а тратить личные деньги на содержание временных друзей ему было совсем не с руки.
Но долгое бесцельное шатание из монастыря в монастырь, из обители в обитель начинало ему надоедать. Пора было проявляться царским человеком.
В Новгород-Северском Преображенском монастыре Гришка пришелся по душе строителю Захарию Лихареву своей ученостью. И не только ученостью, а столичным вежливым поведением и столичными разговорами. Ему и его спутникам разрешили даже стоять на клиросе и участвовать в богослужении.
– Давайте покажите нашей братии, как московские люди петь умеют. Поучите наших нехристей!
Скоро Отрепьев стал служить обедню вместе с попами:
– Для чего не поработать святым человеком будущему государю? Все хорошее ему зачтется. Как много посвящал Божьим делам царь Иван!
В монастыре была хорошая, почти европейская библиотека. Своим знанием Библии и умением грамотно писать Отрепьев потряс архимандрита Иону, и тот разрешил ему пользоваться книгохранилищем.
– Божье слово для Божьих людей, – сказал он. – Читай и запоминай на пользу людям.
Решив покинуть монастырь, для своих главных престольских замыслов Григорий задумал сделать первую пробу.
При выходе он оставил на внутренней стороне книги откровений святого архиепископа Кесарийского надпись:
«Я – царевич Дмитрий, сын царя Ивана. А как буду в Москве на престоле отца своего, я тебя, святой отец, всем пожалую за то, что ты меня покоил у себя в обители».
А вдруг эта небольшая писулька сама собой начнет работать. Может, пользу и принесет.
Архимандрит, случайно натолкнувшись на эту надпись, пришел в ужас. Потом затолкал книгу на самый дальний верх, куда только позволяла длинная лестница и его поздний возраст, и постарался о ней забыть.
Охотников читать в монастыре не было ни одного.
Отрепьев с монахами двинулся дальше на юг. Впереди светил или престол московский, как обещали московские Романовы, либо долгое путешествие в Иерусалим ко гробу Господню.
Первая перспектива была заманчивее, но со многими опасными вариантами, вплоть до потери головы. Вторая не столь заманчивая, но более спокойная в смысле сохранения жизни.
Гришка постепенно начал готовить своих товарищей к тому, что они ходят по Руси не с простым дьяконом, а с будущим царем московским.
– Ох, непростой человек перед вами! Далеко не простой! Царской семьи! Вы думаете, зря что ли патриарх Иов так меня привечал.
Во время рассказа они внимательно смотрели ему в рот, но мысль его воспринимали с трудом.
В доме одной женщины узнали, что везде стоят заставы: кого-то ловят. Правительство московское ставило посты на всех дорогах. Кого-то слишком сильно искали: ни с каким документом, ни с какой бумагой выезда ни в Литву, ни к немцам не было.
Когда эта страшная новость коснулась ушей Отрепьева, он помертвел. Он понял: ловят его! Кто-то из Романовых его сдал.
У него похолодел низ живота и ослабли ноги.
Слава богу, что его спутники были на удивление пустоголовыми. А не то могли бы здорово заработать, выдав его.
Григорий нашел одного списанного за пьянство отставного монаха – Ивашку Семенова, и тот за гроши вывел их малыми тропами в Литву, в первый литовский город-замок Лоев. Благо он был православным.
Из Лоева перешли в Любец. Оттуда в Киев.
В Киеве в Печерском монастыре Гришка представился архимандриту Елисею Плетенецкому чуть ли не секретарем патриарха Иова. Рассказал о свежих московских новостях и попросил разрешения жить.
Здесь он задышал спокойно. Он знал: в Литве его ловить не станут. Молва о воскресшем Дмитрии ни за что не должна была покинуть границы Русии. Слишком была опасной, раскаленной эта молва.
Но и другое ему стало ясно: что до трона ему не добраться. Если все границы государства Московского закрываются ради одного человека, если на всех послов, на всех купцов, на всю государственную торговлю наплевать ради поимки его одного, значит, вся армия, все шпионы будут пущены ему вслед, и рано или поздно его достанут.
