Александр Солженицын - Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого
Прежде всего, совершенно неправомерно тут ссылаться на формы парламентаризма. „Коалиционное министерство” — это парламентский опыт, союз партий, нашедших на время общую платформу, — и оно составляется по соотношению сил в парламенте. А наше Временное правительство — далеко не только исполнительная власть, не „министерство” в собственном смысле, и не опирается на парламент, — и парламентский опыт тут неприменим. Нынешняя ситуация гораздо сложней, чем кажется сторонникам коалиционного министерства. Временное правительство создано не партией, а революцией, и программа ему продиктована самой революцией. А теперь хотят исходный состав правительства признать изжившей себя комбинацией? Но это извращение. В декларации 26 апреля сказано, что Временное правительство возобновит усилия к расширению своего состава путём привлечения активных творческих сил страны — а вовсе не к созданию нового правительства. Мы перед всей страной приняли обязательство довести её до Учредительного Собрания — и какая и зачем нам коалиция?
Придирки ко внешней политике — только повод. Вопрос упёрся вовсе не в проливы, а: нужна ли России вообще победа? Для овладения проливами не нужно никаких особенных от войны усилий: победа — значит и проливы, проливы — значит победа прежде. Союзники только скрепя сердце соглашались признать русский суверенитет над проливами. И я до последнего дня не давал повод им думать, что освобождаю их от обязательства о проливах. Я надеюсь, и мой преемник не сделает этой бессмыслицы. Если Россия откажется от перестройки юго-восточной Европы и Австро-Венгрии, то союзники — тем более, и всё это попадёт под влияние срединной Германской империи. И мы не получим длительного мира.
Затем: а какие у нас социалисты? Почти сплошь дефетисты. Как же можем мы войти с ними в коалицию? Если два месяца они считали себя неподготовленными к восприятию власти и вдруг в двое суток, между 28 апреля и 1 мая, изменили убеждения? — почему с той же быстротой и готовностью Должны отозваться и мы?
Да много, много ещё мог бы сказать Павел Николаевич, если б ему дали другой час, и третий. (А всё равно, во весь рост проблемы — не скажешь, не подготовлены.) И о тех же проливах он мог бы прояснить не столько. И из тактичности он не хотел тут выставить самого прямолинейного довода: что есть же формальное решение мартовского партийного съезда: в случае вынужденной отставки одного из кадетских министров — выходят в отставку и все остальные. Да этого и представить иначе нельзя. (Но пусть об этом напомнят другие. Сам он ушёл из правительства уже непоправимо.) Павел Николаевич не хотел бы говорить на уровне личном, а только — всеобщем. И он окончил такой энергичной тирадой:
— Если социалисты так созрели к государственному руководству — пусть они и создают своё правительство. Надо признать, что революция сошла с закономерных рельсов — и мы уже не в силах направлять её поступательный ход. Мы делаем тщетные усилия остановить этот процесс — но только замедляем и искажаем его. Это — не нужно. Пусть революционный процесс дойдёт до своего завершения. — (Пусть попробуют править без нас!) — Чем скорей революция себя исчерпает — тем лучше для России: в тем менее искалеченном виде она выйдет из революции.
Мыслимо ли было кому-нибудь ещё недавно вообразить от него такие слова? Ему самому даже было отчасти знобко, какие роковые, далеко идущие мысли выговаривал он:
— Нам не нужно больше связывать себя с революцией. А готовиться — для борьбы с ней. Не изнутри, а извне её.
Это была — истина, которую он в последние дни разглядел до дна. Но она — слишком далеко углублялась! Кадетский ЦК, десятилетние энтузиасты левого либерализма, — не могли принять этого сегодня и сразу! Лучшие политические умы страны были собраны сейчас в этой комнате. И они напрягались — однако не могли такого принять.
Отвечать бесстрашному Милюкову ринулся князь Оболенский — из тех самых чистейших энтузиастов. Он волновался, как никогда ни в какой публичной избирательной речи, дыхание его перебивалось.
— ... Если партия народной свободы выйдет сейчас из правительства — правительство падёт, и это будет только во славу черносотенцам и ленинцам! И неужели мы дадим так ничтожно окончиться величественному столетнему ходу Освободительного Движения? Посмотрите на нас глазами Герцена! — подумайте, как Он бы решил за нас!? Если мы сейчас уйдём — то все жертвы, все усилия наших предшественников за век — упадут в ничтожество... А если мы останемся — мы укрепим правительство и спасём революцию. Да, конечно, наши министры никогда не держались за власть, а изнемогали под её бременем. Но тем более: отчего же не разделить её с теми, кто согласен делить ответственность? Хуже испытанного нами двоевластия — нет ничего! Ещё одно высшее, последнее усилие — и мы получим нужное правительство! Как это неверно — говорить пренебрежительно о социалистах, решившихся идти в правительство! Да, им нелегко далось это решение, они тоже приносят себя в жертву, но за два месяца они осознали, что другого выхода нет. А меньшевики — так и вполне разумны и вполне могут быть нашими союзниками по установлению демократии.
— Меньшевики только прикрывают работу большевиков! — крикнули ему.
Но он не отринулся:
— Совет рабочих депутатов разумно не поддаётся призывам захватить власть, как толкают его большевики, а идёт делить её, — и чем же мы недовольны? Отчего мы так упали духом? От анархии? Как сказал Мирабо — революции не делаются при помощи розовой воды. Анархия — это бурный протест масс против старого порядка. Но ведь и мы — противники старого порядка. Только мы меньше пострадали от него, чем массы, — а для них пока нет другого пути к свободе, они так понимают. По существу действия народа — законны, а мы пугаемся лишь революционно-явочной формы их. Нельзя бороться против анархии одною лишь силой. Надо понять здоровое зерно смутных народных стремлений и отнестись к ним с любовным вниманием...
Но были тут ораторы и понеукротимее Владимира Андреевича Оболенского. Фёдор Измаилович Родичев! — сокрушительный молот кадетского красноречия, — на какую чашку он бросит сейчас свою речь?..
Поднялся с грозным блеском, острота бородки и обещающая острота глаз через блещущее пенсне. И как выстрелил зарядом гнева:
— Но ведь это — трагедия!! Ведь Милюков был — символ верности русского народа союзникам! Что мы делаем? Почему мы уступаем? А взамен придут те, кто согласятся на опозоренье России? Это будет уже не наша внешняя политика! Это уже будет акцент на скорейшем окончании войны любой ценой. А немцы пусть перебрасывают войска на Запад, позже расправятся и с нами. Давить на союзников, чтоб через две недели мир, — вот чего хотят социалисты. Чего стоит эта выработанная с ними вчерашняя декларация нового правительства? — это полная победа Совета и насилие над нами. Бессмысленное „без аннексий и контрибуций” стоит там пунктом первым и как главная задача. Только что не немедленный пересмотр договоров — но „подготовка к новому соглашению”, — это то же самое! В этом и смысл унизительной „личной перемены”, на которую нас толкают: отказ России ото всех прав, которые обеспечены нам международными обязательствами. Но безопасность Чёрного моря и развитие русской торговли — это не империализм! Уход Павла Николаевича — это уже крушение единения с союзниками, — и такой исход мы считаем несчастнейшим днём нашей родины. Связь с союзниками нам сейчас нужна более чем когда-либо за эти три страшные года! Социалисты хотят не просто, чтобы Временное правительство честно выполняло договор с ними, — но служило бы всем их желаниям. Нет! Или пусть свои путы снимут — или правят сами! А быть на посылках — разве это достойно правительства великой России? Они — и сторонники коалиции — вы тянете Россию не только в бездну гибели, но в бездну презрения! Социализм — вреден для такой отсталой страны как Россия, достаточно было бы нам либеральной конституции. Хвалят Совет за новое воззвание к солдатам? Какой похвальный шаг! Но слишком поздно! Своими руками они развалили армию — и теперь уже не поможет их воззвание. Какой поворот сознания! — два месяца именно к этому призывали армию мы — так нас травили, нас громили из 12-дюймового орудия „Известий” как „буржуазию” и империалистов. А кто эти — „буржуи”? Все, кто носят чистый воротничок. Кто не добывает пропитания ручным трудом, новое название для интеллигенции. Если бы „буржуазия” были те, кто безмерно обогащается за счёт беспомощного народа. Нет, „буржуазия” — это мозг страны. Ругают „буржуазную” прессу, — а какая же подготовила революцию? „Буржуазное” — всё то, что не носит печати бессмысленного максимализма социальных фантастов. Левые газеты всё поносят „буржуа” да „буржуа”, — а сочиняют эти строки такие же буржуа: с тёплыми квартирами, обедами из трёх блюд, с горничными, кухарками, летом дача. Но они — „товарищи”. А ломовой извозчик, который непомерно дерёт за перевозку мебели, — это не буржуй? Нет!! Раз мы стали „буржуи” — то дело гиблое, и пусть они правят сами. Чего вы хотите? Ведь Россия была столетиями лишена элементов ума, знания, воли. И даже: Россия привыкла в своём несовершенстве видеть руку Промысла и свой особый путь. И вот эти варвары, одержимые духом разрушения, со сладострастием долгожданной мести уничтожают армию и ячейки государственного строя. У них нет ответственности за свои действия, они и нуждаются в разрушении: ведь народ не понимает идеи государства...
