Розалинда Лейкер - Золотое дерево
В мастерской мадам Хуанвиль изготавливались высококачественные ткани. Поэтому Габриэль не удивлялась тому, что продукция предприимчивой и милосердной вдовы нашла свое место на рынке шелкоткацкого производства, где царила довольно жесткая конкуренция.
Покинув дом мадам Хуанвиль, Габриэль возвратилась кружным путем — мимо особняка и мастерских Дево. Сделала она это, конечно, не случайно. Поравнявшись с домом Дево, она обратила внимание на то, что двери его были закрыты, а окна наглухо закрыты ставнями.
Элен родила ребенка в декабре, в том же месяце Наполеон Бонапарт стал Императором Франции. Доминик Рош не скрывал своего разочарования по поводу того, что его невестка родила девочку, а не мальчика, как он хотел. Внук мог бы стать продолжателем дела деда, унаследовать его фирму, тем более, что этот внук был бы отпрыском любимого сына Доминика, но на внучку он не возлагал ни малейших надежд. Странным образом его отношение к новорожденной походило на отношение к Габриэль, когда та родилась. Он не желал видеть и слышать ребенка, так что Элен вынуждена была всегда следить за тем, чтобы до слуха свекра не доносился плач девочки. К несчастью, маленькая Жюльетта, слабая и хилая, крещенная повитухой сразу же, как только появилась на свет, поскольку все опасались, что девочка нежизнеспособна, постоянно плакала. Только благодаря неустанным заботам Элен, здоровье ребенка понемногу окрепло, и в три месяца это был уже милый здоровый малыш.
Доминик Рош, по всей видимости, испытывал к младенцу старческую ревность, он не мог простить новорожденной то, что ее появление на свет лишило его забот и внимания Элен, которое раньше безраздельно принадлежало ему одному. Его отношение из-за этого к некогда горячо любимой невестке изменилось самым решительным образом. Он начал постоянно подтрунивать над ней и высказывать ей свое недовольство, но обходился с ней иначе, чем с Ивон, — он просто ворчал по любому поводу, что бы она ни сделала, упрекая ее при каждом удобном случае.
Беда заключалась в том, что Доминик страдал от одиночества, чувствуя себя всеми покинутым. Он считал, что судьба сыграла с ним злую шутку, потому что единственный его ребенок, который был действительно дорог отцу, постоянно находился вдали от дома. Доминик знал, что Габриэль не надеется получить наследство от отца, и поэтому его завещание не вызовет у нее чувства разочарования, а вот Анри предстоит пережить настоящий шок, когда он узнает последнюю волю отца, посмеявшегося над ним на краю могилы. Жюль, по замыслу Доминика Роша, один должен был унаследовать все его состояние и сам Дом Рошей. Выйдя в отставку, он вступит во владение свалившимся на его голову неожиданным богатством и продолжит дело отца. К этому времени Элен наверняка родит ему одного или двух сыновей.
Строя подобные планы на будущее, Доминик Рош не стал возражать, когда Элен сообщила о своем намерении повидаться с мужем, полк которого находился сейчас где-то на побережье в районе Ла-Манша, готовясь, по приказу Императору, к втор-жениюв Англию.
— Передай ему вот это, — сказал старик, снимая с пальца перстень с рубином и передавая его невестке.
— Скажи ему, что это подарок на память от меня на случай, если я уже умру к тому времени, когда он вернется с победой домой, разгромив англичан.
Элен, приготовившаяся к трудному разговору со свекром, к его обычному ворчливому недовольству, почувствовала огромное облегчение и радость, видя, что он благословляет ее отъезд к мужу. Она с благодарностью взяла перстень и осторожно положила его на ладонь. Ободренная таким неожиданным благодушием старика, она отважилась обратиться к нему с просьбой, выражавшей ее заветное желание.
— Можно я перед нашим отъездом принесу показать вам Жюльетту?
— Нет, прежде ты мне покажешь сына моего сына! Твоя дочь не представляет для меня ни малейшего интереса!
Лицо Элен залилось краской. Пренебрежение свекра к ее горячо любимому ребенку глубоко ранило душу матери, и, оскорбленная, она бросилась на защиту своего младенца, словно разъяренная львица, защищающая своего детеныша.
— Жюльетта имеет все права на то, чтобы вы считались с ней и приняли ее в свою семью! Она — ваша внучка, одна из Рошей! Вы — вздорный старик, Доминик Рош! Вы относитесь к моему ребенку так, как вы в свое время относились к маленькой Габриэль — к Габриэль, которая понимает вас, как никто другой, как не понимают вас ваши сыновья! Вы знаете об этом? — и Элен сделала несколько шагов вперед. Доминик был столь встревожен необычным поведением невестки, что заерзал в своем кресле, чувствуя сильное беспокойство. — Она, несмотря на всю вашу жестокость к ней, знает то, чего не желаете знать вы; вашей общей чертой является интерес к шелку и преданность шелкоткацкому делу. Габриэль смогла бы сделать для процветания фирмы Рошей больше, чем дюжина сыновей вместе взятых, но вы слишком пристрастны и не хотите видеть этого!
И Элен пулей выскочила из комнаты, громко хлопнув дверью. Доминик хмыкнул, все еще не оправившись от изумления. Кто бы мог ожидать подобного приступа ярости от столь кроткой миниатюрной женщины? Эта оценка взбодрила старика, как холодный душ.
Габриэль вызвалась проводить Элен с ребенком до Булони. Они отправились в эту поездку в карете Рошей в сопровождении двух горничных, взяв с собой много багажа, необходимого в пути для ухода за ребенком. Эмиль неохотно отпустил жену.
— Мне следовало бы отправиться вместе с вами в этот неблизкий путь, — сказал он.
— Но ведь на ферме в это время года так много дел, — возразили Габриэль, поскольку вскоре должен был начаться новый цикл в разведении шелкопрядов. — Мы возьмем с собой вооруженного слугу-и вооружим нашего кучера. Думаю, двое мужчин смогут надежно защитить нас.
Однако Эмиль успокоился только после того, как заставил жену взять с собой маленький дамский пистолет, который та положила в свою бархатную сумочку. У Габриэль время от времени было такое чувство, будто она задыхается рядом с Эмилем, так угнетало ее его собственническое отношение к ней, поэтому у нее довольно часто возникала необходимость отдохнуть от него, уехав куда-нибудь. Сам Эмиль, казалось, был неспособен понять стремление жены к духовной независимости. Создавалось впечатление, будто он в глубине души надеялся, что замужество в корне изменит саму Габриэль, как одомашнивание изменило в свое время шелкопрядов, лишив их способности к полету. Она видела, что муж все чаще и чаще пытался полностью завладеть всеми ее помыслами и душой. Эти попытки неизбежно приводили к стычкам и ссорам между супругами и заканчивались тем, что Эмиль впадал в подавленное молчание, а сама Габриэль страшно огорчалась по поводу взаимного непонимания. Трудно было сказать, кого из них в большей степени угнетали подобные сцены.
Надо отдать должное Эмилю, он изо всех сил старался сохранить мир и покой в семье и поэтому не отстранил жену полностью от дел, связанных с шелководством, как она того боялась. Он предоставил ей самой выбирать те оттенки, в которые должна быть окрашена часть пряжи для покупателей, предпочитавших приобретать уже окрашенный шелк.
Подобно ткачеству, окрашивание пряжи являлось чаще всего семейным ремеслом, поэтому Габриэль нередко посещала дома красильщиков для того, чтобы понаблюдать за самим процессом их работы, часто сопряженной с вредными испарениями, наносившими ущерб здоровью. Вскоре Габриэль добилась получения различных тонов ярко-синего цвета, однако яркие краски легко выцветали под действием света и времени, поэтому прежде всего необходимо было добиваться их устойчивости. Сам Император предъявил к шелкопромышяенникам требование, чтобы окраска шелковых тканей, используемых для портьер и обивки стен дворцов, была устойчивой. Наполеон был крайне разочарован тем, что недавно обитые стены комнат, предназначенных в Фонтебло для Императрицы Жозефины, быстро выгорели, утратив свой первоначальный цвет. Габриэль не теряла надежды найти устойчивые красители для шелковой пряжи, и действительно некоторые из ее опытов увенчались полным успехом.
Временами, сидя напротив друг друга за обеденным столом, Габриэль и Эмиль обменивались вдруг улыбками, не произнося при этом ни слова, как будто радуясь какой-то общей тайной мысли. Все это скорее походило на внезапно брошенную друг другу ветку оливы — мира, о котором страстно мечтали оба супруга. Эмиль предоставил в ее ведение заботы о выборе красителей для шелковой пряжи, заставив жену отказаться тем самым от участия в руководстве шелководческой фермой, — чего он собственно и добивался. Габриэль сознательно пошла на эту сделку, понимая, что именно движет ее мужем. Улыбаясь друг другу за обеденным столом, как будто без причины, они поднимали бокалы и, чокаясь, испытывали почти счастье от гармонии, воцарившейся в их супружеских отношениях. Габриэль в это время почти забывала мучившие ее по ночам кошмары, запрятанные глубоко в подсознание: тень Николя Дево, казалось, еще не пролегла между ними. Габриэль слышала, что окончившаяся неудачей попытка Николя получить поставки шелка-сырца с фермы Вальмонов помешали его планам открытия в Лионе ткацких мастерских, но это вовсе не означало, что он отказался от своих замыслов. Каждый раз, когда при Габриэль упоминали имя Николя Дево — а это случалось довольно часто, — ее сердце начинало учащенно биться. Она мечтала забеременеть, как утопающий мечтает о внезапном спасении, надеясь, что ребенок привяжет ее к мужу. Однако мечта Габриэль все не воплощалась в жизнь, несмотря на страстное желание.
