Иван Родионов - Жертвы вечернiя
Шли всю ночь и, не отдохнувъ ни на одну минуту, на утро вступили въ бой подъ Кореновской.
Врагъ устроилъ тутъ мощный заслонъ.
Дрались ожесточенно, безъ передышки, цѣлый день.
Врагъ подавлялъ своей численностью, громилъ своей артиллеріей.
У добровольцевъ не было ни одного снаряда, разстрѣливался послѣдній запасъ патроновъ. Нѣсколько разъ положеніе крошечной арміи висѣло на волоскѣ.
Только поздно вечеромъ разгромленные большевики бѣжали.
Подъ Кореновской въ руки добровольцевъ попали цѣлые поѣзда съ патронами, снарядами, ружьями, съ продовольствіемъ и бѣльемъ.
Во всемъ этомъ армія крайне нуждалась.
Кромѣ того, къ нимъ, понесшимъ въ послѣднихъ бояхъ значительныя потери, тутъ неожиданно присоединились двѣ сотни конныхъ и сотня пѣшихъ казаковъ Брюховецкой станицы, выгнанныхъ пришлыми большевиками изъ родныхъ домовъ.
Все это радовало и поднимало духъ усталыхъ бойцовъ.
Возникали надежды на то, что Кубанское казачество скоро все поголовно возстанетъ противъ грабителей и убійцъ.
Но здѣсь же ихъ ожидало горестное извѣстіе о томъ, что армія Эрдели, сдавъ Екатеринодаръ большевикамъ, 1-го марта ушла въ горы.
Надо было спасать кубанскую армію, а черезъ это и самихъ себя.
И добровольцы, измѣнивъ первоначальный маршрутъ, въ ночь съ 5-го на 6-ое марта круто повернули черезъ Раздольную на Усть-Лабинскую станицу.
Снова съ утра до поздней ночи упорный бой за обладаніе Усть-Лабинской и за переправу черезъ Кубань.
Нѣсколько разъ въ теченіе боя Добровольческая армія лицомъ къ лицу стояла передъ неизбѣжностью быть поголовно уничтоженной. По желѣзной дорогѣ прибывали со всѣхъ сторонъ все новые и новые большевистскіе эшелоны.
Былъ моментъ, когда самъ Корниловъ съ штабомъ чуть не попалъ въ плѣнъ.
И снова блестящая побѣда.
Уже въ темнотѣ добровольцы на плечахъ разгромленнаго врага прошли черезъ Усть-Лабинскую станицу, по мосту перешли черезъ Кубань и расположились на ночь въ линейной казачьей станицѣ Некрасовской.
Но и тутъ ни минуты не было покоя.
Ночью стрѣльба на окраинахъ, съ ранняго утра весь слѣдующій день и ночь до новаго утра жестокій артиллерійскій и ружейный бой.
Переправа черезъ рѣку Лабу въ бродъ совершалась подъ огнемъ непріятеля.
Надѣялись, что за Лабой положеніе арміи станетъ нѣсколько легче, что большевики побоятся отрываться отъ желѣзныхъ дорогъ.
Расчетъ оказался совершенно ошибочнымъ.
За Лабой положеніе арміи не только не улучшилось, но ухудшилось въ неизмѣримой степени.
Большевики подавляющими силами безперерывно окружали крошечную армію героевъ.
Кромѣ того, съ переходомъ черезъ Лабу добровольцы изъ казачьихъ хуторовъ и станицъ, жители которыхъ терпимо и даже благожелательно относились къ нимъ, сразу попали въ районъ большевистски настроеннаго, непримиримаго, свирѣпаго мужицкаго населенія, взявшагося за оружіе и ежеминутно поражавшаго ихъ изъ-за каждаіо забора, стѣны, куста, буерака.
Къ войнѣ фронтовой присоединилась еще война партизанская.
Добровольцы попали въ злое осиное гнѣздо.
Бои не прекращались ни днемъ, ни ночью.
Это была нескончаемая тревога, безперерывная война, неустанное лролнтіе крови...
И армія, усталая, безсмѣнная въ своемъ сокрушительномъ продвиженіи впередъ оставляла за собой кровавый и огненный слѣдъ, разметывая передъ собою смѣняющія другъ друга огромныя полчища врага.
Некогда было ѣсть, некогда спать.
Бойцы падали отъ переутомленія и голода, но боевая энергія ихъ не ослабѣвала ни на минуту.
Положеніе арміи было всегда настолько безпримѣрно-отчаяннымъ, настолько труднымъ, что каждый въ этой маленькой кучкѣ людей-героевъ сознавалъ, что минутная оплошность кого-либо изъ нихъ, нерѣшительность, промедленіе, трусость погубить цѣликомъ всю армію, и всѣ изъ послѣднихъ силъ тянулись, какъ можно лучше и честнѣе, исполнить свой долгъ.
И чѣмъ дальше вглубь кубанскихъ степей продвигалась маленькая армія, тѣмъ сильнѣе и непримиримѣе становилось ожесточеніе обѣихъ враждующихъ сторонъ.
Пропасть между пришлыми большевиками и мѣстнымъ мужицкимъ населеніемъ съ одной стороны и добровольцами съ другой разверзалась все глубже и шире.
О какомъ-либо примиреніи и думать было нечего.
Такая мысль всякому показалась бы дикой и преступной.
Это никому и въ голову не приходило.
Тутъ шла борьба на истребленіе, не на животъ, а на смерть.
Съ одной стороны народъ, какъ медвѣдь, лизнувшій крови, безнаказанно испробовавшій убійствъ и грабежа, полагаясь на свою колоссальную численность, возгордившійся тѣмъ, что ему все позволено, рѣшившій, что онъ все можетъ, что онъ единственный надъ всѣми и всѣмъ повелитель, хотѣлъ только одного послѣдняго — насладиться истязаніями, упиться кровью уже доведенныхъ до ничтожества и отчаянія баръ и барчатъ — раздавить ихъ послѣдній оплотъ — маленькую армію. Ему казалось, ему это внушали, что только она одна мѣшаетъ ему воспользоваться плодами его побѣды, его завоеванныхъ «свободъ». Его сердило, его приводило въ неистовство то, что противъ него, непогрѣшимаго праведника, какимъ называли его черные демоны разрушенія и во что онъ въ простотѣ душевной вѣрилъ, дерзнула возстать кучка людей и это тогда, когда всѣ ему льстили, всѣ передъ нимъ заискивали, склонялись, никли и ползали. Жестокаго обмана и страшнаго предательства развратный, тупой дуракъ-народъ тогда еще и не подозрѣвалъ. Залитые невинной кровью безстыдные, хищные глаза его не видѣли того неописуемаго бѣдствія, которое уже подстерегало его и немного позднѣе обрушилось на его преступную голову.
Съ другой — кучка интеллигенціи, преимущественно военной и учащейся молодежи, ни въ чемъ неповинной, расплачивающейся за грѣхи и легкомысліе своихъ отцовъ, потерявшей отъ самосуда развратной черни своихъ родныхъ и близкихъ, а отъ ея воровства и грабежа все свое состояніе. Она была безпримѣрно-несчастна, обездолена, лишена права на добываніе средствъ къ жизни. Ее отовсюду гнали. Непогрѣшимый «богоносецъ»-народъ обрекъ ее на безпощадное истребленіе. У нея другого выбора не было: или покорно, какъ агнецъ, отдать себя на издѣвательства и растерзаніе бѣшеному звѣрю или съ оружіемъ въ рукахъ защищать свое право на жизнь. Она предпочла послѣднее и въ своихъ ожесточенныхъ сердцахъ несла чувство неукротимой мести къ разнуздавшемуся хаму, перешагнувшему всѣ грани закона и права, а въ своей оскорбленной душѣ бережно хранила идею раздавленной и поруганной русской государственности. И какъ раненый левъ, она шла, нанося страшные удары врагу и искала точки опоры, гдѣ бы она могла обосноваться, оправиться, собраться съ силами и потомъ перейти въ рѣшительное наступленіе.
Не удержавшись въ Новочеркасскѣ и Ростовѣ, она такой точкой опоры считала сердце Кубани — Екатеринодаръ.
Въ сердцахъ добровольцевъ жила и пламенѣла горячая вѣра въ то, что они спасутъ родину отъ окончательной гибели или, по крайней мѣрѣ, продержатся до тѣхъ поръ, пока не подоспѣютъ на помощь «доблестные» союзники.
Они не сомнѣвались въ окончательномъ исходѣ міровой войны, они вѣрили, что общій врагъ, ради одолѣнія котораго Императорская Россія принесла такія неисчислимыя жертвы, въ концѣ концовъ будетъ раздавленъ, какъ не сомнѣвались и въ томъ, что «благодарные» союзники помогутъ имъ свергнуть иго международной шайки грабителей, воровъ и убійцъ.
Для этого вѣдь такъ мало надо по сравненію съ тѣмъ, что дала Россія для побѣды и торжества союзниковъ!
Усомниться въ благородствѣ и благодарности «доблестныхъ», «вѣрныхъ» союзниковъ, допустить съ ихъ стороны коварство, низкое своекорыстіе и предательство къ впавшей въ несчастіе своей Родинѣ въ рядахъ добровольцевъ считалось великимъ грѣхомъ, несмывае-мымъ позоромъ, преступленіемъ непростительнымъ...
И всѣ жили надеждой, всѣ вѣрили, пламенно, безоглядно вѣрили, что ихъ невообрази-мыя страданія и великія жертвы не пропадутъ даромъ, что «доблестные», «благородные», «вѣрные» союзники, покончивъ съ общимъ врагомъ, изъ чувства благодарности къ настоя-щей подлинной Россіи не оставятъ ихъ безъ помощи, выручатъ. Предательство съ ихъ стороны представлялось имъ слишкомъ чудовищнымъ и безчеловѣчнымъ. Даже мысль о немъ они не допускали, не хотѣли поганить своихъ сердецъ ею...
Невообразимыя по своему изувѣрству и жестокости истязательства большевиковъ надъ ранеными и попавшими въ плѣнъ «кадетами» вызывали со стороны послѣднихъ равноцѣн-ный отвѣтъ.
