Иван Родионов - Жертвы вечернiя
Онъ быль въ отчаяніи, почти внѣ себя и, забывъ обо всемъ на свѣтѣ, весь былъ поглощенъ однимъ желаніемъ — спасти свою любимицу, своего неизмѣннаго боевого друга, самое драгоцѣнное для него существо на свѣтѣ.
Лошадь стояла смирно, не шевелясь, повернувъ голову и довѣрчивымъ, мыслящимъ окомъ глядѣла на своего хозяина. Подъ тонкой кожей ея раненой ноги конвульсивно вздрагивали всѣ мускулы.
Одинъ изъ плѣнныхъ въ короткой ватной кацавейкѣ, въ теплыхъ стеганыхъ штанахъ и черной смятой шляпѣ съ загнутыми внизъ пoлями нерѣшительно нагнулся, схватилъ съ земли валявшуюся здѣсь, кѣмъ-то оброненную винтовку и отскочивъ назадъ, шагахъ въ шести сзади есаула, быстрымъ движеніемъ вскинулъ ее на прицѣлъ...
Грянулъ выстрѣлъ.
Стрѣлявшій вьшустилъ изъ рукъ ружье.
Плѣнные бросились вразсыпную.
Страшнымъ голосомъ скрикнулъ исполинъ, вскочилъ и выпрямился во весь ростъ.
Папаха свалилась съ его головы.
Мгновенно повернувшись лицомъ къ стрелявшему и выхвативъ изъ ноженъ шашку, онъ, какъ буря, ринулся за плѣннымъ, только изъ-за развѣвавшихся полъ его полушубка мелькалъ красный лампасъ его шароваръ.
Есаулъ настигъ убійцу, не давъ ему сдѣлать и десяти шаговъ.
Закрывъ голову рѵками, красный, какъ звѣрь, чуящій свою неотвратимую гибель, въ отчаяніи огласилъ поле протяжнымь животнымь крикомъ, казалось, выходившимъ изъ самаго нутра всего его потрясеннаго существа.
Лицо его исказилось неописуемымъ ужасомъ и мукой.
Кругообразнымъ широкимъ размахомъ на мгновеніе блеснула въ воздухѣ крутая змѣя шашки и сокрушающимъ ударомъ опустилась на голову краснаго.
Тотъ, обливаясь кровью, съ снесенной вмѣстѣ съ шляпой верхушкой черепа, съ перерубленной кистью руки, какъ снопъ, повалился на землю.
Богатырь, будто въ раздумьи, остановился, схватившись лѣвой рукой за непокрытую голову, въ правой опустивъ шашку.
Юрочка видѣлъ, какъ медленно повернулъ онъ свое мертвенно-блѣдное лицо съ вдругъ обвисшими тонкими, длинными усами и огромными, грозными, но уже незрячими глазами обводилъ вокругъ. Потомъ, какъ бы нащупывая ногами дорогу и все время оступаясь, онъ сдѣлалъ нѣсколько невѣрныхъ, колеблющихся полушаговъ и вдругъ медленно, какъ подрубленный дубъ, свалился сперва на одно подломившееся колѣно, а потомъ на бокъ.
Окровавленная шашка замерла въ его рукѣ.
Офицеры крикнули, чтобы немедленно переловить плѣнныхъ.
Головной взводъ партизанъ бросился вдогонку.
Справа изъ-за станціи появилась небольшая конная группа, надъ головами которой въ почти безвѣтренномъ воздухѣ внушительно и величаво колыхался большой черный значокъ съ бѣлымъ изображеніемъ адамовой головы.
Это были баклановцы.
Два всадника на великолѣпныхъ лошадяхъ, два младшихъ брата сраженнаго исполина, такіе же могучіе и такіе же рослые красавцы, какъ и старшій, отдѣлились отъ колонны и съ шашками на-голо бросились вдогонку за плѣнными.
Въ минуту съ бѣглецами было покончено.
Ихъ изрубленныя тѣла были разметаны по степи.
Подскакалъ отрядъ и, спѣшившись, столпился вокругъ своего атамана.
Онъ лежалъ бездыханнымъ.
Пуля прошла около самаго сердца.
Обезкураженные, безмолвные, обнаживъ головы, стояли баклановцы надъ трупомъ того, кто три года дѣлилъ съ ними боевыя невзгоды великой войны, кто въ дни смрадной смуты ибезвременія собралъ, объединилъ ихъ изъ осколковъ славнаго 17-го полка и доблестно водилъ противъ красной нечисти. Забытая всѣми раненая лошадь Власова, повернувъ голову въ сторону упавшаго хозяина, какъ бы въ недоумѣніи, напряженно стараясь понять произшедшее, нѣкоторое время стояла неподвижно на мѣстѣ. Потомъ, видимо, догадываясь о горестномъ смыслѣ случившагося, она вскинула вверхъ головой и, поджавъ больную ногу, съ тихимъ, тревожно-вопросительнымъ гоготомъ, съ сильной натугой прыгая на трехъ здоровыхъ, торопливо направилась къ столпившимся казакамъ. При каждомъ припадающемъ шагѣ напрягая весь свой статный, длинный корпусъ, такъ, что вырисовывался каждый мускулъ ея благороднаго, дивнаго, втянутаго въ работу тѣла, она протиснулась между казаками къ распростертому на землѣ тѣлу хозяина. Низко нагнувъ голову сь насторожившимися тонкими подвижными ушами, косясь выпуклыми сапфировыми зрачками на трупъ, она шумно хватила расширенными ноздрями воздуха, вдругъ рѣзко взмахнула вверхъ головой и вытянувшись всѣмъ корпусомъ, преподнявъ немного хвостъ, высокимъ, пронзительнымъ голосомъ, какъ бы исходящимъ изъ глубины ея потрясенной горестью лошадиной души, звонко, протяжно и жалобно заржала... Все могучее, легкое тѣло ея содрогалось мелкой, трепетной дрожью. — Уведите коня! — приказалъ казакамъ быстро вошедшій въ кругъ, черноусый и чернобровый высокій красавецъ-офицеръ, съ нахмуреннымъ, блѣднымъ лицомъ опускаясь передъ мертвецомъ на колѣни. Это былъ самый младшій братъ убитаго есаула. Юрочка и другіе партизаны видѣли ковылявшую на трехъ ногахъ лошадь съ распущеннымъ бѣлымъ бинтомъ на раненой ногѣ.
Она покорно, но неохотно шла прочь отъ трупа хозяина за казакомъ, который тянулъ ее на чумбурѣ[5]
Грозная коса смерти теперь безперерывно блистала вокругъ него, сметая его соратниковъ и друзей, что онъ понималъ, что и ему поздно ли, рано не избѣжать ея . Она безперерывно поворачивала голову назадъ и, забывъ о собственной боли, не умолкая, высокимъ, пронзительнымъ голосомъ ржала, по своему оплакивая потерю. До самаго Журавскаго хутора преслѣдовало партизанъ это звонкое, горестное ржаніе. Казалось, все обширное поле наполнилось этими мощными звуками печали и горя, вся степь жаловалась и стонала.
XXII.
Юрочкѣ еще разъ случайно удалось увидѣть трупъ Вити, когда тѣла убитыхъ подъ Выселками на подводахъ свозили въ Журавскій хуторъ. Прозрачное, отъ всей души смѣющееся личико мальчика съ его неземнымъ, восхищен-нымъ выраженіемъ въ широко открытыхъ дѣтски-чистыхъ глазахъ такъ и застыло въ мертвенномъ покоѣ. Такимъ и закопали его въ одной изъ братскихъ могилъ на Журавскомъ кладбищѣ. Юрочка позавидовалъ своему убитому соратнику. Счастливымъ и чистымъ, безупречнымъ героемъ ушелъ Витя изъ этого опоганеннаго преступными негодяями, опутаннаго ложью и обманомъ и наполненнаго злодѣяніями міра. Онъ положилъ душу свою за несчастную, поруганную Родину, пожертвовалъ своей дѣтской жизнью, отстаивая дарованное Богомъ, но отнятое злодѣями право дышать воздухомъ на родной землѣ. На своемъ недолгомъ вѣку Юрочкѣ пришлось такъ много видѣть крови, такъ много насильственныхъ смертей.
безпощаднаго удара. Выйти живымъ и невредимымъ изъ сомкнувшагося вокругъ него кольца смерти явилось бы просто чудомъ.
И какъ бы ему, Юрочкѣ, хотѣлось столь же счастливо и красиво и столь же мгновенно умереть, какъ умеръ невинный Витя.
Въ Журавкѣ въ сумеркахъ наскорахъ похоронили больше двадцати труповъ павшихъ въ бою подъ Выселками партизанъ.
Есаула Власова и другихъ убитыхъ добровольцевъ изъ различныхъ частей закопали въ Выселкахъ.
А дальше — снова и снова безпрерывные, изнурительные походы, снова и снова ожесточенные, тяжкіе бои, снова и снова атмосфера ужасовъ, страданій, подвиговъ, крови, крови безъ конца...
Въ ночь того же дня Добровольческая армія двумя колоннами форсированнымъ маршемъ двинулась на Кореновскую станицу.
Eй нельзя было терять ни одной минуты, ей надо было спѣшить на выручку Екатеринодара, гдѣ по свѣдѣніямъ еле держалась маленькая Кубанская армія генерала Эрдели и куда большевики стягивали громадныя силы.
Надо было выиграть время и, пока красные не овладѣли городомъ, въ которомъ находились колоссальные запасы всевозможнаго военнаго имущества и товаровъ и не раздавили армію Эрдели, во чтобы то ни стало, соединиться съ ней, иначе обѣимъ арміямъ порознь грозила поголовная гибель.
Шли всю ночь и, не отдохнувъ ни на одну минуту, на утро вступили въ бой подъ Кореновской.
Врагъ устроилъ тутъ мощный заслонъ.
Дрались ожесточенно, безъ передышки, цѣлый день.
Врагъ подавлялъ своей численностью, громилъ своей артиллеріей.
У добровольцевъ не было ни одного снаряда, разстрѣливался послѣдній запасъ патроновъ. Нѣсколько разъ положеніе крошечной арміи висѣло на волоскѣ.
Только поздно вечеромъ разгромленные большевики бѣжали.
Подъ Кореновской въ руки добровольцевъ попали цѣлые поѣзда съ патронами, снарядами, ружьями, съ продовольствіемъ и бѣльемъ.
Во всемъ этомъ армія крайне нуждалась.
Кромѣ того, къ нимъ, понесшимъ въ послѣднихъ бояхъ значительныя потери, тутъ неожиданно присоединились двѣ сотни конныхъ и сотня пѣшихъ казаковъ Брюховецкой станицы, выгнанныхъ пришлыми большевиками изъ родныхъ домовъ.
