Нид Олов - Королева Жанна. Книги 1-3
Лицо его сделалось страшным.
— Так вот до чего доводит чтение книг, — словно бы даже растерянно произнес Кейлембар.
Хозяин дернул углами рта.
— На вас тоже подействовала ее свежесть и невинные глазки? Может быть, вы даже склонны пожалел ее?.. Нет, я не упрекаю вас за это. Но мы должны исполнить наши клятвы, Кейлембар. Они должны претерпеть пытки, которые претерпели наши отцы, — я вы резал это в своем сердце. Конечно, легче было бы, если бы это был мальчишка, которого черти взяли совсем не ко времени… Девочка виновата меньше их всех…
— Вот именно, — сказал Кейлембар.
— Но я не могу допустить, чтобы вам было труднее чем мне. Мы с вами должны нести равную тяжесть. Я поеду и посмотрю на нее. Тем более прекрасный по вод: нижайше благодарить за монаршую милость… А за тем…
— Ее надо еще заполучить…
— Я думаю, что это будет легче, чем с мальчишкой. Спасибо вам, Кейлембар, что вы со мной. Я никогда не сомневался в вас Так вот, кое-кому я уже написал… Мы съедемся в замке Тнан.
Через полтора месяца тот же человек с волевым лицом говорил перед группой господ. Среди слушателей, кроме принца Кейлембара, можно было видеть разбойничьи лица отца и сына Респиги, надменно-вялую маску герцога Правона и Олсана, восседающего в окружении своих графов, наглую физиономию баронета Гразьенского; тут же находились вассалы бывшего сиятельного герцога Кайфолии, а также вассалы Кейлембара: граф Фарсал и маркиз Гриэльс, красивый томный юноша с нежными глазами. Всех присутствующих было пятнадцать душ.
— В своем затворничестве, господа, — говорил им человек с волевым лицом, — я сделался читателем книг и приобрел привычку говорить притчами. В притчах есть много хорошего. Они позволяют имеющим уши, чтобы слышать, и головы, чтобы думать, увидеть дело с новой стороны и понять его яснее, чем даже при вспышке молнии. Далее, для тех, кто не имеет ушей и не умеет мыслить, притча останется только сказкой или анекдотом, не имеющим никакого смысла. Еще дальше — если имеются уши, которым притча не предназначена, она не войдет в них, если же и войдет, то не даст повода к формальному обвинению: я рассказываю сказку, я не собираюсь кого бы то ни было обличать или подстрекать. Такова польза книжного просвещения… Что же вы не пьете, господа?
Господа пригубили свое вино. Герцог Фрам тоже отпил.
— Поэтому я позволю себе рассказать вам притчу, которая родилась от моих книжных занятий. Что такое общество людей, спросил я себя и ответил себе: это общество зверей. Я посмотрел вокруг себя и увидел великое множество зайцев, мышей и прочего безответного зверья, но оно не заинтересовало меня. Затем увидел я стадо жирных, откормленных баранов, которых пасет и холит пастушка ангельского облика. Баранов охраняют льстивые лоснящиеся собаки, которые лижут пастушке руки и ноги и визжат от радости, когда она вешает им на шею золотые цепочки. Вся эта идиллия происходит на зеленом лугу с мягкой травкой и светлыми ручейками. А в сыром болотистом лесу увидел я волков, и волки заинтересовали меня, хотя они были тощие и облезлые и вызывали сострадание. Они щелкали зубами и истекали слюной, глядя на откормленных баранов. И я с удивлением услышал, как пастушка говорит волкам: «Милые волки, я люблю вас! Придите ко мне, и я навешу на вас золотые цепочки, и вы будете как мои собаки, и на земле будет мир, а в воздухах благорастворение…»
Герцог Фрам оглядел слушателей. Глаза у них мерцали.
— «…но, — говорит пастушка, — баранов не смейте трогать, я люблю их сильнее». И вот волки сидят, хотя и с цепочками на шее, но по-прежнему голодные. Милая пастушка наивно полагает, что волки могут кушать травку и славить ее божеское милосердие. Но, господа, воистину говорю вам: волки могут есть только мясо!
Он остановился, допил свой бокал. В комнате стояла тишина.
— И тогда я подумал: если волки хотят жить, они должны перерезать ангельское стадо и задушить его пастушку. Но надо решиться на это. Хватит ли у волков смелости — этого я, господа, решительно не знаю. Такова моя притча.
Он прошелся по комнате, осмотрел слушателей.
— Печальная сказка, господа, не правда ли? Вероятно, виной этому моя страсть к неумеренному чтению. Во многом познании заключена многая скорбь…
Кейлембар, словно бы про себя, произнес:
— Волки достаточно долго смотрели на ангельское стадо и не прочь поживиться, но для этого нужна борьба. А к мысли о борьбе нужно привыкнуть.
— По-моему, времени было предовольно, — заметил Фрам, тоже как бы вскользь.
У них двоих все было уже решено. Слово было за остальными.
Респиги-младший, которому давно уже не сиделось на месте, выскочил первым и рубанул сплеча:
— Да уж нас так притесняют, что давно пора браться за оружие и начинать.
Респиги, конечно, был утеснен больше всех — Александр уже дал ему итальянскую армию, а эта скверная девчонка ее отобрала.
Фрам посмотрел на него с откровенной насмешкой:
— Ведь мы, как-никак, не разбойники с большой дороги, синьор. Я звал вас сюда побеседовать о красотах изящной словесности.
— Хороша словесность… — проворчали вассалы Кайфолии.
— Мой долг — идти за моим сюзереном, — твердо заявил юный маркиз Гриэльс. Все посмотрели на него. Он покраснел, но столь же твердо закончил: — И я пойду за ним не рассуждая.
Герцог Правон и Олсан перешептывался со своими графами. Прочие кусали губы, героически хмурили брови, но высказаться не решались. Тогда герцог Фрам топнул ногой.
— Перестаньте дрожать, господа дворяне! Мне стыдно за вас! Вы не дети, господа, и вы прекрасно понимаете, зачем я позвал вас сюда. Раз уж вы приехали, то извольте не вилять! Я зову вас на дело! На дело, требующее риска и крови. И это вы тоже понимали, когда ехали сюда. Кое-кто не согласился приехать, но вы-то, черт возьми, приехали, так решайтесь! Надо решаться! Надо кончать с ними, не то они кончат с нами. Сегодня мы еще в силах вернуть благородному дворянству его старинные вольности, значит, надо это сделать, завтра мы не сможем. Поверьте мне, я сидел в Дилионе не как слепой крот — я слушал и смотрел. Если я говорю — пора, значит, пора, и не сомневайтесь в этом! Я даже не требую большого риска. Армия уходит в Италию довершать безумное предприятие Карла. Неподкупный Вильбуа идет с нею. Викремасинг сидит в Венгрии и не успеет прийти оттуда. Девчонка остается с французом, их можно будет взять голыми руками. А как только мы их возьмем — победа за нами. Это будет сигналом: бей черную кость! Мы перережем ангельское стадо, мы передушим собак, мы установим нашу вольную волчью власть!
Внезапно он резко понизил голос.
— Как видите, господа, я раскрыл карты. Я рискую первым, — он усмехнулся, — ведь я еще не слышал ваших голосов, господа, и я не знаю: а вдруг я услышу собачий лай? Это только настоящего волка не отучишь смотреть в лес — а в нашем мире собакой сделаться куда как легко… Довольно одной цепочки, и сам не заметишь, как научишься махать хвостом… — При этом он так выразительно покосился на орден Святого Духа, поблескивающий на груди Респиги, что тот поспешно прикрыл его рукой.
— Но нас мало… — подал голос герцог Правон и Олсан.
— Да, нас мало, — обернулся к нему Фрам. — И это хорошо. Чем меньше, тем лучше: это уменьшает опасность предательства. Для нашего дела больше не понадобится.
— В Толете останутся телогреи…
— Только верхний полк, — уточнил герцог Фрам. — Но телогреи страшны, не спорю. Однако не думайте, что я о них забыл. Все хорошие дела делаются ночью, когда телогреи будут спать в своих казармах. Мы же, захвативши королеву и ее присных, объявим утром, что власть перешла к Лиге сеньоров, первый завет которой таков: свобода благородному дворянству! Мы провозгласим независимость Богемии, Венгрии и Польши, мы предадим анафеме итальянский поход — и ни Вильбуа, ни Викремасинг, ни их армии уже не вернутся оттуда. Их растерзают на части восставшие страны. Мы заявим, что виргинскому дворянству достаточно Великой Виргинии с островом Ре. Надо чем-то поступиться, господа, хотя бы для начала. И как только мы заявим это — все польские, богемские и венгерские дворяне, находящиеся в Толете — а их немало, — встанут на нашу сторону Можете быть уверены, они телогреев живьем съедят!
Собрание было наэлектризовано. Графы прямо-таки подталкивали герцога Правона и Олсана. Тот встал.
— Ваше сиятельство, — сказал он, храбрясь, — мы с вами. Примите нашу руку и ведите нас.
— Да здравствуют волки! — не выдержал Респиги.
— Ур-ра! — вразнобой подхватили все. — Волки во веки веков!
Герцог Фрам пожал вялую руку сеньора Правона и Олсана. Лицо его снова было бесстрастно.
— Благодарю, ваше сиятельство, — сказал он. — Потише, господа. Ваше единодушие радует меня, но до времени не стоит выказывать его слишком громко. Рядом проезжая дорога… — усмехнулся он.
