Сергей Заплавный - Мужайтесь и вооружайтесь!
— Дошло до меня, — обращаясь главным образом к Семейке Самсонову, объяснил им в воеводской избе Пожарский, — что дьяк Никанор Шульгин и его сват Амфилохий Рыбушкин, что нынче в Казани дела правят, решили, не мешкав, отозвать Ивана Биркина с войском восвояси. Не пристало-де главному городу Понизовья и его ставленникам быть в нашем ополчении меньше Нижнего Новгорода и его начальных людей, то бишь меньше нас с Кузьмой Минычем. А Биркин только этого и ждет. Как бы мы ни старались, раскола с отступниками все равно не избежать. Давеча я у него в стане был, теперь пусть он в Ярославль на переговоры явится. Расходиться пристало с миром, по согласию всех сторон. Так ему и скажи! Все дворяне и мурзы, кои решат остаться при нас со своими отрядами, должны иметь от него выход беспрепятственный. В обиду мы никого не дадим. Про обиду особо подчеркни. Ты это умеешь! В споры не вступай. Твое дело — показать, что мы к любым его выходкам готовы. Хоть он и первого десятка человек, да не первой сотни. А закончи тем, что посредником у нас будет владыка Кирилл. Ныне он по зову всей земли в митрополиты ростовские и ярославские с покоя из Троицкой обители вернулся, дабы губительные междоусобия гасить. О том же мы просим казанского митрополита Ефрема.
— Выходит, ты меня, княже, только со словесными разговорами к Биркину посылаешь? — дослушав Пожарского, заволновался Самсонов. — А не мало ли будет? Биркин изворотлив, аки Змей Горыныч. Скажет одно, а перевернет на другое. Давай я ему грамоту для пущей важности от тебя настрочу. На грамоту ответ положен.
— Твоя правда, Семейка. Жаль, время не терпит. Ведь тотчас надо!
— Я мигом, Дмитрий Михайлович. За час и управлюсь.
— Ну ежели за час, то готовь! Кирила Федоров тебе поможет. Мы с Кузьмой Минычем его в сопутники тебе даем. Он теперь дьяк Казанского приказа. Вот и пусть в казанские дела вникает.
Клетушка Самсонова располагалась тут же, за стеной палаты Пожарского. В ней умещались лишь стол, две лавки и короб, склепанный из железных листов. В таких приказные сидельцы обычно хранят ценные бумаги и казну для текущих расходов.
— Проходи. Присаживайся, — гостеприимно пропустил Кирилу вперед Самсонов. — Уговоримся так: я пишу и писанное тебе проговариваю, ты слушаешь и, ежели что не так, подправляешь. Один ум хорошо, два — лучше…
Но поправлять Кириле ничего не пришлось. Каждое слово у Семейки на редкость складно и уместно в строчку легло.
Пожарский написанное Семейкой тоже одобрил. Приложив руку к грамоте, напутствовал:
— Ну, с богом! В сопровождение возьмете конных ратников. Они уже во дворе дожидаются. Поспешайте! Как вернетесь, сразу ко мне!
У Больших посадских ворот им встретился отрядец серых от пыли всадников. Его возглавлял знакомый Кириле по московскому ополчению воевода Корнил Чеглоков, замаравший себя прежде службой королю Сигизмунду. Съехавшись, они обменялись сухим приветствием.
— Ты как здесь? — спросил Чеглоков.
— Дьячу! А ты?
— Повинную грамоту Дмитрия Трубецкого, Ивана Заруцкого и всех соборных чинов нашего Совета Пожарскому везу, а лично ему — жалованную грамоту на богатое село Вороново в Костромской губернии, коли помиримся.
— В чем Трубецкой с Заруцким каятся?
— В том, что крест Псковскому вору целовали, а теперь сыскали, что он вовсе не царевич Дмитрий, а беглый дьякон Матюшка Веревкин, служивший прежде в церкви на Яузе. С сыском в Псков ездил известный тебе Ивашка Плещеев. Он его при бегстве к Гдову и схватил. Ныне Матюшка, аки зверь на цепи, в наших таборах сидит. А я с атаманами сюда послан, чтобы всемирному союзу наших ополчений поспособствовать.
— Та-а-а-к, — вклинился в их разговор Семейка Самсонов. — От Матюшки, значит, отступились? А от Тушинского воренка, что с польской блудницей под охраной Заруцкого сидит, нет, что ли?
— А ты кто таков, чтобы спрашивать?
— Воеводский дьяк, вот кто!
— От воренка мы еще раньше отступились, — через силу выдавил из себя Чеглоков и тронул коня.
— Постой! — перегородил ему дорогу Самсонов. — Мы с Кирилой Федоровым в казанский стан следуем — к Ивану Биркину. Там небось тоже захотят сказанное тобой услышать. Сделай милость, отряди с нами одного из твоих атаманов.
— Хучь бы и меня, — выехал вперед длинноусый казачина в блескучем жупане, заломленной набекрень барашковой шапке и с серебяной серьгой в ухе. — Я з Биркиным дуже знаемый.
«Да это же Микола Перебей Нос! — узнал атамана Кирила. — С ним Биркину от нас и вовсе не отвертеться. Ай да Семейка, ай да быстроум! Не зря говорится, что на ловца и зверь бежит».
До того, как примкнуть к московскому ополчению, Микола огни и воды с мятежным Иваном Болотниковым прошел. Позже перехватывал со своей ватагой польские разъезды. На ляхов, которых запорожцы кличут псяюхами, его имя наводило ужас. Поместные дворяне старались обойти его стороной — уж очень он нравом взрывчат. Зато сирые и убогие, зная его ласку и щедрость, славили его по многим дорогам серединной Русии.
— Як ся маешь, добродию? — полюбопытствовал Микола Перебей Нос, выезжая вслед за Семейкой Самсоновым за ворота. — Чи не стужилось тебе отут без дела сидети?
— Погодить — не устать, было б потерпежное, — не замешкался с ответом Самсонов. — Не мне одному его ждать стужилось. Но ведь дождались! И до вас наконец дошло, что с поганой травы доброго сена не будет.
Четыре дюжих казака, оттеснив конных ратников, пристроились в затылок своему атаману.
— Це мои порадники [38], — ухмыльнулся он. — Бисовы дети. Умеют пиймати вовка за вухо. Ты од них спиною, а они до тебя рылом. Так я кажу, хлопцы?
— Так, батько, так, — заулыбались казаки. — Чому ни?..
Сразу за воротами в отъезжем поле начинался подгородный стан земского ополчения. Ярославская дорога поделила его на две части. Меньшая уходила вдоль стены к Волге, большая к Которосли. Туда и повернул коня Семейка Самсонов. За ним последовали остальные.
Мимо казачьих станиц, огороженных рогатинами и стенами на повозках, они вскоре добрались до временного поселения казанских ратников. Один из его караульщиков, признав в Самсонове дьяка князя Пожарского, нагло заявил:
— Приезжай завтра, державец. Иван Иваныч на время отъехал. Без него никого пускать не велено.
— Ось я покажу тебе «не велено»! — взъярился атаман Микола. — З вогнем жартуешь! Ишь надувся, як пивтора нещастя! Ану покличь пана Ивана. Скажи: Микола Перебей Нос хоче його видеть. Хоч бы там що було, зараз яви!
Возле въездных решетчатых створ стала собираться толпа зевак. Вскоре появился и сам Биркин. Против ожиданий Кирилы он оказался довольно моложавым и приглядным на вид человеком. Если бы не водянистые навыкате глаза, по-рыбьи глядевшие из-под бровей, его вполне можно было бы назвать красавцем.
— Что за шум? — притворно удивился Биркин. — Что за люди?
— А твои послужильцы говорят, будто ты в отъезде, — насмешливо глянул на него сверху вниз Самсонов.
— Для кого здесь, а для тебя, Семейка, и точно в отъезде. Говори, с чем пожаловал! Недосуг мне.
— Признал, значит. Вот и ладно. Но давай сразу договоримся: я тебе не холуй, ты мне не господин. А пожаловал я по важному делу: грамоту от князя Пожарского привез. Со мною здесь хорошо знакомый тебе атаман Микола Перебей Нос со своим делом от Трубецкого и Заруцкого. И дьяк Казанского приказа Кирила Федоров. Из седла переговоры лишь у бездельных людишек приняты. Вот и принимай нас, как положено.
— Так это ты, Микола?! — вмиг сделался радушным Биркин. — Мы с тобою, как рыба с водою, я ко дну, а ты на берег! Ха-ха-ха-ха! — и велел стражникам: — Отпирай ворота! Нынче у нас гости на хрен да на редьку — незваные, да желанные! — и предупредил Самсонова: — У себя, как хочешь, а в гостях, как велят.
— Это само собой, Иван от Ивана, — спешился Самсонов. — Но и ты вели всех своих дворян и детей боярских тот же час к себе звать. Ты ведь разговора на кругу не боишься?
— Будет тебе круг, — в сердцах пообещал Биркин. — Будет!..
Изнутри его вместительный шатер был подбит серебристым сукном, а лавки крыты зеленым бархатом. Сразу видно: человек на удобства падок.
Пока собирались на круг начальные люди казанского стана, Кирила не столько в их лица вглядывался, сколько на левую руку каждого внимание обращал. Но ни у одного из них синей повязки так и не приметил.
В пику посланцам князя Пожарского первое слово Биркин предоставил атаману Миколе Перебей Носу. Тот говорил долго, пылко, то и дело сбиваясь на обиды запорожцам от седьмочисленных бояр и крымских татар под началом Кантемир Мурзы, на междоусобицу в ополчении Трубецкого и Заруцкого, а под конец стал высмеивать Псковского вора Матюшку Веревкина и призывать к нерушимому союзу между всеми, кто ненавидит ляхов и прочих наймитов, опоганивших Русь.
