Блиц-концерт в Челси - Фавьелл Фрэнсис

Катрин, проводившая большую часть времени в компании миссис Фрит, вздохнула с облегчением, когда я вернулась домой. Я застала обеих на кухне. Катрин разделывала кролика: положив тушку на доску, она с остервенением молотила по ней топориком для мяса. Злобное выражение на лице девушки озадачило меня. Я поинтересовалась, зачем она рубит кролика.

– Потому что ей так нравится, – ответила миссис Фрит.

– Я представляю, что этот кролик – Гитлер, – подала голос Катрин. – Вот что я хотела бы сделать с ним, – прорычала она, вонзая топорик в отвратительное багровое месиво.

Столь кровавое занятие показалось мне не совсем подходящим для будущей матери, но, вспомнив, что пришлось пережить Катрин во время бегства из Брюсселя, я промолчала. Внезапно голова у меня закружилась, к горлу подступила тошнота, я опрометью бросилась в туалет.

Я никогда не любила блюда из кроликов – отчасти потому, что мне нравились эти милые пушистые зверьки, отчасти мое неприятие было связано с тем, что отец считал кроликов вредителями. Как бы там ни было, но после представления, устроенного Катрин, я больше не могла заставить себя есть кроличье мясо, даже позже, когда продуктов стало катастрофически не хватать, – ухудшение, которое мы с каждым днем чувствовали все острее.

У нас в Челси появились военнослужащие из Канады. Интендант обходил квартал за кварталом и просил взять на постой одного-двух человек. Найти для них место оказалось непросто, поскольку многие жители покинули Лондон и дома стояли запертыми. Я согласилась принять одного солдата, выделив ему маленькую комнату для гостей либо диван в мастерской, предупредив, однако, что не смогу долго держать постояльца, поскольку скоро выхожу замуж. Было решено, что канадец поживет у меня временно, пока позволяют обстоятельства. Кэтлин также пустила к себе одного служащего: ему нашлось место в комнате младшей дочери, которая теперь жила в деревне. Кэтлин, обеспокоенная тем, что заказов на поделки инвалидов войны становилось все меньше, арендовала помещение на первом этаже в доме напротив – там же, где размещалась студия Эллиота Ходжкина, – и устроила небольшой магазинчик, нечто вроде модного бутика. Кэтлин обладала несравненным талантом – она умела красиво носить вещи и знала, как выигрышно одеть других людей. Предпринимательница нашла толкового закройщика и начала собственное дело, которое довольно успешно развивалось: спрос на продукцию бутика среди модниц и модников Челси оказался велик, и вскоре у Кэтлин образовался широкий круг клиентов.

Теперь я каждый день работала в больнице, поскольку летом многие волонтеры уехали из города. Смены длились по четыре часа, и мы с Кэтлин часто обедали вместе. Днем наши канадские постояльцы питались в своей армейской столовой, а утром и вечером мы приглашали их к столу.

Молодой человек, поселившийся у меня в гостевой комнате, оказался не канадцем, но американцем, который поступил добровольцем в Королевский военный корпус Канады. Звали его Ларри. Он был милейшим парнем огромного роста, при этом застенчивым, как мальчишка, и слегка замкнутым. Его родители жили в Сент-Луисе. В чужой стране, вдали от родных и друзей, Ларри чувствовал себя одиноким. Нам с миссис Фрит хотелось продемонстрировать, насколько сильно мы благодарны людям вроде Ларри за то, что в трудную минуту они решили прийти нам на помощь. С первого дня мы приняли нашего постояльца как члена семьи.

Вскоре Ларри стал сопровождать меня во время визитов к беженцам и мгновенно подружился с многочисленными ребятишками. В карманах у него всегда имелись наготове сладости. Дети обожали Ларри, а он умел находить с ними общий язык. Мы брали ребят по очереди в увлекательные походы по магазинам, позволяя каждому малышу выбрать себе игрушку.

Постоялец Кэтлин, служивший в одном подразделении с Ларри, был еще крупнее своего товарища – выше шести футов ростом – и такой же застенчивый. Фамилия моего американца была Лоуренс, но он предпочитал, чтобы к нему обращались по имени – формальности британского этикета мало беспокоили Ларри. Сесил Стейнтон – так звали канадца Кэтлин – высокий и широкоплечий, двигался на удивление легко и беззвучно: прежде чем поступить в армию, Сесил занимался охотой на побережье Гудзона. Мне нравились эти молодые сильные мужчины, в них чувствовалось что-то живое и подлинное.

Радиопередачи Марджери Скотт о жизни беженцев и ее письма друзьям в Канаду не остались без ответа: мы получили большую партию посылок. Хорошо продуманные и тщательно упакованные, собранные со вниманием и заботой: одеяла, пушистые и мягкие, а не потертые, отслужившие свой век покрывала, которые отдают, чтобы не выбрасывать на помойку; трикотажные изделия, пальто, носки, обувь – всё самого лучшего качества, всевозможные свитера и кофты с вложенными в карманы плитками шоколада и масса мелких туалетных принадлежностей – всё, что может понадобиться беженцу. Хотя порой эти посылки становились не только поводом для радости, но и источником проблем. Те, кому поначалу достались поношенные вещи, снова являлись в Кросби-холл с просьбой обменять старую одежду на новую. Мы называли такие сделки «вернуть перегоревшую лампочку». Однако поток благотворительной помощи из Канады не прекращался, и вскоре у всех наших подопечных появились обновки.

Временное затишье, наступившее после событий в Европе, закончилось. Последующие месяцы авианалеты, особенно в прибрежных городах Англии, стали неотъемлемой частью жизни горожан. В конце июля противник предпринял массированную атаку на Дувр. В воздух поднялись десятки наших истребителей, и в небе завязался ожесточенный бой, о напряженности которого можно судить уже по тому, что за тридцать минут сражения было уничтожено семнадцать вражеских самолетов. Говорили, что перед нападением немцы провели масштабную разведку, воспользовавшись при этом самолетами Красного Креста. Оставалось лишь благодарить судьбу за то, что по какой-то неведомой нам причине гитлеровцы не напали в жаркие июньские дни, когда бухта Дувра была под завязку забита баркасами и шлюпками беженцев, прибывающих из Голландии и Бельгии. Я хорошо помню французских солдат, как они с опаской поглядывали в безоблачное небо, а также женщин с детьми, которые, едва ступив на берег, стремились спрятаться под любым навесом, лишь бы не оставаться на открытой местности.

Часть вторая

Представление

Глава первая

В конце августа Ричарду дали небольшой отпуск. Мы решили выбраться на недельку из Лондона и отправились в Ньюлендс-Корнер – полюбоваться красотами Даунса [54]. Отель, в котором мы остановились, раньше был частным домом. Гостям разрешалось пользоваться огромной библиотекой, для нас с Ричардом, заядлых любителей чтения, это стало еще одним удовольствием, как и долгие прогулки в восхитительных садах, окружавших поместье. Перед отъездом из Лондона нам пришлось пережить несколько объявлений воздушной тревоги; к счастью, оповещения были совсем короткими.

В те дни я работала в диспетчерской ратуши, подменяя одну из ушедших в отпуск телефонисток. Для оповещения использовалась система цветовых сигналов. Фиолетовый предупреждал, что береговые наблюдатели заметили приближение вражеских самолетов. Затем следовал желтый – сигнал готовности всем службам противовоздушной обороны. И наконец, красный – звуковая тревога для граждан. Все посты гражданской обороны имели телефонную связь с центральной диспетчерской, куда передавали сведения о происшествиях и запросы на оказание помощи спасателей и медиков. Думаю, и волонтеры, и штатные сотрудники испытывали невероятное напряжение: мы понимали, что красный сигнал тревоги больше не является учебным – все происходит по-настоящему, и с волнением ждали, когда настанет пора взяться за дело. После стольких тренировок мы не могли подвести нашего неутомимого наставника, мистера Кейна. Диспетчеры были настроены решительно, готовясь с максимальной эффективностью выполнить свою работу. Но затем пришел белый сигнал – отбой тревоги. Мы вздохнули с облегчением, смешанным с некоторой долей разочарования: нам не довелось продемонстрировать мастерство и доказать, что мистер Кейн не напрасно потратил столько времени и сил на наше обучение.