Театр тающих теней. Под знаком волка - Афанасьева Елена

Его Величество вышел в Приемный Покой. И… сел на этот самый диван, под которым она уже вторые сутки в заточении. Диван прогнулся под немалым весом короля и вдавил голову Карлицы почти в пол. Хуже не бывает.

Ах, нет… еще хуже.

Второй низкий и грубый голос, отвечающий Королю, оказывается не мужским, а женским!

Воинствующая Дама. Что-то отвечающая Его Величеству. И — к ужасу Карлицы — принимающая его приглашение присесть рядом. Чтобы «не для чужих ушей» рассказать всё Королю про сложности нашего положения после заключения Вестфальского мира и признания независимости Нидерландов.

Воинствующая Дама всей своей тушей садится на другую сторону дивана, и Карлица перестает понимать, есть она или от нее ничего не осталось. Но…

Шепот Воинствующей Дамы не слышен в Приемном Покое никому кроме короля. Ни Главному Церемониймейстеру, ни секретарям, ни даже ее тишайшему вояке-мужу, стоящему в отдалении. Но хорошо слышен Карлице под диваном:

— Без вынужденного союза с Фердинандом нам с последствиями отделения Нидерландов не справиться и мятеж у своих границ не подавить.

— Я услышал.

Недовольно бурчит себе под нос Его Величество.

— Не ко времени наследник умер и на дочери Фердинанда не женился… Не ко времени…

Король резко встает с дивана. Его Величество изволит выходить из Приемного Покоя, а громоздкая Воинствующая Дама под тяжестью своего веса не успела, как полагается, перед королем встать!

Диван без королевского веса распрямляется с одного края. Карлица резко подтягивает под себя придавленные диваном ножки. И… мячиком перекатывается под юбку Воинствующей Дамы.

Теперь, когда дама встанет, важно незаметно распрямиться под ее фижмами и самой подняться — на четвереньках даже под фижмами не проползти. Нужно встать. И под чужой юбкой выйти из королевских приемных покоев.

Мимо Главного Церемониймейстера. Мимо секретарей. Мимо гвардейцев. Мимо всех, кто может обличить ее как шпиона, изгнать из дворца и отдать под Суд Инквизиции.

Только бы выйти из Королевских Покоев!

Тишайший вояка-муж Воинствующей Дамы подходит к ней вплотную, подавая руку и пытаясь поднять тяжелую супругу с дивана — никак. Вояка-муж зовет гвардейцев на помощь.

Главный Церемониймейстер из себя выходит — такой конфуз в Приемном Покое! Не подняться, когда встал сам Король! И продолжать сидеть, когда Король вышел! Такое нарушение протокола! Что как Его Величество вернется, а тут…

Поддерживаемая под руки воякой-мужем с одной стороны и двумя гвардейцами с другой, на счет Uno-Dos-Tres громоздкая Воинствующая Дама поднимается с дивана. И делает шаг. С Карлицей между ног.

Получилось!

Распрямиться под фижмами Воинствующей Дамы ей удалось!

Теперь бы только не вырвало той прямо на ноги — запах под этими фижмами удушающий, а тошнота подкатывала к горлу еще под диваном.

Только бы не стошнило на ноги внезапной спасительнице!

Только бы не стошнило в святая святых — Приемном Покое самого Короля!

Только бы дотянуть до заветных дверей! Дальше не так страшно. Страшно, но не смертельно.

Только бы дотянуть!

Так и идут они к выходу из Королевских Приемных Покоев, оставляя на коврах и мозаичных плитах капли крови, капающей из разодранных ножек Карлицы.

И только тяжелая дверь захлопывается за ними, как к каплям крови прибавляются комья рвоты, падающие прямо под ноги той, под чьими фижмами она спасается.

Карлицу тошнит прямо на ходу. Каким-то чудом она умудряется плохо слушающимися, расцарапанными в кровь ножками делать огромные шаги, дабы поспевать в такт широкому шагу Воинствующей Дамы, и изрыгать из себя так, чтобы не сбиться с этого шага. Но семейная пара, шокированная собственным вопиющим нарушением протокола, на ее счастье, вони из-под юбки супруги не замечает.

Дотянув под фижмами до поворота в восточное крыло дворца, присев на корточки и почти распластавшись на грязном полу, Карлица выскальзывает из-под юбки Воинствующей Дамы. Рядом за углом ее тайное место, где можно укрыться и позже с темнотой прокрасться в покои Герцогини.

Но укрыться Карлица не успевает. Утыкается в сапоги с инкрустированными шпорами.

Чья-то сильная рука хватает ее за шкирку и поднимает над землей. На уровень глаз держащего. И Карлица с ужасом понимает, что это… Бастард!

Сицилиец! Хуан Хосе!

Внебрачный сын короля и «какой-то там актрисульки».

Который на другой стороне.

На другой стороне от ее обожаемой Герцогини.

Главный ее противник.

Ее враг.

Значит, и ее, Карлицы, враг.

Глаза его теперь близко-близко к ее глазам — со своего роста она никогда так близко не видела ничьих глаз.

Темные. Холодные. Злые. Или не злые, а ей только так кажется. Тонкий нос, тонкие усы. Ухо с широкой мочкой, внутри ушной раковины волосок торчит. Небольшая борода, повисшая на раздвоенном подбородке, будто клок волос состригли с головы, а он не упал, прилип. Тонкая шея. Кадык, упирающийся в квадратный стоячий воротник, такой широкий, что на нем можно разложить бумагу и писать.

Держит ее за шкирку, как пойманную в спальне крысу.

Держит на весу, а комья рвоты продолжают изрыгаться из нее и падать теперь уже на сапоги Бастарда. Начищенные до блеска сапоги с инкрустированными шпорами.

— Кто такая?!

Голос в отца — рык, а не голос.

Говорят, у Его Величества бастардов без счету — на третьем десятке сбились. Но допущенный только этот — Хуан Хосе.

— Кто такая? И откуда?

Покачивает рукой из стороны в сторону, и Карлица болтается, как выстиранная подушка, прищепкой прицепленная к веревке на веранде — туда-сюда, верхний угол почти пуст, весь пух и перья сбились вниз.

Сейчас страшный Бастард, Сицилиец, враг ее обожаемой Герцогини отнесет ее в Королевский Приемный Покой, откуда она едва выбралась. Или сдаст королевской охране. Или сразу в подвалы Святой Инквизиции. И ее изгонят со двора. И ее обожаемую Герцогиню изгонят, чтобы не рассылала по дворцу шпионов. И Бастард победит в этой невидимой другим битве, которую ее обожаемая Герцогиня только собирается против него начать.

Сейчас страшный Сицилиец ее сдаст! Или сам придушит — зачем ему шпионы под ногами! Он же видел ее на том королевском празднике, когда она появлялась из-под фижм Герцогини и веселила Его Величество и инфанту Марию Терезию, а сразу за королевским троном стоял Бастард. И скалил зубы. Он же видел ее. Знает, чья она Карлица. Он же на другой стороне и не может ее не сдать.

— Кто такая, спрашиваю! Чья и откуда?

Ворот, за который держит ее Сицилиец, сдавил горло. Карлица и хочет хоть что-то в свою защиту сказать, но изо рта вырывается только странный рык. И новые комья рвоты — как столько рвоты в ее тощем тельце только помещается!

Сицилиец морщится, брезгливо отставляет ее в сторону на вытянутой руке и произносит вдруг:

— Немая?

Карлица быстро-быстро болтает вверх-вниз головой, хватаясь за чудом возникшую возможность спасения. Если Бастард решит, что она немая, то поймет, что она не может быть шпионом, не сможет ничего никому рассказать.

Быстро машет головой, пока Бастард опускает ее на пол. Пробует поставить на ноги, но ноги от ужаса опять не слушаются, расползаются, и Карлица оседает, руками и штанишками пачкаясь в изрыгнутое собой же.

— Зовут-то тебя как? — спрашивает Бастрад, и она чуть было не проговаривается.

— Ло-ооо… ооо…

— Немая же ты, конечно. Карлица и есть карлица.

Достает из кармана тонкий батистовый платок, чуть нагнувшись, вытирает следы ее рвоты со своего сапога и бросает платок ей.

— Утрись, Карлица!

Громогласно хохочет и идет дальше, продолжая начатый разговор с семенящим за ним секретарем, не боясь, что немая карлица услышит.

— …найти такую невесту королю, чтобы родить не могла. И тогда всё наше!

Жива!

До покоев Герцогини Лора добирается к вечеру. Когда темнеет и можно в перепачканных рвотой мальчиковых штанишках незамеченной вдоль стен пробраться.