Роуз Тремейн - Музыка и тишина
— Да, — соглашается она, — Кирстен ведет себя недостойно. Словно то одним, то другим способом, равно предосудительными, пытается разобраться, зачем она живет.
Но про себя она знает, что сердце ее сына Кристиана принадлежит этой огненной Кирстен столь же надежно, как если бы та вырезала его и проглотила, и как бы Кирстен ни испытывала его терпение, он никогда от нее не отречется.
Вдовствующая Королева София вздыхает; она думает о причудах Кирстен, о грусти и томлении в глазах сына, когда тот просит ее сесть к нему на колени: «Подойди ко мне, моя Мышка. Подойди». Она вздыхает, ибо видит, что ни ей самой и никому другому не дано изменить положение дел. Если женщина охладела к мужчине, значит, она к нему охладела, она отвернется от него и обратится к чему-нибудь иному.
Сама она, со временем почувствовав охлаждение к Королю Фредрику за его обжорство и пьянство, отвернулась от мужа и никогда больше не любила его больше чем несколькими унциями своего существа. И к чему же обратилась она за утешением? Она не стала заводить любовников. Не обратилась к Богу. Она стала копить деньги.
Эллен Марсвин, мать Кирстен Мунк, живет теперь одна в замке Боллер, в Ютландии. Фруктовые сады Йоханна Тилсена граничат с ее землями.
Как и Королева София, в свои молодые годы Эллен была красивой женщиной. Теперь же в некогда горевших огнем кокетки глазах светятся ум и хитрость. Она знает, с каким пренебрежением и презрением относятся к стареющим женщинам молодость и сила. Она уверена, что, если вдовы хотят выжить, им необходимы изворотливость и хитрость. Ее мысли постоянно занимают разные планы.
Ее храм — это кухня. Летом она закладывает в банки солидные запасы фруктов и покупает у Йоханна Тилсена чернику, можжевеловую ягоду, землянику, черную и красную смородину, ежевику, малину, крыжовник и сливу. Зимой она варит варенье. Пока она возится с мешками сахара и кипящими котлами, в ее голову (повязанную льняным платком, чтобы пар не испортил волосы) бурным потоком вливаются все новые и новые планы выживания. «Будь бдительной» — таков ее девиз. И она ему следует.
Она знает всю правду о своей дочери: Король наскучил Кирстен, и она влюблена в Графа Отто Людвига Сальмского. Такое положение дел крайне рискованно. В жажде избавиться от мужа Кирстен может подвергнуть себя серьезной опасности — себя и свою семью, поместье Боллер, свои драгоценности и мебель — все. Все это можно потерять, даже варенье.
Но со времени первого брака с Людвигом Мунком Эллен Марсвин поднялась слишком высоко и не намерена возвращаться к заурядной жизни. Она уже старается рассчитать, как сохранить влияние на Кристиана даже в том случае, если он разойдется с Кирстен. Для этого требуется одно: дар предвидеть. Она понимает, что всегда должна стараться видеть не только то, что есть, но и то, что будет.
Поэтому, получив от Кирстен длинное письмо с просьбой об услуге — отправиться в дом Тилсена и выяснить, как там относятся к младшему ребенку, — Эллен отвечает дочери так:
Дорогая Кирстен,
как! Неужели я должна быть вашей (твоей и Эмилии) шпионкой в доме Тилсена?
Дорогая, я просто изумлена тем, что ты обращаешься ко мне с подобной просьбой! Но ты, без сомнения, помнишь, что шпионы обходятся недешево, и если я нанесу этот визит, как ты того хочешь, то буду считать себя вправе рассчитывать на определенную компенсацию с твоей стороны. Обязанности шпиона крайне неприятны и опасны, и, надеюсь, ты не откажешь мне в том, о чем я тебя попрошу.
Затем, не раскрывая своих карт, она посылает записку, в которой сама себя приглашает на завтрак с семейством Тилсенов. Она пишет Йоханну, что привезет заказ на летние ягоды. И одним весенним утром отправляется в путь, захватив с собой небольшой серебряный горшочек с черничным вареньем, предназначенным для ребенка, Маркуса.
Маркуса нигде не видно.
Остальные мальчики выглядят хорошо и кажутся весьма оживленными. У Магдалены Тилсен огромный живот, она в скором времени ждет ребенка. На завтрак подают пирог с дичью.
Когда Эллен говорит о том, как ее дочь полюбила Эмилию, все головы одобрительно кивают, а Магдалена замечает:
— Йоханн хотел, чтобы Эмилия рассталась со своей семьей только на год, но теперь, когда мы понимаем, как сильно привязалась к ней жена Короля, это примиряет нас с мыслью, что мы не увидим ее и дольше.
— Да, — добавляет Йоханн, — конечно, нам ее не хватает. Но честь, которая нам оказана тем, что Эмилия состоит на службе у вашей дочери, перевешивает все другие соображения.
Завтрак окончен, и Эллен идет с Йоханном обсудить, сколько ягод надо доставить в Воллер за лето. Подавая списки, она наконец достает серебряный горшочек с вареньем и ставит его на стол между собой и Йоханном Тилсеном.
— Ах, — говорит она, — я о нем совсем забыла. Это небольшой подарок для Маркуса, но его отсутствие за столом объясняет мою забывчивость. Надеюсь, он не болен?
Йоханн не отрывается от списков.
— Он не умеет вести себя за столом. Фру Марсвин. Мы стараемся отучить его от дурных привычек, но безуспешно. Поэтому, когда у нас гости, Маркус ест в своей комнате.
— Ох, — произносит Эллен, забирая горшочек. — Я очень рада, что он не хворает, поскольку, прежде чем уйти, могу повидаться с ним и передать ему свой подарок.
На сей раз Йоханн Тилсен поднимает на нее глаза.
— Если вы отдадите горшочек мне, то, уверяю вас, Маркус его получит и ему скажут, что это ваш подарок.
— Нет, нет! Вы не лишите меня удовольствия навестить Маркуса, не так ли? У меня слабость к маленьким детям и их очаровательным проделкам.
— Проделки Маркуса далеко не очаровательны.
— В самом деле? Но я помню его с Эмилией, он был так счастлив на своем пони…
— Эмилия его избаловала. Теперь мы за это расплачиваемся.
— Что ж, не будем говорить о его проделках, Герр Тилсен. Мне бы очень хотелось с ним увидеться.
— Мне очень жаль, — говорит Йоханн. — С Маркусом нельзя увидеться. У него лихорадка, и он спит.
— Лихорадка? Но ведь вы только что сказали, что он здоров.
— Небольшая лихорадка. Она пройдет, но сейчас ему нужен покой, и его нельзя беспокоить. Он получит ваше варенье, когда поправится.
Итак, Эллен пишет Кирстен:
…хоть я и настаивала, насколько могла, Йоханн Тилсен не позволил мне увидеться с Маркусом, и, уезжая, я не заметила мальчика ни в доме, ни в саду. По-моему, здесь какая-то тайна. Болен ребенок или нет? Увы, за время этого визита я ничего не выяснила, но, быстро сообразив, что надо поехать туда снова и разведать для тебя и Эмилии, что они скрывают, я притворилась, будто, составляя списки, все перепутала и заказала одних ягод слишком много, а других мало и т. д. Я забрала перечень, объяснив свою рассеянность стареющей головой и ругая себя за забывчивость…
Во второй части второго письма Эллен уточнила просьбу, про которую упомянула в письме первом.
Она написала дочери, что в Ютландии стало совершенно невозможно найти старательную женщину для ухода за гардеробом, и посему она просит Кирстен одолжить ей — на время, пока не найдется достойная замена Вибеке, — ее Женщину Торса.
Подписалась она так: Твоя любящая мать и шпионка Эллен Марсвин.
От усталости в ту ночь она не могла заснуть, а в голове ее роились тайные планы.
Из дневника Графини ОʼФингал «La Dolorosa»
В молитвах, обращенных к Богу, я спрашивала: «Сколько необходимо перебрать вариантов, прежде чем Джонни ОʼФингал снова сможет войти в рай?»
Питер Клэр потерял счет наброскам, которые он сочинил за лето. Он сказал мне, что всякий раз бывали моменты, когда Джонни говорил: «Мы близки, мистер Клэр. О, я уверен, что мы близки!»
Но когда семьдесят девятый, восемьдесят второй или сто двадцатый вариант проигрывался вновь и в них вносились незначительные изменения, глаза моего мужа снова затягивала дымка разочарования, он подносил руки к голове, закрывал уши и заявлял, что подлинная музыка потеряна навсегда.
Я думала, что такие занятия ему быстро наскучат и он отошлет Питера Клэра, но этого не случилось. Он признался мне, что работа с лютнистом дала ему надежду:
— Хорошо уже то, Франческа, что я поверил — поиски не бесплодны.
Его здоровье немного улучшилось. Лишай на лице прошел. По ночам он по-прежнему оставался в своей комнате и никогда ко мне не приходил, но его поведение временами походило на прежнее, и я убедила его привести в порядок самые неотложные дела по имению. Меня поразила доброта, с какой арендаторы Клойна проявили готовность его простить.
— Конечно же, он был очень болен, бедняга, — говорили они мне. — Но Богу угодно, чтобы теперь дела у нас пошли лучше…
Однажды в разгар лета Джонни объявил мне, что собирается в Дублин к своему трубочному мастеру. В часы страданий трубки не приносили ему утешения, но он настолько искусал их мундштуки, что они превратились в труху, и хотел заказать двенадцать новых. В Дублине он собирался провести неделю. Я опасалась, что Джонни, так давно не бывавший в городе и многолюдье, может растеряться и заблудиться в Дублине, и предложила сопровождать его, но он сказал мне, что предпочитает ехать один. Он остановится на постоялом дворе, который давно знает. Будет посещать концерты, которые даются в больших городских церквах. На обед будет заказывать устриц.
