Борис Комар - Векша
Когда вечер на землю опустился, печенеги скопом уже и к украйнам полуденным русским подступали, на отдых у реки-межи расположились станом.
Но не суждено было помыслам-намерениям вражьим сбыться. Промелькнула ночь-звездница летняя, утро ясное настало. Проснулась орда, глянула .за реку и окаменела от испуга-изумления.
Там супротив нее, сколько видит глаз, грозная рать русская развернулась во всю мощь свою, готовая на сечу-защиту встать.
Первыми щитоносцы в три ряда плечо к плечу выстроились, щитами своими левады заречные перегородили.
За ними копьеносцы копья острые воздели, как нива густые колосья. А за ними до самого леса меченосцы, секироносцы, лучники поле покрыли, запрудили, а высоко над ними стяги русские реют, полощутся. Впереди дружины князь Игорь на белом, как лебедь, коне. Высмотрел, взвесил те силы каган печенежский и не стал на открытую сечу с русичами. Вперед к реке выехал на своем черном, как ночь, коне, князю Игорю льстиво поклонился, молвил лукаво:
- Выпасли мы траву край Дуная-реки, сюда вот пришли, пока новая там нарастет...
- А мы жатву закончили, теперь веселимся, тешимся на просторе, - в тон ему ответил Игорь, князь русский.
- Осмотрительны будьте! Травы тут слишком буйные, можно и заблудиться! - предостерег каган.
- Правду речешь! - согласился Игорь-князь.- Ваших двое вон уже заблудились, да мы спасли... Возьмите их, коли желаете.
- Благодарствую, великий княже!
Отпустили вои двух пленных печенегов-лазутчиков, коих до-зорцы с Векшей изловили. А князь и каган еще раз подтвердили клятвы нерушимые о жизни мирной соседской и разъехались.
Глава семнадцатая
ВСТРЕЧИ
Как только печенеги в поле попятились, собрался было Векша в Киев близкий, родной помчать - не удалось. Возжелалось князю увидеть его, велел к себе привести.
Отрок, посланный за молодцем, сказал, чтобы Векша шел пешком к Игорю, а не ехал верхом. Так надлежит чтить князя простому смерду.
- Да не забудь еще шапку снять и поклониться низко, - наставлял он.
Дозорцы же, особенно рыжеусый, советовали:
- Просись у князя, пусть тебя к нам на курган служить пошлет. Только гляди, он грозный очень, не разгневай его... Осторожным будь.
Сдружились они с Векшей, полюбили его за смелость, за верность и силу и видели в нем доброго друга. После сечи с печенегами дали Векше одежду, какая у кого была, - тот совсем новые ногавицы-власянки, тот сорочку ратную, тот толстенную войлочную шапку. Хотя все это было и маловато на молодца, он охотно надел их на себя, сбросив ненавистную печенежскую одежду.
В Киеве, когда провожали поход, Векша не смог разглядеть Игоря. Далеко от него был, да и больше на Яну смотрел. Теперь же рассмотрел князя хорошо.
Снаряженный в дорогу, Игорь мало чем выделялся среди знатных дружинников, разве что меч у него на боку да сбруя на его белом коне сияли золотом и каменьями драгоценными. Моложавый еще, коренастый, с длинными свисающими усами и окладистой рыжеватой бородой.
Глянул он на Векшу пристально, пронзительно и, не отводя от него серых властных очей, молвил:
- Кое-что слышал о тебе, остальное сам поведаешь. Снаряжай коня, сопутным будешь мне до Киева.
И вот они уже скачут на конях рядом. Векша рассказывает князю все: и как к гостю нанялся, и как печенеги на них у днепровских порогов напали и продали корсунцам, и как служил у царя ромейского, и как сбежал из Греччины. Напомнил и о пленниках, что и поныне на чужбине маются, умолял князя выручить их из неволи.
Князь же молчал, нахмурившись, словно бы и не ему все это рассказывалось, и не понять было - слушает он Векшу или о чем-то своем думает.
О том, чтобы князь послал его служить на сторожевой курган, как советовали дозорцы, не сказал. Опротивела, ох как опротивела Векше в Царьграде ратная служба! Ненавистны стали и одежда железная, и оружие. Предпочел бы как можно скорее вернуться домой, пойти босиком за оралом по пушистой земле, беззаботно полежать на меже, послушать шелест трав, шум пущи, тоскливое воркованье горлинок в ней.
И пусть не осудят его за это дозорцы - ведь он не трус. Когда для Руси настанет тяжкая година, он первый возьмет в руки меч и встанет на ее защиту.
Разве что отца и матери уже нет в живых, а Яна не дождалась - лишь тогда снова как-нибудь добьется до князя и попросится...
Однако Игорь внимательно слушал молодца. А когда тот высказал все, сам начал расспрашивать его про Царьград, про царя, про его воев, про ратное уменье и еще пуще хмурился, Векшины ответы выслушивая.
Когда к вечеру подъезжали к одной из княжеских весей на полпути к Киеву, где дружине предстояло остановиться на ночлег, князь спросил:
- Дальше как мыслишь жить?
- Домой к отцу-матери вернусь.
- Состояние там свое имеешь?
- Состояние, великий князь, у древлянского смерда известное: топор и рало да к ним рук пара, - ответил присловьем.- Зимой дерево рубим, весной и летом пни корчуем, лядину скудную засеваем, чтобы хоть ползимы прокормиться. Недоимки и дань медом, воском, мехами платим. На небо, на Даждьбога некогда глянуть...
- "Топор и рало да к ним рук пара..." Хм... Присловье красное, - скривила усмешка губы Игоря.- А где же голова? Лишняя, наверное?
- Некогда нам, смердам, великий княже, о голове заботиться. Да и сил нет, потому как...
- Ну да, - не дал закончить Игорь, - конечно, нет силы, коли всю ее в пни убухали! Ты вот гонял степями, диким полем, что до самого моря пролегло, видел на них где-нибудь пни? То как полагаешь: нужно в пуще лесовой деревья рубить, пни корчевать, потом обливаться, чтобы лядину себе песчаную добыть, если на том поле стоит лишь травы выжечь, ралом поскородить да пригоршню зерна бросить, чтобы хлебом с головою засыпаться? А кто тому мешает, кто вынудил люд наш оттуда бежать, в пущах да болотах грибами осесть? Ясно кто: племена поганые бродячие, что разбоем да грабежами живут! А кто их на нас натравливал, сам хорошо ведаешь. И за что все это? Не по нраву, вишь царю ромейскому, что мы покориться ему не хотим, не хотим, чтобы он хозяйничал на нашей земле, как у себя дома, - сердито сверкнул очами Игорь.
Помолчал князь, гнев его постепенно спал. Молвил уже спокойно:
- Так что стыдно тебе, молодому и бывалому, волков в пуще дремучей пугать, когда на нас похищнее звери зубы точат. Вот мой тебе совет: послужил в войске чужому царю, теперь иди ко мне служить. В таких, как ты, ныне есть надобность. Усвоил ромейские ратные обычаи да порядки и моим воям о них расскажешь. Оно понадобится, когда будем зубы тем зверям ломать...
От столь неожиданного княжьего совета-пожелания Векша растерялся, не знал, что и ответить.
Верно молвит Игорь: родную землю надо оборонять. Вон ведь как зарятся на нее ромеи коварные! А он, Векша, и впрямь может княжьей дружине снадобиться.
Только ведь не хочется снова надевать ратные доспехи, снова служить!.. Но то было подневольное, немилое служение чужакам, даже врагам, а это будет вольное, желанное и своему князю, и своему люду! Но как же тогда быть с матерью, отцом? Они ведь не смогут одни прожить, старенькие уже, в помощи нуждаются. И о Яне подумал. Как она поступит, если верна ему, если его не забыла? Пойдет с ним или не сможет оставить родителей?.. Киев?.. - Ну то как желаешь поступить? - спросил через некоторое время Игорь.
- Почему молчишь?
- Прости меня, великий княже. Позже дам ответ. Хочу еще подумать.
- Подумай, молодец, подумай, - пробормотал недовольно Игорь, подозвал к себе отрока, что-то ему сказал и поскакал вперед. Отрок вынул из тайничка на поясе три небольших золотых монетки, сунул их Векше в руку со словами: - Князь дарует тебе за верность.- И потрусил вслед за Игорем.
Правду говорили про князя, что он неприветлив. Ни единого похвального или ласкового слова не слетело с его уст, даже на поклон не ответил. Да еще, как нищему, монетки сунул. Разве он, Векша, ради этого спешил весть предостерегающую подать?..
После ночевки Игорь больше не звал Векшу к себе. И только когда достигли Киева, подъехал отрок и сказал, что князь приглашает Векшу в терем на пир победный.
Ликует, веселится Киев. Всюду песни, смех, гомон, половодье людское улицы, дворы затопило. На требищах (священное место, где язычники-славяне молились и приносили жертвы своим богам) костры полыхают, возлагают там горожане дары богам ласковым, помогшим дружине княжеской, защитникам мужественным печенегов хищных в поле прогнать, от лиха Русь спасти.
Шумно и на подворье княжьем. Велел хозяин погреба, меду-ши свои отомкнуть, бочки с питьем хмельным-сладким выкатить, яетва вынести, дружину, горожан всех угощать. Свистят дудки, не утихают возгласы:
- Слава! - Слава! - Слава! - Слава!..
Гульба многолюдная, пышная. И хотя Векше тоже и весело, и мило на вольной волюшке, среди людей родных, в Киеве любимом, не пьет он княжеских медов и браг, на угощения и не взглянет, а все бродит среди киевлян, в лица их пристально вглядывается, ищет кого-то.
