Николай Кочин - Князь Святослав
— Старик, забывающий в походах и молитвах венценосную супругу, истребляющий знатнейших мужей столицы, превративший державу в сплошной застенок, должен быть убран…
— Должен быть убран, — отдавалось сдержанным эхом в ушах патрикий.
Занавеси у ложа оставались распахнутыми и на смятых простынях и подушках явно усматривал любопытный взгляд придворных дам вмятины двух тел.
Указывая на них, Феофано произнесла:
— Его полководческая отвага равна очарованию его мужественности, — говорила она уже с упоением, с восторгом.
Она с предельной откровенностью, привыкши к беззастенчивости любовных приключений, стала охотно делиться с любимицами подробностями испытанного счастья, которое выпало сегодня на её долю, и намеренно расхваливала мужские достоинства своего нового фаворита.
А между тем Цимисхий уже вышел из Священных палат. Он мчался в повозке по пустынным улицам столицы. И ни царица, ни он не знали, что в сумеречных нишах коридоров стояли недвижными фигуры евнухов, соглядатаев куропалата Льва Фоки. Евнухи следили за каждым шагом доместика (да и всякого приходящего сюда). А провожавшая его служанка тут же была схвачена и две фигуры, закутанные в тёмные плащи, зажав служанке рот, потянули её по лестнице вниз.
Находясь в уверенности, что царица недосягаема смертным, Феофано при всей своей насторожённости, однако не знала, что за ней тоже следят. Все, что делалось и говорилось в гинекее, было досконально известно куропалату, потому что половина патрикий была им задобрена или терроризирована. Все в Священных палатах страшно боялись всесильного царского брата, всегда пьяного и чрезвычайно жестокого. Он хотел быть вторым в государстве и ревностно следил за тем, чтобы влияние какого-нибудь из приближенных к царю, не возрастало. Слава Цимисхия и любовь к нему Никифора не давали Льву Фоке ни дня покоя. Поэтому он устроил самое строгое наблюдение за его жизнью в столице и особенно хотелось ему опорочить доместика в глазах царя, играя на страшной ревности Никифора. Ему нужен был живой свидетель. Привлекать в живые свидетели аристократа было рискованно и скандально. Поэтому первый удар обрушился на служанку царицы, Роксолану. В своё время царице понадобилась служанка из рабынь; ей доставили на выбор их много с константинопольского рынка: сарацинок, славянок, негритянок. Но она выбрала одну, самую красивую, Роксолану, только что привезённую купцом из Киевской 'земли. Роксолану царица полюбила и дозволяла этой служанке ходить в спальню.
Тащили Роксолану бесчисленными тёмными переходами подземелья. Дворцовый евнух сунул ей тряпку в рот и сжимал её руками, как клещами. Наконец втолкнули в затхлое, холодное, заплесневевшее помещение с каменным ложем у стены, с орудием пыток, с железным кольцом для цепей. С потолка свешивалась толстая верёвка, в углу теплилась лампадка перед тёмным образом Христа в венце из шипов. Посередине этого склепа имелось четырёхугольное отверстие, уходящее вниз, в темноту. Туда бросались тела после истязаний. Не было в подземелье ни одного окна и воздух был настолько зловонен, что трудно было дышать. Сердце Роксоланы билось как подстреленная птица. Когда евнух втолкнул её в это помещение, она в страхе метнулась к стене и прижавшись к ней невольно завопила. Вопль её прозвучал очень глухо, никто его не мог услышать. Вслед за евнухом вошли другие. У всех были хищные лица. Один евнух дёрнул за конец верёвки и она стала подаваться. Он наматывал её на руку. Другой евнух привычным движением стал развинчивать деревянные колодки для зажима ног, приделанные к помосту пыток. На крючке, вбитом в стену, висели орудия истязаний: связка бичей с маленькими железными шариками у концов; прутья с оконечностями наподобие птичьих когтей. После применения таких орудий пыток, которых никто не мог вынести, изорванные и изодранные в клочья тела сбрасывались в яму, а потом выгребались и отдавались на съедение зверям или хищным птицам.
Инстинктивно поняла Роксолана, что её будут мучать, и она в безнадёжном отчаянии и смертной тоске забилась… Лица евнухов были абсолютно безмятежны, даже никто не посмотрел на неё. Наконец колодки развинтили, приготовились к пытке и кого-то ждали.
Вошёл куропалат Лев Фока, толстый, обрюзгший от пьянства с синими мешками под глазами. Он лениво поглядел на Роксолану и вдруг на этом безобразном лице отразилось нечто вроде удивления. Он провёл рукой по груди её, по бёдрам и сказал евнухам:
— Умеет же царица выбирать красоток в служанки. Постарайтесь во время пыток не попортить её прелестей… При случае, если будет упорствовать и не сознаваться, продадим в лупанар, она будет иметь успех и за неё дадут большие деньги.
Он поднял её с полу, усадил на помост и сказал по-славянски:
— Тот молодой и красивый вельможа, которого ты выводила из гинекея потайным ходом, должен быть тебе известен?
— Я рабыня, — ответила Роксолана, — и нам не велено знать больше того, что разрешено госпожой. А повелительница моя — царица и она строго-настрого приказала ни узнавать, ни угадывать, кто к ней приходит, ни того — зачем, ни того, когда уходит.
— Ну ладно. Тогда скажи: тот человек, которого царица велела проводить из гинекея — человек среднего роста, хорошо сложен, обходителен, цвет лица у него белый, глаза голубые, золотистые или белокуро-золотистые волосы, рыжая борода, тонкий правильный нос, смелый взгляд. Не так ли?
Роксолана покачала головой и тихо ответила:
— Рабыням, занятым в покоях, не велено разглядывать никого. Не велено замечать ни их лица, ни походки, ни волос, ни бороды, ни одежды, ни оружия… Тем более, если это мужчина, да ещё молодой… как этот… приятный вельможа…
Лев Фока, у которого трещала голова от безостановочных кутежей и его одолевала досада, что он не сумел, играя в кости, обыграть перед этим своего партнёра, вдруг расхохотался:
— Ага! Значит красотка не утерпела… Зыркнула на приятного вельможу…
Роксолана, поняв оплошку, с воплем бросилась к ногам куропалата:
— Пощади! Умоляю, владыка… Боги тебя за это наградят… А я ничего не знаю. Съехала повязка с глаз и я невольно увидала…
— Сейчас ты распишешь что увидала…
Лев Фока махнул рукой… Евнух-палач зажал голову Роксоланы между колен, одним взмахом содрал с неё наплечную накидку и тунику. Роксолана с ног до головы дрожала мелкой дрожью. Евнух ткнул Роксолану в бок и она склонилась к ногам куропалата.
— Запомните, что я вам сказал, — произнёс Лев Фока, поворачивая ногою распростёртое тело Роксоланы. — На любых невольничьих рынках за подобный товар верные сто номисм.
Евнух подвёл Роксолану к деревянному станку и вложил её руки в железные наручники, так что вытащить их она уже не могла. Наружи оставались одни пальцы. Палач вытащил из ларца иголки и всадил их под ногти девушке. Роксолана истошно завопила, дёргаясь всем телом. Глаза её почти вылезли из орбит, она сделала несколько конвульсивных движений и начала грызть землю.
Лев Фока дал знак, евнух вытащил из-под ногтей иголки и снял с рук железные нарукавники. Искажённое пароксизмом лицо Роксоланы ничего не выражало, кроме муки.
— Это был он? — спросил Лев Фока.
Девушка молчала и трясла пальцами, с которых капала кровь.
— Он вышел из спальни царицы, этот знатный вельможа. Ты вывела его из спальни?
Девушка стонала и высасывала кровь из пальцев.
— Я спрашиваю: из спальни ты вывела вельможу или из какой-нибудь другой комнаты?
— Говорить ли мне это или нет, в этом вольна только царица.
— Я тебя не спрашиваю, вольна ли сознаваться в этом ты или сама царица. Я спрашиваю, видела ли ты как знатный вельможа выходил из спальни царицы или не видела?
— Не видела, — произнесла в отчаянии девушка, и залилась слезами. Она знала, что выдача секрета царицы наверняка чревата смертью.
Лев Фока махнул рукой. Евнух молча сгрёб голую девушку, бросил её на помост, запер ноги в деревянные колодки, так что наружу выходили только ступни ног. Девушка решила умереть, чтобы не подвергаться новым мучениям уже от самой царицы. Палач развёл огонь в очажке со смолой и подставил очажок к пяткам девушки. В подземелье запахло жареным.
— Хватит, — сказал куропалат, — вы и в самом деле испортите товар.
Колодки сняли с ног Роксоланы. Сняли и верёвки с тела. Она продолжала извиваться на помосте.
— Теперь записывай, — приказал Лев Фока другому евнуху с пергаментом и с камышовым пером в руке. И строго Роксолане:
— Царица приказала тебе привести знатного вельможу прямо в спальню?
— Да, — выдавила из себя девушка, стеная и извиваясь.
— И дала указания как его провести?
— Да, — ответила девушка.
— И около часа оставался знатный гость с царицей наедине?
— Да.
— Потом ты получила тайное приказание царицы вывести его незамеченным?
