Станислав Десятсков - Генерал-фельдмаршал Голицын
Из Италии Дмитрий Михайлович вывез не только богатые ткани и разноцветное стекло, но прежде всего книги, купленные по совету Мартиновича, написанные по-латыни, италиански и сербски. Впоследствии в Киеве по губернаторскому приказу ученики Киево-Могилянской академии перевели их на русский язык. Останавливаясь у брата в Киеве или бывая в общем подмосковном имении Архангельском, читал эти рукописи и молодой офицер-семеновец Михайло Голицын.
* * *По пути во Флоренцию иезуит Вольф окончательно уверился, что в глубине души Борис Петрович уже состоявшийся католик, и если не переходит окончательно в истинную веру, то только из опаски гнева московского патриарха Адриана.
— Поверьте, монсеньор, этот русский боярин уже наш, недаром он даже разрешил своему секретарю Алексею Курбатову по полному нашему обряду перейти в католичество! — доложил Вольф кардиналу Оттобани, прибывшему во Флоренцию встречать знатного русского вельможу.
Оттобани проверил сей вывод. При встрече с Шереметевым он показал боярину редкий документ — подлинный акт Флорентийского собора о воссоединении Восточной православной и Западной католической церквей. Собор во Флоренции был созван вскоре после падения Константинополя, взятого в 1453 году турками. Приглашенные на собор восточные иерархи во главе с константинопольским патриархом, пребывая в растерянности после падения Византийской империи, дружно подписали Флорентийский акт о соединении Восточной и Западной церкви. Правда, на востоке Европы имелось новое царство — Московия, в котором православная вера осталась незыблемой, и посему Флорентийский акт остался на бумаге, но сама мысль о подчинении Православной Церкви святому римскому престолу не оставляла Ватикан. Недаром в Риме был открыт коллегиум святого Григория, призванный готовить пастырей для Восточной Европы. Польское папство сумело с помощью тех пастырей насадить унию в Западной Украине и Белоруссии, и единственным бастионом православия оставалась Россия. После того как не удалось насадить униатство в Москве в Смутное время при Лжедмитрии I, отцы иезуиты порешили действовать подкопом, рассчитывая распространить католицизм, как то уже было в Великом княжестве Литовском, сперва среди бояр и высшей знати, а потом уже ввести униатство во всей Московии.
Оттого кардинал Оттобани с восторгом доносил в Рим, что Шереметев с благоговением целовал листы. Флорентийского акта и творил перед ним земное поклонение. Еще более убедило кардинала в прилежании боярина к католицизму то, что боярин попросил снять копии с акта Флорентийского собора и обещал доставить копии в Москву, где познакомить с ними самого царя и всех больших вельмож.
На самом же деле Борис Петрович охотно изображал тайную ревность к католической вере по прямому поручению Петра I, стремившегося всячески расположить к себе римский прёстол. И царю, и его боярам было ведомо, что Римский Папа благословил Лигу империи, Венеции и Речи Посполитой на борьбу супротив турок, отчего Лига и стала именоваться Священной. Сохранить папское благословление и должен был Шереметев.
Впрочем, занимался боярин во Флоренции и делами вполне светскими.
Через Гваскони он был представлен последнему великому герцогу Тосканскому из рода Медичи, Джану Гастоне, толстому весельчаку, любителю хорошо поесть и выпить.
— Вы и не поверите, синьор, как угождает моему чреву лукавец Гваскони, доставляя из Архангельска красную и черную икру и красную соленую рыбку. Забыл, как она называется?
— Семушка, ваше высочество, семушка! — весело сообщил Гваскони, служивший переводчиком во время герцогской аудиенции.
— Ах да, семушка, семушка! — Герцог плотоядно облизнулся, зная, что Гваскони привез во Флоренцию не только боярина, но и целый обоз с московским товаром.
За обедом речь пошла прежде всего о выгодной коммерции. Герцог просил Шереметева, дабы царь сохранил за купеческим домом Гваскони рыбный подряд, а в обмен Флорентийская академия искусств готова принять московских учеников, буде такие найдутся.
Встреча с великим герцогом закончилась таким развесельем, что Борис Петрович плохо помнил, как на другой день выехал со своей свитой на римскую дорогу.
Любезный Оттобани отстал, но в Риме на место сего кардинала к боярину был приставлен другой наставник, кардинал Скадье. Борис Петрович сразу объявил Скадье, что прежде всего он хочет осмотреть в Риме все святыни вечного города, и в первую очередь поклониться гробнице святых Петра и Павла, а также испросить аудиенции у его святейшества Римского Папы Иннокентия XII.
Кардинал Скадье тоже был поражен открытым расположением боярина к католической вере и в своем донесении специально отметил, что этот русский вельможа показал столь почтительную преданность его святейшеству и обнаружил чувства столь необычной любви к святой нашей Церкви, что конечно же он заслужил аудиенцию, дабы еще более возросло в его сердце желание стать в Московии просвещенным светом истинной веры.
На папской аудиенции Борис Петрович не стал мелочиться, спокойно склонился и поцеловал папскую туфлю, после чего вручил царскую грамоту «честнейшему господину Иннокентию двенадцатому, папе и учителю римские церкви».
В грамоте, как уже ведал Шереметев, царь Петр призывал Римского Папу и дале крепить Священную лигу христианских государств против неверных.
Когда кардиналы вышли и Иннокентий XII остался один на один с русским боярином, он насмешливо прищурил острые глаза и сказал доверительно:
— А ведь я тебя помню, сын мой.
— Как же, ваше святейшество, и я вас помню! Ведь вы были купцом при дворе короля Яна Собесского, когда я ездил во Львов подтвердить договор с Польшей о вечном мире, — простодушно ответил боярин.
Папа грустно покачал головой:
— Да, нет уже нашего Яна, а его жена, вдовая королева Собесская, живет сейчас в Риме под нашем попечением вместе со своими сыновьями!
«И готовит, по слухам, одного из сыновей на польский престол. Ведь в таком государстве, как Речь Посполитая, всегда может случиться новое бескоролевье», — подумал Борис Петрович, но на словах сказал, что он обязательно навестит свою старую знакомую вдовую королеву Марысю.
В заключение аудиенции Борис Петрович ходатайствовал о грамоте к великому гроссмейстеру Мальтийского ордена из канцелярии Паны, дабы рыцари хорошо приняли царского посланца.
— Я прикажу нашему великому инквизитору дать вам такую грамоту! Поезжайте, посмотрите, как мои рыцари охраняют море от неверных!
При расставании Папа едва слышно хлопнул в ладошки, и появившийся из бокового придела старый знакомец кардинал Скадье передал Папе золотой крест.
— Дарю вам, сын мой, этот крест с частицей древа животворящего Иисуса Христа. — Иннокентий XII надел на шею Бориса Петровича золотой крест. — Верю, что в войне с неверными соединятся обе христианские Церкви: Западная и Восточная! Знаю, что и вы чтите нашу веру. — Для Папы главное в этих словах было соединение Церквей, для Шереметева — война с неверными.
Из Рима Борис Петрович выехал на девяти колясках, предоставленных кардиналом Скадье.
В порту Остин сопровождающий их по приказу Ватикана рыцарь славного Мальтийского ордена Иоанн Коллеони нанял для боярина две легкие фелюги, и корабли сразу вышли в море. Впервые Борис Петрович оказался на морском просторе, но чувствовал себя, вопреки всем опасениям о морской качке, превосходно. Впрочем, волнение на море было небольшим и суда легко бежали под косыми латинскими парусами.
— В случае нападения алжирских пиратов единственная наша надежда — скорость и увертливость этих маленьких суденышек! — любезно разъяснил рыцарь боярину, говоря на странной смеси польского и итальянского. Из разговора выяснилось, что Иоанн Коллеони служил когда-то в войсках короля Яна Собесского и выучился там говорить по-польски.
— У польской армии превосходная кавалерия, но нет флота, а у нашего ордена есть флот, но нет конницы. Впрочем, она нам и не нужна, наши галеры — наша кавалерия! — Рыцарь был разговорчив. Он охотно поведал боярину, что Мальтийский орден был основан в 1530 году на основе Иерусалимского ордена святого Иоанна и предназначался для охраны христианских государств от неверных на Средиземном море.
— Только французский берег мы не охраняем. Ведь, как ни странно, христианнейший король Франции Людовик XIV ныне ближайший друг и союзник турецкого султана… — Рыцарь пожал плечами: таковы чудеса истории!
В это время матрос, сидевший в бочке на мачте и наблюдавший за горизонтом, вдруг закричал:
— Галеры! Алжирские галеры!
Вдали и впрямь показались две точки, которые быстро росли и превращались в алжирские корабли.
Борис Петрович знал уже по рассказам, что алжирские пираты самые страшные морские разбойники в Западном Средиземноморье. Формально они подчинялись алжирскому правителю — бею, а тот в свою очередь был подвластен турецкому султану, но на деле алжирский бей редко подчинялся султану, а пираты — те вообще никого не слушались!
