Светлана Бестужева-Лада - В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III
— Кто первый возьмет, тому и награда, ребята!
Он не увидел, кому досталась награда. Единственная пуля, прилетевшая неизвестно откуда, попала точно в сердце, благо стоял князь в коротком сюртуке нараспашку, да еще с трубкой в руке на отлете. Идеальная мишень…
А на следующее утро примчался императорский курьер с письмом, в котором Екатерина Павловна сообщала своему пока еще необъявленному жениху, что вдовствующая императрица наконец согласилась на их брак, и можно начинать приготовления к свадебным торжествам.
Никто не мог понять, почему вдовствующая императрица дала согласие. Никто, кроме Марии Алединской, которая шепнула своей воспитаннице незадолго до этого:
— Намекните маменьке, что вы знаете, кто убил вашего отца.
— Об этом все знают, только молчат, — пожала плечами Като. — Виновные давно высланы. Только несчастный, ни в чем неповинный Александр страдает.
— И все-таки скажите эту фразу.
На следующий день раскрасневшаяся, ликующая Като влетела в свои комнаты и бросилась на шею Мари:
— Она согласилась, Мари! Она ничего не сказала, только побледнела, поджала губы и… дала согласие. Это чудо!
— Молите Господа, чтобы он продлил свою милость, — только и ответила Мари.
Вот после этого разговора, три дня спустя и был послан курьер к князю Долгорукому. И тот же курьер через несколько часов повез в Петербург страшную весть о том, что князь Михаил Долгорукий «пал смертью храбрых на поле боя за царя и отечество».
— Я уйду в монастырь, — рыдала Като, припав к коленям матери. — Я приму большой постриг, все равно моя жизнь кончена. Я больше никогда никого не полюблю…
Мария Федоровна гладила дочь по голове, но молчала, а по губам ее то и дело проскальзывала странная усмешка.
А неподалеку от Зимнего Дворца в роскошном особняке на Миллионной улице враз постаревшая и почерневшая от горя «ночная княгиня» безмолвно оплакивала свое несостоявшееся счастье, свою погубленную любовь и окончательно разбитую жизнь.
И это не было преувеличением. Ибо даже самые злые языки Петербурга не могли не отметить безупречности ее поведения — как до встречи с князем Долгоруким, так и после его гибели. В нее влюблялись, ее обожали — она оставалась… не безучастной, нет, доброжелательно-снисходительной. Все могли рассчитывать на ее помощь, на ее поддержку — растопить ее сердце так никто больше и не сумел.
Современники постоянно подчеркивали, что имя княгини Голиц ыным было незапятнанным. В ее более чем сомнительном положении — не жены законного мужа и вдовы любовника, в доме которой все приемы происходят по ночам, которая друзей-мужчин предпочитает подругам, она оставалась на такой высоте, куда не доставали даже сплетни. «Никогда ни малейшей тени подозрения насчет нее, даже злословие не отменяли чистой и светлой ее свободы…»- писал позже Петр Вяземский.
Великая княжна Екатерина Павловна несколько недель скрывалась от света в Павловском дворце, где ее иногда навещал только брат-император, но монахиней так и не стала. А когда ей исполнилось восемнадцать, двор увидел прежнюю неотразимую красавицу, остроумную и злоязычную, кружившую мужчинам головы и разбивавшей сердца одним мановением мизинца.
Жизнь продолжалась. А верная наперсница Като, фрейлина Алединская, только загадочно улыбалась своей воспитаннице и ласково говорила:
— Все еще впереди, ваше высочество. Бог даст, я увижу вас императрицей, самой прекрасной и умной монархиней мира.
А вскоре пришло официальное письмо из Австрии. Император Франц вторично овдовел, и министры искали ему достойную во всех отношениях невесту…
Глава четвертая
Блуждающие короны
Вечерний полумрак надежно скрывал то, что происходило в густых садах Павловска. Только во дворце еще негромко играла музыка: вдовствующая императрица устраивала очередной вечер для избранных. Но аллеи были пусты: мелкий, непрекращающийся дождь отпугнул от вечерней прогулки даже самые романтические парочки.
Поэтому никто не видел, как две фигуры в длинных, темных плащах одна за другой скользнули в беседку над озером. Они практически сливались с окружающим полумраком, и только подойдя почти вплотную, можно было услышать негромкий разговор двух женщин.
— Что-нибудь можно сделать, чтобы избежать бракосочетания Наполеона с Екатериной?
— А стоит ли избегать? Екатерина — идеальная пара для нового французского императора, она будет ему очень сильной поддержкой. Да и о продолжении династии можно будет не беспокоиться: прямые потомки Наполеона и Екатерины наверняка смогут занять практически все троны в Европе.
— Именно этого мы и опасаемся. Аналитики просчитали, что таким путем можно будет избежать только вторжения Бонапарта в Россию. Но зато вместо Европы будет колоссальная французская империя, которая поглотит практически все государства. Австро-Венгерское «лоскутное одеяло» — детские игрушки по сравнению с тем, что может быть создано.
— Опять же не понимаю, чем это плохо.
— Мария, вы слишком давно живете здесь. Вы забыли, что чем больше насильственно созданное государство, тем страшнее взрыв, с которым она заканчивает свое существование. Мы не можем позволить себе так вмешиваться в историю. Не имеем права.
— А жаль… Моя воспитанница была бы наверху блаженства, получи она такую корону. Но пока что речь идет о ее браке с австрийским императором…
— В это можно не вмешиваться. На ком бы ни женился этот монарх, его наследники уже определены, и их слишком много. К тому же шансы на успешное заключение этого союза мизерные. В отличие от Наполеона.
— Хорошо. Я постараюсь, если речь зайдет о сватовстве французов, не допустить создания брачного союза. Возможно, удастся сделать Екатерину императрицей иным путем… если того допустит ее маменька.
— Мария Федоровна так влиятельна?
— Больше, чем принято было всегда считать. Кроме того, она, по-моему, мечтает о российском троне для одного из своих младших сыновей. И Александр бессилен: она не подпускает его к младшим братьям. Хотя те получают из рук вон плохое образование и даже слабо представляют себе, в какой стране живут.
— Подскажите вашей воспитаннице идею создания конкурента иезуитскому колледжу в России, специально для того, чтобы там могли обучаться и даже жить младшие великие князья.
— Да, самое время. Если они окажутся в сфере влияния Александра и особенно Екатерины, они могут измениться к лучшему. А это важнее всего.
— Александр по-прежнему истязает себя мыслями о вине в насильственной гибели отца?
— Увы, да. Екатерине удалось заронить в его душу некоторые сомнения, но это привело только к тому, что он стал по возможности избегать личного общения с матерью. Кажется, он многое понимает, но этот «русский Сфинкс», как всегда, молчит.
— Да, и последнее. Удалось что-нибудь выяснить относительно странной гибели князя Долгорукого? Столь своевременной для членов царской семьи…
— Удалось выяснить только то, что он был убит выстрелом из пистолета. А шведские позиции были расположены слишком далеко для такого выстрела.
— Значит, заказное убийство?
— Почти наверняка. И не нужно долго ломать голову над тем, кто был заказчиком. Исполнителя, разумеется, не искали и никогда не найдут. Мне не удалось обнаружить ни малейшей зацепки.
— Но это вряд ли наш таинственный отравитель, не так ли?
— Пожалуй. Но смерть молодого офицера от апоплексического удара была бы… странной. Пошли бы нежелательные разговоры…
— Вы правы. Мне пора. Вот лекарства, о которых вы просили: вам нельзя болеть в условиях местной медицины. И новая «ладанка». Думаю, наша следующая встреча произойдет скорее, чем обычно бывает: события развиваются слишком стремительно. Берегите себя, Мария.
— Удачи вам всем, Анна…
Темные фигуры беззвучно исчезли в окончательно наступившей ночной темноте. Путь одной из них еще можно было бы проследить, но вторая точно воспользовалась шапкой-нивидимкой: исчезла мгновенно и совершенно беззвучно…
Екатерина Павловна достигла восемнадцатилетнего возраста, когда — уже в который раз! — возник вопрос о ее замужестве, на этот раз с австрийским императором. Несмотря на возражения Александра I, указывавшего на недостатки Франца, как жениха, великая княжна, отказавшись от своих романтических планов брака по любви, и оплакав несостоявшегося возлюбленного, потянулась к австрийской короне со всем своим пылом и упрямством.
